© журнал "Русский инок", Джорданвилль, США Архимандрит АНДРОНИК (Елпидинский) ВОСЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ В ИНДИИ Буэнос-Айрес, 1959 г. ОГЛАВЛЕНИЕ I В ИНДИЮ На Родине Париж Индия Дорога в Индию Индийский океан Цейлон II ПЕРВЫЕ ШАГИ В ИНДИИ Кириченко и его ферма Поездка в Траванкор Встреча с Католикосом Якобитский патриарх Другие части Сирийской Церкви Переезд в монастырь о. Алексия III ИСТОРИЯ ХРИСТИАНСТВА В ЮЖНОЙ ИНДИИ Древнейший период Несториане Католичество Собор в Диампере "Куунен Кросс" Независимая Кафедра Англиканская церковь и секты Церковь Мар Тома Партии католикоса и патриарха IV МОЯ ЖИЗНЬ И РАБОТА В ИНДИИ В индийском монастыре Бетани Асрам Патанапурам Пчеловодство Патали Отец Лазарь Мур Война с обезьянами Мое хозяйство и постройки Самуил Схимонах Константин Гештовт Решетняк и Бартенева Строительство Мои соседи Мое уединение и духовный опыт Мысли о миссионерстве и монашестве V ПРИЕЗДЫ ПРАВОСЛАВНЫХ ЕПИСКОПОВ В ИНДИЮ Епископ Димитрий Митрополит Досифей Архиепископ Нестор На острове Цейлоне VI ПРАВОСЛАВНАЯ СИРИЙСКАЯ ВОСТОЧНАЯ ЦЕРКОВЬ Семинарии и вероучение Преемство епископской благодати Церковное управление Здания церквей Иконопочитание Богослужения Сирийской Церкви Церковные таинства и требы Церковная дисциплина Духовенство Паства Праздники Посты Школьное дело Воскресные школы Отношение к иноверцам Гостеприимство Индусы рабочие Благодатность Церкви Миссионерство Единение Церквей VII НА СЕВЕРЕ ИНДИИ Завершение построек скитка Русские в Индии Поездки по Индии В университете в Дели Голубые горы VIII ПОСЛЕДНИЕ ДНИ В ИНДИИ Путь в Америку Последний раз в Траванкоре Мой скиток Хлопоты о документах Место мученичества Св. Апостола Фомы Лекции Самосундарам Айер Пароход Америка ЗАКЛЮЧЕНИЕ I В ИНДИЮ На Родине Волею Божиею я родился 3/16 ноября 1894 года в городе Петрозаводске, бывшей Олонецкой губернии, на самом севере России, в семье преподавателя Духовной Семинарии Якова Семеновича Елпидинского. Оба мои деда были священниками: по отцу - села Карьиничи, Олонецкой губернии, близко от границы Новгородской, по матери - церкви при фарфоровом заводе в Петербурге. Я был седьмым из двенадцати детей нашей семьи. Окончив Петербургскую Духовную Академию, отец мой поступил на службу в Олонецкую Духовную Семинарию, где и пробыл больше тридцати лет, преподавая, главным образом, церковную историю. Обычно я видел его сидевшим за письменным столом в своем кабинете и работавшим над многочисленными трудами по своей специальности. Наша семья жила по строго христианским законам: строго соблюдались все посты, также постились в среду и пятницу. Отец следил, чтобы мы посещали церковные богослужения воскресных и праздничных дней. Когда мы начинали лишь лепетать, мать ставила нас перед образом, и, повторяя за ней, мы молились утром и вечером, пока не привыкли делать это самостоятельно. Отец брал меня иногда на колени и рассказывал о страшном суде и другие религиозные повествования. Так как детей было много, нас не баловали, за проказы же отец нас порол. Когда мне было три года, отец купил дом на берегу речки Лососинки, откуда открывался вид на центр города на противоположном берегу. Слева, в долине речки, совсем близко от дома, был расположен завод, выделывавший орудийные снаряды; справа возвышался Свято-Духовский Собор. Соседство речки, громадного Онежского озера и лесов способствовало выработке особенностей моего характера. С детства я участвовал в играх и спорте: санки, коньки, лыжи, плавание, управление лодкой, сбор грибов, рыбная ловля, - все это было мне хорошо знакомо и повлияло на дальнейшую мою судьбу. Тогда же я старался привыкать и учиться физически работать, вырабатывать силу характера. Особенно летом я постоянно был вне дома и, пользуясь свободой, часто проводил время в среде заводских рабочих и их детей. В летние каникулы несколько раз бывал в гостях у многочисленных родственников, большею частью из духовенства, на юге губернии. Всюду я любил изучать природу и психологию людей. Как и другие братья, я учился в Петрозаводске в Духовном училище и семинарии. Чувствуя себя очень плохо зимой, я настоял на поездке на юг и в пятом классе учился в Таврической Духовной Семинарии в 1914-1915 учебном году. Шла Первая Мировая война. В семинарии доктор-хирург Спасский читал нам лекции по анатомии. Я заявил ему о своем желании работать санитаром. Доктор Спасский дал мне книжку и, подготовив меня, взял в госпиталь, где я и помогал ему во время операций и делал перевязки. На лето я был назначен санитаром в Главный Госпиталь Красного Креста в Севастополь, где проработал летние каникулы. Специалист по уху, горлу и носу доктор Капылов нашел у меня громадные аденоиды в носоглотке. Я поехал осенью домой и по дороге, в Петрограде, посетил шведа доктора Бройдо, который вырезал мне аденоиды. После этого я опять учился в шестом классе в Олонецкой Семинарии и в 1916 году окончил ее. Уже тогда у меня была мысль отдать себя на служение Богу, поэтому мне не хотелось без особенной нужды идти на войну убивать людей. Также мне думалось, что война скоро кончится и что, пока я буду учиться в военном училище, пройдет много времени. Поэтому, не желая оставаться совсем в стороне, я поехал в Петроград, и там меня назначили на службу в Земский Союз, сотрудником на Юго-Западный фронт, где я пробыл до января 1917 года. Заведывание питательными пунктами около Черновиц, в Румынии и Галиции мне не особенно нравилось, и, видя в строю мобилизованных пожилых, иногда многосемейных ратников, я решил, что и мне нужно идти в строй. Во время пребывания на фронте я был зачислен студентом Петербургской Духовной Академии, и, когда приехал в Петербург мобилизоваться, меня командировали в Нижегородский Студенческий Батальон. Там я пережил февральскую революцию, и к апрельскому приему нас 100 юнкеров командировали в Казанское военное Училище. Два месяца мы пробыли в самой Казани, два месяца - в лагерях за озером Кабан. Произведенный в прапорщики, три месяца я служил в запасном батальоне в городе Зарайске, Рязанской губернии, и с первым же эшелоном, добровольцем поехал в II-й Туркестанский Стрелковый полк, стоявший на Западном фронте, на Немане, где его пересекает Наполеоновская дорога. Как в запасном батальоне, так и на фронте, я делал доклады, за что офицерским собранием был избран заведующим образованием полка. Дело у меня шло хорошо, но фронт в это время разваливался, шла демобилизация, начались беспорядки, и я тоже демобилизовался; три месяца служил в конторе службы пути на Мурманской железной дороге в Коле, в Лапландии. Там мне не понравилось. Вернулся в Петрозаводск, получил назначение заведующим отделом дошкольного образования в Лодейное Поле, но и там пробыл только три месяца. По делам службы мне пришлось бывать в Петрограде, где я видел умирающих от голода людей и вспухших детей. Хаотичность событий заставила меня снова вернуться на Мурман, где на сей раз я служил учителем городского училища в Александровске, преподавая русский язык. В конце гражданской войны я уехал в Финляндию, просидел две недели, как беспаспортный, в тюрьме в Гельсингфорсе, а затем работал на бумажной фабрике, впервые зарабатывая на жизнь физическим трудом. В конце 1920 года, воспользовавшись представившейся возможностью, я переехал в Германию, где работал студентом-практикантом на прекрасно оборудованной верфи. Одновременно учился математике и электротехнике на заочных курсах, стал квалифицированным техником и с того времени всюду мог обеспечить себе существование. Была возможность учиться дальше для получения диплома полноправного инженера, но я мечтал о работе на духовной ниве и в 1923 году переехал в церковный центр Западной Европы - в Париж. Париж Работая на заводах Парижа, я впервые познакомился с только что нарождавшимся там Христианским Студенческим Движением, его деятелями и духовенством во главе с митрополитом Евлогием. В этой обстановке, уже в более широком масштабе, была возможность изучать психологию людей. Когда я был подростком, то уже тогда много читал и наблюдал за жизнью. У меня было предчувствие государственных потрясений, ломки быта. Думалось, что нам не придется жить, как жили целую жизнь на одном месте наши отцы и деды, идя по проторенным дорожкам. В своей собственной семье, среди родственников, у большинства духовенства, в крестьянстве русского севера, где религиозность была высока, в семинарии, в житиях святых и жизнеописаниях строителей России можно было видеть много хорошего, здорового. Так, в моем воспоминании навсегда остаются яркими типы простых крестьян и крестьянок безукоризненной честности, большой доброты, бесконечной преданности своей семье и ближним. От них не приходилось слышать лживого и даже просто грубого, оскорбительного слова, - это были люди глубокой христианской культуры... Но тут же, как в своей семье, так и у рабочих родного города, чувствовалось влияние духа недалекого Петербурга, революционной и антицерковной литературы. В этом уже заключалось начало разрушений старого быта и государства. Для меня большое значение имело знакомство с психологией финнов и немцев, а также знание техники. В результате этого, у меня создалось убеждение, что, работая на каком угодно поприще, можно много сделать. Не нужно падать духом и сидеть сложа руки. Если мы ничего не будем делать, то и не будет ничего. Финны и немцы доказали это, скорее других оправившись после разрушений Второй Мировой войны. Ставя перед собою вопрос, кем я должен быть для более полной напряженной деятельности для Церкви и Родины, я слышал в себе ответ, что сейчас нужнее всего -- монашество, и я не остановился перед решением отдать себя этому служению. 2 ноября 1925 года, в Сергиевском Подворье в Париже, я был пострижен в монашество и через две недели рукоположен во иеромонаха. Перед пострижением я сильно ратовал в Париже среди религиозной молодежи об организации братства, для совместной более активной деятельности в области строительства религиозной жизни. Тогда же впервые пришлось столкнуться с эгоистическим желанием иметь не большое братство, а только маленькую как бы семью. Кроме того, даже в громадном русском Париже было мало готовых на самоотверженную борьбу, работу на Ниве Божией. Несколько позже, уже будучи монахом, я пытался устроить во Франции монастырь. В Сергиевском Подворье было довольно много пострижений лиц, в большинстве, идущих по дороге ученого монашества в миру; несколько человек пошло на Афон; но при мне чисто монастырского монашества во Франции почти не было. Вставал вопрос, что лучше всего и с наибольшей пользой я смогу сделать один? Принимая монашество, я предполагал ехать в Канаду или Южную Америку, но вышло так, что на пять с половиной лет я остался священником в Бельфорском приходе, в той части Франции, которая прилегает к Швейцарии и Германии. Приходская работа у меня шла хорошо, было небольшое хозяйство, но все это нельзя было назвать началом монастыря. Я думал о большем, считая, что не делаю всего, что мог бы сделать. И Господь мне дал дело, ставшее центральным в моей жизни. Индия Впервые мысль о поездке в Индию у меня появилась в семинарии, при чтении учебника церковной истории Смирнова. В нескольких строках там говорилось, что на юге Индии есть христиане, близкие к нам и желающие единения с нами. "Почему никто не съездит туда? - думал я - если они хотят единения". Когда я сидел в тюрьме в Гельсингфорсе, то однажды еврей Таубе, обращаясь ко мне, сказал: "Вот это я бы понял, если бы кто-нибудь из вас, русских, поехал миссионером в Индию"... Эта задача была в программе моей будущей деятельности, если бы Господь благословил ее. Я думал, что в эмиграции это самое большое и нужное дело, которое я мог бы делать. По принятии иеромонашества, эта мысль стала сильнее, но до известной поры не было видно возможности ее осуществить. Наконец, такой случай представился. В 1929 году в Парижском Вестнике Студенческого Христианского Движения было напечатано письмо одного из братьев английской миссии "Криста Сева Санг" в гор. Пуне, на юг от Бомбея, протоиерею о. Сегрию Булгакову, с описанием поездки на юг Индии, к сирийским христианам, и была высказана мысль о желательности приезда туда кого-либо из православных, русских. Я попросил о. Сергия написать обо мне, и монахи из Пуны прислали восторженный ответ. Однако, когда они спросили своего епископа в Бомбее, то он ответил, что не хорошо в своей миссии иметь священника другого вероисповедания. С Пуной на этом дело и кончилось. Приехав в Париж, я встретился с секретарем У.М. С.А., американцем Павлом Францевичем Андерсеном. Он сам поднял вопрос об Индии и сказал, что на курсах У.М.С.А. учится в Индии некий Кириченко, который мог бы мне помочь, и дал его адрес. Я написал Кириченко и получил ответ, что Индия очень плохая страна. "Если вы служите во Франции и вам неплохо, то и оставайтесь там"... Получив такой категорический ответ, я опять прекратил хлопоты о поездке. Так прошло еще некоторое время. Однажды, совсем неожиданно, я получил письмо из Индии от Анны Карловны Ирбе, о существовании которой никогда не слыхал. Она писала, что узнала от Кириченко о моем намерении, и настойчиво убеждала, что я должен ехать в Индию. "Хлопочите визу - писала она, - мы вам отсюда поможем". Кириченко написал Главному Управлению Союза Инвалидов в Париже о готовности передать свою ферму инвалидам, а меня назначить управляющим. Очевидно, А. К. Ирбе дала мысль Кириченко пригласить меня управляющим его фермой. Союз Инвалидов заинтересовался таким предложением, надеясь иметь доход, и, благодаря этому, многие авторитетные лица: Митрополит Евлогий, бывший русский посол в Лондоне и Главное Управление Союза Инвалидов стали хлопотать о моей визе. Опять прошло больше полугода, но, наконец, в Бельфор мне прислали извещение - явиться в английский Форейн Офис для получения визы. Разумеется, я поехал с благословения митрополита Евлогия. Сначала, когда я раза три-четыре заговаривал с митрополитом о поездке в Индию, он ничего не отвечал. Наконец, как бы неохотно, тихо сказал: "Ну что же? - поезжайте". Видно ему не хотелось отпускать меня от себя, так как ему были известны случаи, когда попавшие в далекие края миссионеры, впоследствии умоляли спасти их из тяжелого положения, что бывало уже трудно. Я ехал по своей инициативе, на свой риск, а также на свои средства. Каким образом мне удалось собрать нужные средства? Этому, опять помог случай. Дело в том, что многие русские из Бельфора начали разъезжаться по другим местам Франции. С уменьшением числа прихожан, уменьшились и приходские доходы, и у приходского совета появилось беспокойство за будущее. Но это было время роста автомобильного завода Пежо, в 18 километрах от Бельфора, в Сошо, около города Монтбелляра, и я поступил туда на работу. Своим прихожанам я объяснял причину: - узнать завод, где работают мои прихожане, а также не допустить увольнение хора из-за недостатка средств и сокращения некоторых статей приходского расхода. Это вызвало усиление жертвенности прихожан, а через некоторое время они убедились, что и в других местах Франции не лучше; всюду была безработица, в Бельфоре же было даже лучше, и опять количество прихожан стало возрастать, а приходские дела поправляться. Я работал в своем отделении на самой большой машине - фрезе. Работа требовала большого внимания и расторопности, за то, хорошо зарабатывая, я мог экономить и затем на свои сбережения отправиться в Индию. Дорога в Индию Третьего июля 1931 года я погрузился в Марселе на пароход французской компании - "Женераль Мессанжер", одиннадцати тысяч тонн, и на долгие годы оставил Францию и Европу. Ехал третьим классом, но, имея чистую, хорошую койку в каюте на четырех человек и хороший стол, - не мог жаловаться на неудобства. Правда, в Средиземном море я простудился, к этому прибавилось и желудочное заболевание, но на пароходе же я и поправился. Пароход был не быстроходный, шел миль по 220 в сутки, народу было немного, бурь не было и мы путешествовали спокойно и удобно. Проезжая по Мессинскому проливу между Италией и Сицилией, видели скалистые берега и дымящийся вулкан Этну. В одной каюте со мной ехал брамин индус, только что окончивший университет в Англии. Разговаривая с ним, я обратил внимание на большую разницу во взглядах чуть ли не по всем вопросам. Бросалось в глаза его огромное самолюбие, которое, как оказалось, весьма характерно для индусов высших каст. Мой собеседник горячился, крепко отстаивая религию и быт своей Индии. Это был первый индус, с которым мне пришлось встретиться. При этой встрече, мне пришлось убедиться, как я и предполагал раньше, в трудности обращения индусов в христианство. Со вторым индусом - магометанином, торговцем из Бенгала, я разговорился на палубе уже в конце путешествия. Он звал меня приехать к себе и говорил о своем желании и желании его родных принять христианство. Позднее я писал ему, но ответа не получил. Судя по последующему опыту, такие обещания, которые можно не исполнить, делаются ради какой-нибудь выгоды или просто для приятности разговора. Через пять дней путешествия по Средиземному морю пароход подошел к берегам Египта и вошел в Суэцкий канал. Мы все одели на голову шлемы, так как среди пассажиров шел разговор, что под тропиками без шлема нельзя быть ни одной минуты - сразу человек будет убит солнечным ударом. И действительно, на нашем пароходе был такой случай. С нами ехало несколько евреев в Палестину, было также трое русских, один из них пианист пароходного оркестра, виртуоз своего дела. В Порт Саиде село несколько совсем черных абиссинских монахов - паломников в Святую Землю, с которыми мне было трудно говорить при наличии очень слабого переводчика. Однако, разговор у нас был самый дружеский - мы чувствовали единство религии. Порт Саид - это первая остановка нашего парохода. Многие сошли на берег, нам же было сказано, что в Египте русским из-за боязни пропаганды, сходить с парохода не позволяют. Берега канала и дальше Красного моря - бесконечные пески и скалы, выжженные солнцем, почти без всякой растительности. Но как много для нас христиан воспоминаний связано с этими морями и пустынями! Где-то здесь Младенец Христос с Пречистою Материю и старцем Иосифом проходили из Вифлеема в Египет, спасаясь от зверства Ирода и после возвращались обратно. Здесь проходил Моисей с народом израильским по дну морской пучины, и был потоплен фараон со своим войском. На горе Синае совершилось законодательство, и позже, во всех этих местах подвизались многие тысячи монахов, уже здесь на земле жившие небесной жизнью. Среди них были такие отцы монашества, как Антоний Великий, Макарий, Иоанн Лествичник и многие другие. Здесь же были и подвизались Свв. Апостолы, великие святители: Афанасий, Кирилл. Я не поехал в Святую Землю из-за порядочного багажа, который был у меня, и опасаясь хлопот о визе, но я благодарил Бога, что смогу добраться до Индии. По воскресеньям я один служил литургию, расположившись в углу своей каюты, освобожденной для этого соседями. В Средиземном море не было жарко, также и в Египте; но, когда поплыли по Красному морю и путь пошел прямо на юг, с каждым днем жара становилась сильнее. На пароходе всюду вертелись "фаны" - электрические моторы с пропеллерами, создававшие ветер, но и под "фанами", почти совсем без одежды, человек покрывался потом. Кроме того, в Красном море, в воздухе висит мелкий песок, попадающий в волосы, одежду, в глаза, в рот во время еды. Как только люди живут в пустыне, вдали от моря? Кроме больших кузнечиков, ни в воздухе, ни в воде, ни на берегах не видно никакой жизни. По Красному морю, как и по Средиземному, мы плыли пять дней и остановились в Джибути, против Абиссинии. Английские пароходы останавливаются у Аравии в британском Адене, французские же - во французском Джибути. Мы видели небольшой город на низменном берегу, но осматривать город с парохода никто не сходил. В Египте арабы, а в Джибути негры целой стаей подплывают к пароходу, прося денег. Если бросить монету в море, то несколько человек ныряет и кто-нибудь из них появляется на поверхности, показывая свою добычу. Если монета брошена за 8-10 метров от пловца, он быстро плывет к месту падения, довольно долго догоняет ее и редко возвращается с пустыми руками. За особую плату они прыгают в воду с высоты шести этажей парохода... Джибути очень жаркое место. Может быть Бог судит мне еще ехать через Джибути в Абиссинию? Индийский океан От Джибути в Коломбо, начался наш последний семидневный переход через Индийский океан. В первый вечер с берега Африки дул очень сильный ветер, и я ждал по выходе в океан сильной бури. Однако, утром дул лишь легкий ветер, как и во все последующие дни. Это было время юго-западного муссона, несшего прохладу, и в Индийском океане не было жарко. В стороне от парохода появлялись акулы и стаи дельфинов, выпрыгивавших из воды и разнообразивших наше путешествие. Пока пароход перерезал эту громадную водную пустыню, мои мысли уносились к далекой родине, к покинутой Европе, к Индии, к которой нас приближал каждый оборот пароходного винта. У меня была жажда творчества христианской жизни и думалось: удастся ли мне что-либо сделать для единения христиан южной Индии со всею Православною Церковью? Верил, что это нашло бы радостный отклик в каждом верующем русском сердце в России и вне ее. Вся Православная Церковь обрела бы новую сестру в лице православной общины на юге Индии, и, кто знает, не стало ли бы это дорогой к широким массам всей громадной по населению страны. На свои силы я, конечно, никак не надеялся, но крепко верил и верю, что Богу все возможно. Он, Сам нам заповедал молить Господа жатвы, да вышлет делателей на жатву Свою. Всегда у меня была также мысль, что единение будет, прежде всего, полезно самой Сирийской Церкви, в Индии. Пока за безграничным водным простором я лишь мысленным взором вглядывался в еще незнакомую мне Индию, у меня была готовность, как перед боем, воевать за Православие, но мне не было ясно, как сложится обстановка. Более легким представлялось осуществить единение церквей, обращение же язычников в Православие, казалось более трудным и возможным только при условии особенного проявления силы Божией в чудесах и направлении страны особыми событиями в русло христианства. Для работы такого масштаба, верил, что Господь приготовит других деятелей, большей духовной силы и дарований, чем я. И в работе с Сирийской Церковью я смотрел на себя приблизительно, как на разведчика, как на одного из тех апостолов, которых Христос послал впереди Себя без всего. Конечно, была жажда благодати и молитва о ней, хранения себя от всего плохого. Подчас приходила мысль: как я, уроженец далекого севера России, буду переносить жаркий климат Индии и существовать, материально? Но я спокойно предавал себя в Руки Божии. И такое упование меня не посрамило. Оглядываясь через несколько лет назад, я со всей искренностью должен сказать словами Иоанна Златоуста: "Слава Богу за все". Цейлон Однажды утром, наконец, показался низменный берег Цейлона. Жители Цейлона говорят про свой остров - "Цейлон - не Индия, и мы - не индусы". Для людей же других стран, отделенный от полуострова Индостана только двумя часами езды на пароходе, со сродным климатом и населением, - Цейлон представляется той же Индией. На Цейлон мне приходилось впоследствии приезжать еще несколько раз. Поэтому повествование о нем оставлю до описания этих поездок. В то время моя мысль сосредоточивалась на самой Индии и поэтому буду говорить о первых днях в ней и о своих первых впечатлениях. Мой пароходный билет был до Коломбо на Цейлоне. Все, едущие этим путем, на Цейлоне должны сходить с парохода, ночь ехать на поезде по острову, чтобы на другой день на другом пароходе переехать в саму Индию. Местное правительство всегда заявляет, что без особой визы на Цейлон выход с парохода не разрешается, но англичане всегда пропускают пассажиров, желающих сойти на берег. Меня об этом предупредили, и, действительно, скоро мне удалось сойти на берег. Сходя с парохода, я получил телеграмму от Кириченко, в которой он извещал, что ждет меня в Коймбаторе. Это было 20 июля 1931 года. Поезд отходил в 7 часов вечера. Вместе с русскими попутчиками, едущими на Дальний Восток, я ознакомился с городом и тут же мы встретились с крупным чайным торговцем - русским, Иннокентием Васильевичем Титовым. Впервые я был среди смуглокожих жителей юга, одетых в их обычные одежды, в стране, где люди не знают, что такое мороз, снег; среди их тропической природы. Природа же Цейлона чудесная. В Коломбо я обменял свои франки на индийские рупии. Несмотря на постоянное падение стоимости денег в Европе, рупии до Второй Мировой войны сохранили свою ценность. Два русских золотых рубля равнялись трем рупиям, в рупии 16 анн. Я купил билет второго класса до Коймбатора, и к рассвету поезд привез меня в северную часть острова. Ночью, в поезде, одевая ботинок, я почувствовал, что в нем что-то шевелится. Оказалось, что в ботинке была целая компания громадных тараканов - кокрочей. Это была моя первая встреча с фауной Индии. На пароходе я был окружен густой толпой индусов и, прежде всего, бросилось в глаза то, что мужчины, как и женщины, носят пучки волос на голове, а также и смешение одежды: некоторые были одеты по-европейски, другие - в пиджаках, но вместо брюк - кусок материи, вроде женской юбки до самой земли, большинство же было одето, как мы, когда бываем в нижнем белье и тоже вместо брюк кусок материи; некоторые - полуголые или с небольшим куском материи у пояса. Многие постоянно жевали какие-то листья с орехами "ареканат" и какой-то белой массой. Жевание вызывает нужду отплевываться, и нужно было время, чтобы привыкнуть к такой активности соседей. В противоположность богатой растительности Цейлона, первое, что пришлось увидеть в Индии, это - песчаные дюны, покрытые редкими и мелкими деревцами. Поезд идет довольно долго среди дюн вдоль океана и только после того, как проехать часа 3-4, растительность становится пышнее, появляются поля и деревья. Погода была солнечная, было жарковато, но ветер с океана нес прохладу. Было время дождливого муссона, но дождя давно не было. Лишь редкие деревья были покрыты зеленью, поля же, занимавшие все пространство, - выжжены, и скот страдал, не имея подножного корма. Около полуночи мы прибыли в Коймбатор, где на вокзале меня встретил Кириченко с англичанином Кириллом Чешером и отвез к себе на квартиру. II ПЕРВЫЕ ШАГИ В ИНДИИ Кириченко и его ферма Уроженец Донской области, сын рабочего, но не казак, Спиридон Федорович Кириченко, благодаря своим стараниям и желанию учиться, дослужился до офицерского чина. Мой ровесник, но более крупный и сильный, он в период гражданской войны был некоторое время комендантом в Баку, там познакомился с англичанами и через них попал в Индию. Ко времени моего приезда в Индию он занимал должность инженера на текстильной фабрике в Коймбаторе, с жалованием 600 рупий в месяц. Говорили, что ему повезло на скачках и что на выигрыш он купил ферму около Бангалора. В Каймбаторе я встретил Анну Карловну Ирбе, Александру Дмитреевну Еммануилову и русскую супругу англичанина Ивана Ивановича Чешера, родившегося в России и бывшего в Петрограде фабрикантом. Младший сын Чешеров Кирилл, лет восемнадцати, однажды возил меня на автомобиле в сельскохозяйственный институт, около Коймбатора. По дороге он сказал, мне: "Первое правило для белых в Индии - ничего не покупать съестного у индусов. Они так грязны, что очень легко заразиться. Посмотрите, - продолжал он, - здесь место пустынное, деревень почти нет, но народу по дорогам ходит много. Это не потому, что им нужно ходить, а потому, что они любят ходить по делу и без дела". У Кириченко был такой план: послать меня на ферму, чтобы я там с наемными рабочими насадил фруктовые деревья и ухаживал за ними. В Коймбатор я прибыл в начале недели и пробыл там до субботы, когда Кириченко взял меня на поезд, и ночью мы обогнули плоскогорье "Нильгерис Хиллс" - "Голубые Горы". Утром мы прибыли в Бангалор. Вокзал - на запад от Бангалора, ферма - мили три на восток от города, от вокзала до нее миль восемь. Бангалор и Голубые Горы расположены под 12-13 градусом северной широты, т.е. на юге Индии. Это высокие места Деканского плоскогорья. Климат там нежаркий, здоровый, растут все европейские фрукты и овощи; там же было много англичан и других белых. Много пожилых англичан, выслужив пенсию, доживали там свои дни, привлекаемые хорошим климатом. Ферма Кириченко расположена на ровном, открытом месте, на берегу большого пруда. В засуху пруд уменьшался, а во время дождей разливался больше, чем на милю в длину. Мне приходилось много ездить по Индии, но так близко соприкасаться с жизнью деревни средней Индии, как на ферме Кириченко, не было случая, поэтому я несколько подробнее остановлюсь на этом времени. Дом на ферме состоял из двух комнат, окруженных верандой, образующей ряд продолговатых помещений. Отдельно стоял еще маленький домик. У дома росли 15 громадных деревьев манго, дававших тень и украшавших усадьбу. Благодаря этому, ферма Кириченко была любимым местом пикников городской молодежи. Земли на ферме - 20 акров, на них разбросано росло около 40 касторовых яблонь - "кастор аппельс", дававших много, как мед, сладких плодов. По границе, огороженной проволокой и канавой, росли небольшие деревья, годные для топлива. Большая часть земли вспахивалась, но очень примитивно, и давала небольшие урожаи риса, рагги - невысокого, вроде пшеницы, растения, дающего очень мелкие съедобные семена. На ферме имелся и колодец, но довольно далеко от дома. В противоположную сторону от пруда, за версту, на возвышенности располагался лагерь белых солдат-англичан. Недалеко от лагеря расположено несколько небольших деревушек. Жители деревушек работали на ферме, и по ним я могу судить и о других крестьянах центральной Индии. А. К. Ирбе охарактеризовала население словом: "вороватое". При нашем приезде собралось довольно много народу - соседей крестьян, все босоногие, бедно одетые, худощавые, очевидно, от плохого питания. Кириченко сказал мне, что среди них есть четыре брата: Мунга, Дава, Сава и Дасапа, которым он скажет, чтобы они помогали мне, и что им можно верить больше, нежели другим. Показав все и дав инструкции, Кириченко вечером сел в автомобиль и уехал обратно в Коймбатор. Проводив его, я остался стоять у ворот фермы на большой равнине один, как перст. По-английски я говорил слабо, на местном языке - ни слова, и думал: как же я буду здесь жить и работать? Я начал изучать местный язык и знакомиться с местным садоводством. Милях в пяти от фермы находилось знаменитое на всю южную Индию садоводство в Лал Бахе, окраине города Бангалара. На ферме был велосипед, которым я и пользовался для поездок в город. Агрономы Лал Баха прежде всего предупредили меня, чтобы я не имел дела с частными садоводами, так как все они нечестные. Позднее я узнал, что у частных садоводов нет слова "нет" для покупателей. А. К. Ирбе жаловалась, показывая на посаженную аллею деревьев, что она просила одни деревья, а садоводы прислали ей совсем другие. Такую же жалобу пришлось слышать и в другом месте. Кириченко высказал желание посадить вишни и сливы, но в Лал Бахе мне сказали, что этим деревьям здесь жарко и их садить бесполезно. Я предупредил Кириченко, но он прислал 300 саженцев в горшках. Саженцы принялись, но, немного поднявшись, захирели. После этого Кириченко захотел посадить яблони. Уже привитые яблоньки - сорт "Ром Бюти", привозят из Австралии в апреле, и через два - три года они начинают приносить плоды, высоко ценящиеся на рынке. Раза два агрономы приезжали на ферму, давали указания что и как нужно садить, и я начал работу. Дело пошло; скоро я начал, говорить с рабочими о самом нужном на их языке. Вопреки указаниям агрономов, Кириченко не велел мне класть удобрение и песок в ямы. Будучи южанином, он совершенно не признавал нужды в удобрении. Не желая ждать полгода яблонь из Австралии, он за ту же цену купил несколько сот яблонь, выращенных местным садоводом, ирландцем Микайзиком, и начинающих приносить плоды только через семь лет. Это было время, когда Кириченко сам приехал на ферму. После моего отъезда, он плохо ухаживал за посадками и, приезжая позже, я видел все меньше и меньше деревьев и, наконец, от них почти ничего не осталось. В одной из комнат дома, я устроил церковку и служил в ней два-три раза в неделю. Служить приходилось большею частью совсем одному... У меня была мысль, что, кто-нибудь, быть может, заинтересуется религией России, и мне удастся начать миссию в Бангалоре. Раза два-три ко мне приезжал черный, как сажа, пастор с Мемориаль стрит из Бангалора, и это был мой единственный приятель. Правда, были еще знакомые, но они были только знакомыми. Со своими соседями, крестьянами, работавшими у меня, я был в хороших отношениях, хотя требовал от них настоящей работы. А работать индусы не любят, и это причина многих их бед. При каждом ударе киркой они издают стон и, когда можно не работать - на чужой ли работе, или у себя дома - они не работают. В последнее время в государственных и крупных частных хозяйствах начинают вводиться тракторы; здесь же пахали землю примитивным орудием, вроде сохи, только с одним заостренным концом. Работа получалась плохая. Русская соха была бы уже куда лучше. Боронили поля здесь, или доской или суковатым деревом влачимым волами. При мне воровства не было, в другое же время несколько раз воры забирались в дом Кириченко и наносили большой ущерб. Воровали посаженные яблони, однажды украли сразу 60 штук. После меня один русский взрастил довольно много овощей, но накануне уборки, все оказалось украденным... Затем Кириченко прекратил и утиное дело, так как воровали уток. В юго-западном углу фермы, под манго в несколько обхватов, стояла индусская молельня с идолами, перед которыми часто зажигался огонь. В мою бытность на ферме я видел, как, собрав урожай рагги, рабочие слепили из навоза маленьких идолов и расставили на куче зерна. Вообще индусы религиозны - это приходилось часто наблюдать. Бангалор - один из крупных центров христианства, В нем много разных церквей, и при мне католики достраивали громадный собор, купол которого виден издалека. Однажды, войдя в собор, я был поражен высоким куполом, выведенным из громадных обтесанных камней, по несколько десятков пудов весом каждый. Очевидно цемент позволяет и выдерживает такую архитектуру. Осенью Кириченко был уволен с фабрики и приехал на ферму. Сюда же приехал из Франции инженер Виктор Андреевич Ленчевский искать счастья в Индии. Оба они оставались долго без службы. Мы сами по очереди готовили пищу и поддерживали в доме чистоту. Я же еще изучал английский язык. Запомнился такой характерный для индусов случай. Взяв с собою двух молодых рабочих, Кириченко и я накупили в городе съестных продуктов и пошли домой. До дому оставалось пройти одно открытое, но, правда, большое поле. Надеясь, что рабочие скоро донесут пакеты и мы будем варить обед из купленных продуктов, мы оставили рабочих, а сами прошли быстрее домой. Они пришли только в 4 часа вечера с печальными лицами и говорили, что очень устали. Рассвирепев, Кириченко дал им по тумаку, и надежда индусов получить вознаграждение за целый день не оправдалась. Поездка в Траванкор Воспользовавшись пребыванием хозяина на ферме, в октябре 1931 года, я первый раз поехал в Траванкор, знакомиться с сирийскими христианами. Впоследствии я ездил по этой дороге много раз - до Кочина по железной дороге, а потом на моторном боте в Котайям. Я был еще в европейской одежде и в Траванкоре почувствовал тропическую жару. Сойдя с ботика в Котайяме, я взял носильщика для своего ящика, и мы пошли в М. Д. Скул - школу митрополита Дионисия. Была суббота, учащихся в школе было мало. Меня провели к учителю Коши, который жил при школе. Он принял меня очень приветливо, накормил ужином и, собрав учеников в соседний класс, просил рассказать что-либо о России. Тогда я еще плохо владел английским языком и ничего толком не мог им рассказать, но обстановка была семейная и незнание языка отношений ничуть не испортило. Коши же оставили меня у себя на ночлег, и я впервые спал на циновке, сплетенной из какой-то травы, без простыни и одеяла. Впоследствии я оценил это: в жару, чем меньше всякой одежды и подстилок, тем лучше. Встреча с Католикосом На другой день - в воскресенье, рано утром, в сопровождении диакона-семинариста, я пошел на противоположную сторону Котайяма, в резиденцию католикоса. Шли довольно быстро, не желая опоздать к литургии. Это мое посещение Траванкора было для меня историческим. О нем я думал, месяцы и теперь, идя, я старался освящать каждый шаг внутренней и церковкой молитвой. Мы вошли в церковь, где шла утреня и после нее совершалась литургия. Первое впечатление было, что я попал в церковь, окаменевшую от древности, что для этой церкви времени как бы не существует - она как бы выше времени. Наша русская Церковь освящена тысячелетней древностью, Церковь же в Индии насчитывает две тысячи лет со времени Св. Ап. Фомы. У меня было чувство благоговения перед этой небольшой общиной, боровшейся за свое существование, вдали от главных центров христианства, в совершенно особом мире, на берегах безграничных морей, среди чудной тропической растительности, окруженной языческим, часто недружелюбным миром. Мне было известно, что эта Церковь выдержала особенно жестокое наступление католичества, потеряв большую часть своих собратьев. Затем было наступление англиканской Церкви, В последнее время англиканская Церковь была более дружелюбной, но всего лишь 70 лет назад, под ее влиянием откололась церковь Мар Тома, унесшая около трети паствы. В мое время Сирийская Церковь снова сильно страдала от католиков, меньше, но в достаточной степени от разных протестантских сект и, больше всего, от внутренней борьбы с партией патриарха. С молитвой в сердце я думал, как встретит меня эта Церковь и какою я найду ее по вероучению и духу? Католикос Василий-Григорий, высокого роста, 56 лет, с белой бородой, клином спускающейся почти до пояса, в красном подряснике, поверх которого была не застегнутая черная ряса, с особой наметкой на голове, гармонировал с особенной, старинной архитектурой построек, церковью, богомольцами, всей обстановкой и вечно одинаковой тропической природой, окружавшей резиденцию. В небольшой перерыв между утреней и литургией меня представили ему и между нами произошел приблизительно такой разговор: "Кто вы такой?" - спросил он меня. "Русский иеромонах", - отвечал я. Видя меня в черной рясе и клобуке, католикос продолжал: "Вы - армянский монах?" "Нет - отвечал я, - я русский". "Как же так? какой это русский? Вы армянин?" "До моей родины нужно проехать еще столько же, сколько отсюда до Армении, но по вере мы близки к армянам, как и к вам". "Как же это? Я не знаю других православных монахов, кроме армян". Кажется, я так и оставил его тогда в недоумении. Меня провели в алтарь, где я присутствовал во все время литургии. По окончании литургии учитель английской школы Ворки попросил меня сказать слово народу. Это было для меня трудной задачей. Но, как мог, я сказал, что рад видеть здесь православных христиан, и высказал надежду, что они и впредь будут хранить апостольскую веру под главенством своего католикоса. Тогда я еще много не думал о независимости или подчиненности Церкви в южной Индии. Зная устройство нашей Церкви и что Церкви сербская, румынская, иерусалимская, антиохийская, александрийская и другие - автокефальны: я говорил сирийским христианам, что их Церковь, как апостольская и как Церковь отдельной страны и народа, тоже должна быть независимой, необязательно в единении со всею Православною Церковью. Оказалось, что этот вопрос был чрезвычайно болезненным для них и что им как раз нужна была сильная помощь со стороны, чтобы организовать свою Церковь, как организованы другие православные Церкви. В резиденции католикоса находилась и семинария, и, когда мы вышли из церкви, учителя-священники пригласили меня на трапезу. Мы были окружены толпой семинаристов-диаконов. Нужно представить себе обстановку, в которой я находился, чтобы картина была полной. Главное двухэтажное здание столетней древности, квадратной формы, с двором и верандами внутри, было построено прочно и в выдержанном стиле. Обращали на себя внимание толстые стены, балки и двери, сделанные из толстых досок и бревен, с массивными засовами, замками и обивкой. Главный учитель, добрейший и, по отзывам других, образованнейший о. Александр, небольшого роста старичок, лет под 70, с такой же длинной и совсем седой бородой, как у католикоса, распространял чувство мира вокруг себя своим видом и мягким характером. Показывая на комнату, где мы кушали, и на соседнюю, в которой он жил, он говорил, что уже 29 лет живет в этих комнатах и учительствует. Другой учитель (учителей называют "мальпанами"), о. Скария-Захарий, хорошо говоривший по-английски, был моих лет. Он до сих пор остается одним из моих лучших друзей. Оба они, и о. Александр, и о.Захарий - не женаты и посвятили свою жизнь Богу. Главный их научный багаж - знание сирийского языка, церковного устава и пения. Все семинаристы называются диаконами, но полных диаконов у них почти нет: - они посвящаются в сан иподиакона и после этого всегда носят присвоенную духовенству одежду. И католикос, и диакона носят одинаковую одежду: полотняные штаны, поверх которых одевается длинная одежда, не доходящая 5-6 дюймов до пола, с пелериной на спине. На голове у диаконов и священников - низкая круглая шапочка. В церкви священник обязательно должен носить поверх ежедневной одежды - черный подрясник, а в более официальных случаях - рясу. Часто ряса бывает из хорошего материала, но как-то неуклюже сшитая, вроде халата. Наперсных крестов нет. Неофициально, некоторые, по особому благочестию, носят кресты из черного дерева. Диаконы ходят босые или в сандалиях. Такая черная компания окружила меня и самым оживленным образом засыпала меня вопросами. Каждый мой ответ давал им новое удовлетворение и все больше создавал чувство нашего единства. Также и их ответы на мои вопросы все больше создавали во мне веру в наше единство. Прежде всего, начиная с учителей, они с большим вниманием и недоверием расспрашивали меня: не подчинена ли русская Церковь римскому папе. Усиливая свою плохую английскую речь жестикуляцией, я энергично говорил, что греческая и русская Церковь никогда не признавали главенства папы; Католическая и Православная Церковь совсем разные по духу; мы русские не любим католиков, испортивших дух христианства службой не Богу, а папе... Удовлетворившись таким объяснением, они начали расспрашивать о почитании Божией Матери, святых, о молитве за усопших, количестве таинств, как мы причащаемся - только ли Телом Христовым и вместе ли причащаемся Телом и Кровью или отдельно? По главным вопросам у нас оказалось полное единство. Меня просили побыть у них, и с той поры католикос говорил: "Мой дом, - ваш дом, и вы всегда можете бывать здесь". Бывая в Котайяме, в центре Траванкора, я большей частью останавливался в резиденции католикоса, вне зависимости от того, был ли он дома или в отъезде, и всегда пользовался самым радушным гостеприимством. В первый же мой приезд я выразил желание осмотреть достопримечательности их церкви. Якобитский патриарх Мне сказали, что в пяти милях от Катайяма находится якобитский патриарх, приехавший из Сирии, и я побывал у него. Епископы южной Индии не останавливаются в семейных домах, и я застал патриарха Илию со свитой, расположившегося у самой церкви, в церковных домах около реки, в чудном месте, под сенью роскошных пальм и другой, дышащей силой, тропической растительности. Более величественных сановников, ни светских, ни духовных, и такого блестящего окружения, кажется, мне не приходилось раньше видеть. Правда, еще больше величия и внешнего и духовного являет собой не только епископ, но и рядовой иерей при чинном совершении богослужения в благоустроенном храме, с хорошим хором и диаконом, окруженный молящимся народом. Конечно, нет ничего выше благоговейного совершения литургии. Здесь было много мирского блеска. Очень тучный, облеченный, несмотря на жару, в черное одеяние и епископскую черную митру, патриарх восседал в кресле, в небольшой комнате у стола, на котором лежал золотой наперсный крест. Не теснясь, около него были митрополиты, священники, монахи, народ. Чувствовалось присутствие большой особы. Впоследствии я узнал, что приезд патриарха из Сирии - редкое событие в Индии. Кроме патриарха, из Сирии были митрополиты - Юлий и Михаил. Последний был мягкого характера, приветливый, и с ним было приятно иметь дело. Митрополит Юлий, как представитель патриарха, постоянно проживающий в Траванкоре, - по характеру был совсем противоположен митрополиту Михаилу. Кроме них, из Сирии были один монах и один иеромонах. Все сирийцы приезжие - белые люди, местные же - черные. Благословив меня, патриарх спросил: с миром ли мой приход? Я ответил: "С миром"... "Я русский иеромонах, приехавший в Траваккор из Бангалора, так как слышал, что сирийские христиане южной Индии едины с нами в вере". Патриарх говорил, что знает русских по Иерусалиму, хвалил их религиозность и подтверждал наше единство в вере. На мой вопрос - он ли Антиохийский патриарх, с которым в единении три другие восточные патриархии и русская Церковь, он подтвердил, что Константинопольская, Антиохийская, Александрийская, Иерусалимская и Русская Церковь - пять единых в вере сестер. Для меня это тогда не было ясно. Патриарх все время говорил по-сирийски, а местный митрополит Дионисий был переводчиком. Я внимательно следил за их богослужениями и замечал большую разницу с нашими. Казалось бы, что Антиохийская Церковь не должна иметь большой разницы с нашей Русской Церковью тем более, что Антиохийский патриарх Александр, воспитанник Русской Духовной Академии. Я не раз возвращался к этому вопросу в разговорах с самим патриархом и с его окружением, но, хотя ответы были ясные и определенные, у меня все же оставалось недоумение, и я стал изучать, этот вопрос. Со временем я узнал, что антиохийских патриархов четыре, или даже пять, и что этот патриарх Илия, якобит-сириец, не в единении с нашей Церковью. Вероятно он думал, что, приехав из Бангалора, я уеду обратно, не обнаружив его неправды. Такое поведение патриарха, я объясняю, желанием поднять свой авторитет в глазах индийских христиан. Лет пятидесяти, очень тучный и полнокровный, патриарх Илия производил впечатление человека цветущего здоровья, но через месяц после нашего знакомства в Траванкоре, он внезапно скончался и был погребен в Омолюре, при резиденции митрополита Юлия. Его гробница при часовне, рядом с церковью, стала местом паломничества, главным образом, христиан партии патриарха, и они говорили о нем, как о святом чудотворце. Для некоторых это было выгодно, так как такая вера подымала авторитет их церковной группы; паломники несли подаяние в пользу Церкви. Но для меня патриарх Илия остается человеком, говорившим неправду. Кроме того, есть и еще основания сомневаться в его святости. Кроме патриарха, я посетил также и митрополита Афанасия на севере Траванкора, в Альве. Он принадлежал к партии патриарха. При его резиденции была церковь и небольшая семинария. Я там ночевал и много беседовал с митрополитом Афанасием, священниками-учителями и диаконами-семинаристами. В первый приезд я был гостем, изучавшим обстановку и еще не выявившим своего отношения к разным группам; здесь я был в дружеских отношениях тем более, что имел возможность передавать слова патриарха о нашем единстве. Другие части Сирийской Церкви В соседней стране Кочин я познакомился с другим митрополитом Дионисием, виновником откола большей части паствы от власти сирийского патриарха и создателем партии католикоса. О нем я слышал еще во Франции, как об умном епископе, сильного, независимого характера. Это был уже глубокий, трясущийся старец, но еще некоторое время, до самой смерти занимавшийся церковными делами. Сидя в маленькой комнатке при церкви в селении Куннамкулам, окруженный большой толпой народа, он встретил меня в высшей степени дружелюбно. Побывал я также у обоих епископов Церкви Мар Тома - Фомы в Тирувалля - митрополита Тита и епископа Абраама. Католикос характеризовал их безбожниками-протестантами, но я желал познакомиться со всеми здешними церквами и ночевал, как у главы Церкви Мар Тома - митрополита Тита, так и у его помощника - епископа Абраама. На их богослужениях мне не пришлось бывать, так как я скоро убедился, что они, действительно, очень далеко ушли в сторону протестантства. Таким образом, в первый же приезд, я познакомился с главными частями Сирийской Церкви на юге Индии, представляющими для нас интерес. Впоследствии, живя в Траванкоре, я узнал, конечно, больше, и при описании того времени расскажу более подробно обо всех группах. Переезд в монастырь о. Алексия Мне советовали съездить в монастырь, подчиненный католикосу, - Бетани-асрам, около Вадассерикара, и под конец своего пребывания в Траванкоре я в сопровождении брата монастыря Чериан-саду поехал на восток от моря, в горы. По дороге мы встретили настоятеля монастыря отца Алексия - позже митрополита Феодосия. Монастырь мне очень понравился. Отец Алексий и католикос предлагали мне поселиться в нем. Но на сей раз я был в Траванкоре налегке, на разведке. Багаж оставался в Бангалоре, на ферме, и там же оставалась все же русская жизнь со своими. Здесь чувствовалось уже, что для меня будет дело; только, как подойти к нему, это для меня еще не было ясно. Была также небольшая надежда, через ферму ли Кириченко или в другом месте основать свою миссию. Католикос и многие другие уже говорили об единении, о чем я, конечно, писал митрополиту Евлогию в Париж. Но это было время церковных неурядиц, и митрополит Евлогий написал Константинопольскому патриарху, но ответа не получил. Пробыв в Траванкоре всего две недели, я возвратился на ферму Кириченко, выжидая направляющей Руки Господней. Хозяйничая сам, Кириченко продолжал делать ошибки, не обещавшие ничего хорошего. Он порядочно потратился, с садоводством ничего у него не выходило - все пропадало, и он стал засаживать ферму деревьями косарино для продажи в город на топливо. Пока ферма доходов не давала, мы трое жили на сбережения Кириченко. Время шло, он начал беспокоиться, отношения его с Ленчевским испортились, и я чувствовал, что мне там не место. Пробыв восемь месяцев на ферме, в марте 1932 года я переехал в Траванкор, в монастырь о. Алексия. III ИСТОРИЯ ХРИСТИАНСТВА В ЮЖНОЙ ИНДИИ Древнейший период Чтобы рассказ о христианах южной Индии и о моей работе среди них был понятен, необходимо знать их историю. Вообще же, христианство южной Индии еще ждет своего историка. Вкратце история его такова. Церковь южной Индии основана Св. Апостолом Фомой, пострадавшим около Мадраса и мощи которого увезены из Индии. Предание и исторические сведения Православной Церкви, а также предание в Индии свидетельствуют о проповеди и мученичестве Св. Апостола Фомы в Индии. В Траванкоре указывают семь мест, где были здания церквей, основанных Св. Апостолом Фомой. Теперь этих церквей нет, но на их месте построены другие храмы. В нескольких из них я бывал. Несмотря на сильное желание, мне не удалось побывать в Неляках. Епископ Феодосий и другие были там и говорили, что среди дремучего государственного леса, не так далеко, милях в 15-ти от монастыря Бетани, где я жил первое время, находятся развалины древнего селения апостольских времен, с ясно сохранившимися линиями улиц, развалинами домов, колодцами, бассейнами и развалинами церкви. Сейчас там царство диких зверей и змей, и ходить туда не безопасно. Это место ждет своих археологов, восстановителей и продолжателей дела Апостола Фомы. Никогда в Индии мне не приходилось слышать о преподобном Варлааме, Иоасафе - царевиче Великой Индии и Авенире отце его, - имена святых, находящихся в наших календарях под 19 ноября старого стиля. На мой вопрос о них католикос отвечал: "Мы их не знаем"... Он же говорил, что в первые века христианская община в Индии была мала и что сейчас у них нет о ней сведений. Вообще же история Церкви в Индии очень бедна. Больше сведений имеется из церковной истории 5-го и 6-го веков, связанной с монофизитством, Св. Кириллом Александрийским, Диоскором - осужденном на четвертом Халкидонском Вселенском Соборе (родоначальник монофизитства - Евтихий учил, что человечество во Христе поглощено божеством - в Нем только одна божеская природа). Целый ряд имен этого периода, отдаленного от них и временем и пространством, как-то: Диоскор, Филоксенос, Северий, Яков Борода и другие, - перечисляются сирийскими христианами в торжественной обстановке во время совершения литургии, как имена учителей их Церкви. Вражда к 4-му Халкидонскому Собору, незнание трех других последующих Соборов и их святые, которых вся Православная Церковь или не знает или даже осуждает, как Диоскора, - самые большие препятствия к единению их Церкви с нашей. Как наибольшую и достовернейшую древность, они показывают медные диски, с выгравированными на них надписями. Это - документы, данные правителями христианам, многовековой древности. Часть их я видел у католикоса, а часть - у главы Церкви Мар Тома. Также древностью являются вытесненные на каменных плитах кресты, хранящиеся в церкви в Котойяме. Древнейшая из церквей 5-го века, отличающаяся массивностью стен, находится недалеко от Патали, моего монастырька в Кадамбанаде. Самый обширный и наиболее почитаемый храм Сирийской Церкви находится в Неранам, на месте одной из церквей, основанной Ап. Фомой. Около храма валяется много камней с хорошо вытесненными на них изображениями животных и другими украшениями. Часть камней с изображениями вделана в стены самой церкви. Судя по некоторым надписям на латинском языке, эта работа относится к периоду владычества католиков, чем и нужно объяснить небрежение к ним со стороны современного духовенства и народа. Я не берусь быть строгим историком и упоминаю лишь наиболее существенное, необходимое для понимания обстановки. История Церкви на юге Индии сплетена то с историей Месопотамии, то с историей Сирии. На протяжении более долгого первого периода, у здешних христиан был только один епископ, со смертью которого прерывалось епископское преемство, и они принимали и доставали нового епископа, откуда могли. Бывали у них епископы несториане, а, может быть, и сами они были несторианами; след оставили также и монофизиты. Название "Сирийская Церковь" идет от епископов-сирийцев, несших, конечно, свое вероучение, а также от двух-трех групп эмигрантов, прибывших на юг Индии из Сирии во время тамошних войн и избиений. Некоторые сирийцы смешались с местным населением, другие же ведут свою родословную и заключают браки только между своими. Среди индусов язычников и христиан есть чернокожие и светлокожие, но по сравнению с новоприезжающими сирийцами, когда-то приехавшие белые, теперь стали полубелыми. Благодаря тем же сирийцам, официальный церковный язык - сирийский, также и вероучительные книги написаны по-сирийски. Так как народ, в том числе и бывшие сирийцы, не понимают сирийского языка, то в церковную практику все больше входит местный - мальяла; духовенство же, обязано знать сирийский язык. Вначале, оно знакомится с сирийским языком практически - в церкви так, как мы - со славянским, после, для получения священства, должно его специально изучать. Несториане Кроме православных христиан, еще более древняя ветвь христианства, существующая на юге Индии, - несториане (Несторий резко различал две природы в Спасителе, причем учил, что Христос только человек и Божия Матерь не Богородица, а Христородица. Эта ересь осуждена на Третьем Ефесском Вселенском Соборе). После своего возникновения и расцвета, в напряженной борьбе, происходившей в главных центрах христианства, несторианство было изжито. Более прочно оно укоренилось в Месопотамии и прилегающих к ней местностях. Есть сведения, что в период своего расцвета несторианские миссии были в Индии и даже в Китае Точно неизвестно, с какого времени началась их особенная близость с Церковью в южной Индии, но известно, что до 1665 года их епископы принимались в Индии, хотя, судя по скудным сведениям, верующие не были единодушны ни в монофизитстве, ни в несторианстве. Различные отношения к этим вероучениям, по-видимому, уживались под одним, и тем же епископом, от которого принималось и им посвящаемое духовенство, но образовывались то несторианские, то монофизитские, то более православные приходы. Голландец губернатор Монс в 1781 году писал, что сирийские христиане на юге Индии частью несториане, частью якобиты (Яков Борода - особенно энергичный деятель - монофизит. Христиан южной Индии часто называют якобитами, чего они не любят, хотя Якова Борода почитают святым), и что та или иная сторона то усиливалась, то ослабевала в зависимости от того, какой приезжал новый епископ с запада - несторианец или якобит. Писатель - католик Паоли в 1796 году писал, что в Траванкоре 64 несторианских церкви и 32 якобитских. История указывает 1665 год, время прибытия якобитского епископа Мар Григория, как на начало более сильной связи с якобитским патриархом в Сирии, существующей до сих пор. Главные центры несторианства несколько раз подвергались избиениям магометанами; последний раз - во время моего пребывания в Индии. Теперь их (несториан) осталось совсем мало. В Индии колония несториан существует в Тричуре, государства Кочин, на север и по соседству с Траванкором. Якобиты проклинают Ария, Нестория, Евтихия, но при мне был такой случай: не поладив со своим епископом, один несторианский священник перешел к католикосу и очень легко был принят им, насколько помню, без всяких формальностей. Спросив католикоса, почему он так легко принял этого священника, он ответил: "Это наш, восточный. Раньше мы все были вместе". Я побывал у несториан 3-4 раза. Они потеряли много народа, перешедшего в католичество, и теперь их около 7 тысяч, с 6-7 священниками. Первый раз я был у них в 1932 году, в первый приезд в Траванкор. Их епископ Абимелех-Тимофей, сириец по крови, белый, представительный мужчина, как и его священники, произвел на меня впечатление более развитого и образованного по сравнению с духовенством других церквей. Незадолго до моего приезда, прихожане построили ему довольно большой, очень хороший дом, напоминающий особняк богатого человека. В доме у него были европейские порядки. Другие обширные здания: церкви, школы, церковные дома, содержатся в чистоте и говорят о зажиточности и хозяйственности владельцев. Некоторое время спустя, епископ Абимелех ездил в Америку для сбора средств на свою общину. В разговоре со мной епископ и особенно священники сильно смягчали разницу между православием и несторианством. Однажды, их священник студент в Трувадруме - столице Траванкора, где я с ним встретился, очень жаловался на презрение к ним, как к несторианам, и тоже старался смягчить разницу, существующую между нами. Видно, что паства не чувствует уверенности в завтрашнем дне и, если так пойдет дальше, вероятно, она будет поглощена католичеством. На мой вопрос об единении с нашей Церковью, епископ Абимелех отвечал, что Русская Церковь сейчас в плохом положении и не может нам помочь. Я побывал на их литургии и нашел, что у них не так заметно влияние католичества, как у якобитов. Как и у армян, у них также слева в нише есть жертвенник и в богослужении имеется нечто, подобное нашим ектениям: краткие прошения, на которые молящиеся отвечают кратким пением. Первое время в Траванкоре у меня были трудности получения вина для литургии. В один из приездов к несторианам я спросил епископа Абимелеха, как у них обстоит дело с церковным вином, и он научил меня делать вино из сухого винограда. С тех пор у меня было очень хорошее, недорогое, чисто виноградное вино собственного производства. Навестив однажды епископа Абимелеха в конце Второй Мировой войны, я нашел его больным дряхлым стариком и более упорным в несторианстве. Он говорил, что нужно всей Русской Церкви принять несторианство. Вскоре после этого он умер, и на его место назначили другого епископа. Католичество Для большего понимания, какую роль играет католичество на юге Индии, укажем на официальную статистику 1931 года. В Траванкоре католиков римо-сирийского обряда было 449.171 и римского - 360.217, - всего больше половины всех христиан в Траванкоре вообще. В Кочине римо-сирийского обряда, было 183.632 и римского - 109.503 - почти 90% всех христиан. В 1498 году португалец Васко де Гама впервые прибыл в Индию; в 1502 году - во второй раз. Это было время правления мелких раджей. В Кочине к нему пришла депутация местных христиан с просьбой принять их под покровительство христианского короля, причем, ему был поднесен скипетр бывшего христианского правителя в Индии, в то время уже не существовавшего. Португальцы быстро начали распространять свою власть, особенно по всему западному побережью. В мае 1542 года прибыл в Гоа известный иезуит Франциск Ксавер. Он быстро начал обращать в христианство сначала местных жителей Гоа, затем крестил около 10.000 жителей Траванкора, тут же он нашел не меньше 55 селений христиан. Из Траванкора он проехал на восточный берег Индии, к нынешнему Мадрасу, где пострадал Св. Апостол Фома. Оттуда он ездил на Малайский архипелаг и в Японию. В это время он просил короля Португалии устроить инквизицию в Гоа, что и было сделано в 1560 году. Франциск Ксавер был миссионером громадной энергии и пользовался обычными в Католической Церкви крутыми мерами, для обращения под власть папы. Возвратившись из Японии в 1532 году в Гоа, через два месяца он отправился миссионерствовать в Китай и в том же году умер от малярии. Его тело привезли в Гоа, где оно и покоится до сих пор в великолепной гробнице. Он причислен Католическою Церковью к лику святых и считается патроном Индии. Приблизительно в это же время в Гоа был назначен первый католический епископ и начались попытки подчинить христиан южной Индии папе. Первое требование было - прекратить на литургии поминать патриарха Вавилона, и сразу же католики начали устраивать колледжи для подготовки духовенства, вводить латинский язык и свои обычаи. Встретив сопротивление своим порядкам, они перешли на сирийский язык и мирились со старыми обычаями. Известно, что они требовали от епископа Мар Иосифа называть Пресвятую Деву не Матерью Христа, а Матерью Бога - то есть, отказаться от характерного следа несторианства, с которым и мне приходилось иметь дело при разговоре с несториаинским епископом. И епископ Мар Иосиф и следующий за ним епископ Симеон были арестованы португальцами. Можно представить себе положение беззащитности христиан южной Индии и деятельность католического духовенства, широко пользовавшегося помощью гражданской власти в обширной новоподчиненной стране. Один за другим присылаемые епископы из Вавилона должны были играть двойную роль: служить пастве, желающей хранить свою веру и обычаи, и удовлетворять требования иноземной, чуждой по духу Церкви и гражданской власти. Местных епископов насильно возили в Португалию и Рим, там их перепосвящали и брали обещание подчинения Риму. Все они давали обещание полного подчинения, но, возвратившись, снова служили своей старой вере. В 1595 году в Гоа прибыл с особыми полномочиями от папы архиепископ Алексей Манез, человек очень способный и энергичный. Гражданским властям был дан приказ не допускать епископов из Вавилона. Местный епископ Мар Абраам должен был скрываться от своего архиепископа. Так как Мар Абраам был стар, то делались попытки прислать епископа из Вавилона, но пытавшиеся приехать в Индию епископы задерживались гражданскими властями. Не имея преемника, епископ Мар Абраам назначил своим заместителем некоего Георгия, имевшего сан, соответствующий нашему архимандриту. В 1597 году епископ Мар Абраам умер. Архиепископ Манез решил, что настал удобный момент и начал действовать. На требование подчинения Георгий ответил отказом и начал объезжать свои церкви, предупреждая верующих об опасности, грозящей их старой вере. В Ангаламали им был собран собор из клира и мирян, на котором было вынесено постановление защищать веру своих отцов, не допускать изменения вероучений своей Церкви и не принимать еписко- па, если он не назначен патриархом из Вавилона. Церковь была возбуждена, римские священники были изгнаны и два из них едва спасли свою жизнь. Манез хотел сам лично повидать Георгия, но в виду войны между двумя раджами, письменно потребовал подчинения Риму. Как и его предшественники, Георгий должен был играть двойную роль: угодничать перед католиками и оставаться верным своей Церкви. Убедившись в этой двойственности, архиепископ Манез в 1599 году лично прибыл в Кочин, где и был принят официальными лицами с большим почетом. История упоминает здесь особенно характерный факт для индусов - зависимость церковных дел от материальных. Малабарское побережье заинтересовано экспортом перца, внешняя же торговля была в руках португальцев, поэтому и население и раджа старались ладить с архиепископом. Заручившись поддержкой местного раджи, архиепископ Манез начал действовать... Георгий повел тактику соглашения с требованиями Манеза, рассчитывая на его скорый отъезд, когда можно будет прекратить исполнять все требования властного архиепископа. Георгий должен был позволить архиепископу служить и проповедовать в своих церквах. В Кочине он сам встретил его во главе 3.000 своих христиан, но в то же время он старался чинить преграды архиепископу. Архиепископ проповедовал на слова Евангелия от Иоанна 10,1 - "Кто не входит дверью, тот тать и разбойник". Он говорил, что нет истинных пастырей, кроме входящих дверью Римской Церкви, и что патриарх Вавилона - схизматик. Он требовал от Георгия и двух старших священников отречения от вавилонского патриарха. Георгий предупреждал не только свою паству, но и индийские власти об опасности подчинения иностранцам; этим был встревожен также и раджа Кочина. Боясь беспорядков, в виду возбуждения народа, португальцы советовали архиепископу возвратиться в Гоа, но он поехал по приходам Сирийской Церкви. Всюду он встречал недружелюбный прием, почти пустые церкви, иногда просто замкнутые. Продолжая настаивать на подчинении Риму Георгия и клира, архиепископ Манез продолжал, проповедовать в церквах против несторианства, вавилонского патриарха, призывал подчиниться Риму, совершал в церквах службы и конфирмировал приходящих. В Вербную Субботу в Диампере он посвятил во священники 38 человек подчинившихся Риму и, таким образом, создал впервые подчиненную себе группу священства. В некоторых местах он имел успех, так как священники подчинялись ему добровольно. Георгий был встревожен и перед его воображением встал арест и инквизиция в Гоа. Между тем, архиепископ Манез делал, приготовления к собору в Диампере, предварительно посвятив в священники еще 50 человек, чем обеспечил себе большинство на соборе. Собор в Диампере В назначенное время - 20 июня 1599 года - состоялся собор в Диампере, на котором присутствовали 133 священника, 660 членов церковных общин, 20 диаконов, всего 813 человек. Архиепископ Манез сделал все, чтобы провести на соборе свой план, и, хотя были ропот и оппозиция, но никто не посмел оказать ему серьезное противодействие. На соборе были вынесены постановления о подчинении Риму, о разлучении женатых священников с их женами, об исправлении или истреблении сирийских книг. Был вынесен и ряд других постановлений: о почитании и непорочном зачатии Божией Матери, о литургиях об умерших, об иконах и статуях в церквах, а также и другие, как чисто в римском духе, так и согласные с православием. Народ был против нововведений, но, пользующийся содействием гражданской власти и угрозой инквизиции, архиепископ Манез полностью провел свою программу. После собора он строго следил чтобы соборные постановления были проведены в жизнь не только присутствовавшими на соборе, но и теми, кто на нем не был. Было сделано все, чтобы истребить старое и ввести все по римскому образцу. Были повсеместно сжигаемы старые книги. Была только оставлена сильно переделанная литургия на сирийском языке, существующая до сих пор. Архиепископ Манез еще раз проехал по приходам, наблюдая, чтобы постановления собора проводились в жизнь. Резиденцией сирийских митрополитов была Ангамали с тремя церквами и архивом. Манез истребил этот архив, и, таким образом, погибли нужные материалы для изучения прошлого Сирийской Церкви. С разрешения папы и португальского короля епархиальное управление было перенесено в Кранганур, около Кочина - португальский центр и крепость. Архиепископ Манез строго следил за всем. Так, например, были смещены священники, не отделившиеся от своих жен. Он обратил в католичество многих язычников; пытался также обратить и раджу Кочина, но безуспешно. Уезжая в конце года в Гоа, он оставил главою церкви Георгия, но под контролем иезуитов. В 1601 году был посвящен в епископы юга Индии Франциск Роз. После него назначались новые епископы, все больше вводившие латинство. Паствой в Рим посылались протесты против насилия, но безрезультатно. Так лет на 50 церковь южной Индии подпала под власть Рима и с этой поры католичество обосновало там свое могущество. "Куунен Кросс" В 1653 году скрытое недовольство Римом вспыхнуло ярким пламенем. Патриарх Вавилона сделал еще раз попытку послать епископа в южную Индию. Португальцы во время узнали об этом и схватили епископа Ахаталла, прибывшего от патриарха. Из Кочина он был отправлен в Гоа, подвергнут инквизиции и сожжен. Нужно предполагать, что епископ Ахаталла приехал не без зова из Индии, так как весть об его казни вызвала бурное возмущение и гнев. Указывают цифру 25 тысяч собравшихся в Маттенчерри, около Кочина для протеста. Около большого каменного креста, обычно сооружаемого при дороге перед церковью, толпа клялась никогда не подчиняться Римской Церкви. Не имея возможности приложиться ко кресту, народ протянул от него веревку, чтобы коснуться креста через нее. Это событие известно под именем "Куунен Кросс". Есть сведения, что часть православных ушла в горы и никогда не подчинилась Риму. Событие "Куунен Кросс" имело громадные последствия. Говорят, возмущение было не столько против Рима вообще, сколько против иезуитов и португальцев. Со временем часть Церкви была вновь подчинена Риму; но в эпоху возмущения из 200.000 человек в католичестве осталось всего около 400. После смерти возглавителя сирийских христиан иеромонаха или архимандрита Георгия, его заместителем стал его родственник по имени Фома. После отделения от Рима было организовано временное церковное управление, но остро стоял вопрос об епископе, так как португальцы продолжали строго следить, чтобы не допустить нового епископа с востока. А папа, узнав о случившемся, прислал епископа Иосифа и монахов - кармелитов поправить положение. И, действительно, им удалось возвратить под власть Рима 84 прихода, тогда как 32 образовали независимую Церковь под главенством Фомы. Так образовался первый большой раскол Церкви, существующий и доныне, причем до сих пор осталось приблизительно то же самое соотношение католиков и якобитов. Как православные, так и католики претендуют на свою непосредственную преемственность от апостольского времени. Возвратившаяся группа получила название Римско-Сирийской "Палаукар" - старой группы, в отличие от появившейся новой группы - "Путенкур". После события у "Куунен Кросс" оставшиеся с Фомой собрались в Аленгад, где, не находя выхода для получения епископа, 12 священников возложили руки на Фому и, таким образом, посвятили его во епископа, с именем Мар Тома I. Таким образом, встречаемся со случаем "самосвятства". Так продолжалось до 1665 года, когда прибыл якобит епископ Мар Григорий. С этого времени Церковь юга Индии вошла в постоянное единение с якобитским патриархом в Сирии. Мар Григорий посвятил Фому еще раз во епископа, и они оба правили Церковью до почти одновременной смерти обоих, последовавшей в 1685 году. В 1663 году голландцы взяли Кочин и предписали выехать из страны всем португальцам и итальянцам, включая духовенство. Уезжая, епископ Иосиф посвятил двоюродного брата Фомы в католического епископа с именем Александра де Кальпо. Будучи протестантами, голландцы вели политику невмешательства в церковные дела. Якобитский епископ Фома держался в стороне от новых хозяев страны, католики же были к ним ближе. И постепенно кармелиты опять начали проникать в Индию, а в 1668 году и формально было снято запрещение с их пребывания в этой стране. При тех же голландцах, епископы, начиная с Григория, а именно с 1665 года могли свободно приезжать в страну. В этот период стали приезжать и епископы из Сирии и из Месопотамии. Якобитский епископ Мар Тома V в 1748 году вел переговоры об единении с Римом, как и его преемник Тома VI, который даже, действительно, вошел в унию в 1799 году. Правда, единение сразу же было расторгнуто, но это был период особенной близости якобитов с католичеством, когда, например, не меньше, чем в 18 церквах, было общее хозяйство, и службы совершались то якобитским, то католическим священником. Это внешнее единение якобитов с католиками, было последним в большом масштабе. Перед историками стоит задача выяснить роль католичества в вероучении и практике Церкви в южной Индии. Католический историк Джуви, говоря о соборе в Диампере, т.е. о времени архиепископа Манеза, сообщает, что до той поры в Сирийской Церкви было только три таинства: крещение, евхаристия и священство. По этому же сообщению, благодаря католичеству, у сирийцев существует теперь семь таинств. По сообщениям того же времени, тоже благодаря католикам, установились: почитание Божией Матери, молитвы за усопших, исповедь, почитание икон. Чисто католические нововведения, как признание главенства папы, непороч- ное зачатие Божией Матери, филиокве, раньше или позже были устранены из вероучения и практики. Безбрачие духовенства существовало приблизительно до 1820 года и было выведено из практики по инициативе и с помощью англичан. Очевидно, главные нововведения католичества были выведены из употребления сразу же после инцидента "Куунен Кросс"; продолжал действовать в этом направлении и приехавший в 1665 году епископ Григорий; а затем англичане в 19-ом веке. В настоящее время бросаются в глаза такие католические особенности, как одновременное совершение трех литургий на трех престолах в одной церкви, осенение себя католическим крестным знамением, звонки в церкви, праздничные головные уборы духовенства. Можно многое сказать об активности католиков в последнее столетие не только в южной, но и в других частях Индии. Приходилось видеть их громадные храмы в Мадрасе, Бангалоре, Калькутте, Дели, на Голубых Горах, особенно в Гоа и на всем Малобарском побережье; большие учебные заведения, толпы богомольцев; всюду можно было слышать об их епископах, о мужских и женских монастырях. Паства почти исключительно черная - местная; духовенство же всюду - представители европейских католических стран. Видно, что работа кипит и ширится. Приобретая земли и сооружая постройки, католики имеют от них местный источник доходов, но широкая помощь все время идет и извне. Им нельзя отказать в хозяйственности, в практическом расчете. В языческой стране они ведут большое культурное дело, но всюду от людей, имеющих с ними дело, приходится слышать об их коммерческих приемах, не всегда согласующихся с христианством; о смешении небесного с земным, особенно, когда дело касается обращения в католичество. Для нашего русского сознания и совести, католичество всегда остается чуждым, неприемлемым. Мне приходилось бывать в их солидных, громадных, людных учреждениях во время своих путешествий, по разным делам и нуждам. Почти всегда у меня появлялась мысль, что они работают с такой громадной организованностью, размахом - я же бывал больше с простой сумочкой и часто не имел где главу приклонить; один без всякой поддержки, никому неизвестный. Что, думал я могу сделать по сравнению с ними? И, однако, худо ли, хорошо ли, я делал свое дело. Как уже замечено другими, христианство не завоевало себе, до сих пор, надлежащего места в Индии. Католики земными средствами увеличивают свою церковь и земными же средствами удерживают у себя людей. До сих пор не приходилось слышать, чтобы где-либо возникло добровольное массовое движение в христианство, и верится, что еще не было в Индии настоящих миссионеров не со своими земными средствами, а со всемогущим Божиим благословением и помощью. Верится, что это сможет сделать только святое православие, если только Индия достойна его. Независимая Кафедра Следующая по времени после католичества церковная группировка - Independent see of Thozliyur - независимая кафедра - Толиюра. Ее начало относится к 1751 году, когда по распоряжению голландских властей епископ Григорий посвятил во епископа для епархии Толиюр на севере Кочина Кирилла. По вере группа оставалась якобитской, но не подчинялась якобитскому патриарху, и ее членов стали считать раскольниками. Однако, когда в 19-ом веке прервалось епископство, якобиты не раз обращались к якобитскому патриарху, прося посвятить нового епископа, и якобит-епископ посвящал для Толиюр епископа. В настоящее время эта группа сильно изменилась отойдя в сторону протестантства, общается в таинствах с протестантской группой Map Тома, и, когда в 1935 году умер ее епископ, то ее новый епископ, тоже Кирилл, был посвящен епископами Церкви Map Тома. В первые годы моего пребывания в Траванкоре, мне пришлось идти по небольшой дороге севера Кочина с церковным и государственным деятелем этой местности - С. В. Иовом. Мы повстречали автомобиль с типичным местным епископом. Автомобиль остановился, и мы обменялись с епископом несколькими фразами. Иов, затем сказал мне, что это епископ небольшой независимой группировки, с паствой всего лишь в 700 человек не православных, а уклонившихся в протестантство. Это как раз и был епископ независимой группы в Толиюр. После пришлось слышать, что группа в Толиюр тянется к православию и близка к слиянию с партией католикоса. Англиканская церковь и секты 1706 год является началом протестантской миссии на юге Индии. Шварц, работавший с 1750 по 1798 год, обратил в протестантство особенно много людей. В то время, как на севере издавна существовала большая колония якобитов - около 30.000 человек партии католикоса, а другие группировки не привились, - на юге Траванкор представляет собой как бы музей разных группировок. Эта страна является большим центром католичества в Индии, сирийских христиан или якобитов, церкви Мар Тома и многих группировок. В то же время, по правительственной статистике 1931 года, там было 85.261 человек англиканского вероисповедания, 58.991 - армии спасения, 138.985 - объединенной Церкви южной Индии; кроме того, - пятидесятники и субботники. В самом начале 19-го века на юге Индии вместе с английским владычеством появилась и английская миссия, сыгравшая здесь большую роль. Сначала англикане приходили как друзья, ревнующие об образовании, почитании религиозных книг, отмены католической практики, вкравшейся в жизнь, несмотря на отход от католичества в целом. В 1806 году Сирийскую Церковь посетил англиканский священник Клавдий Бучанан, который перевел с сирийского на местный язык - мальяла - Священное Писание и литургию сирийских христиан, впоследствии им и напечатанные. Бывший британским резидентом в Траванкоре с 1810 по 1819 год полковник Монро выхлопотал у королевы Траванкора участок земли, у реки на окраине Котайяма, и на проценты капитала Сирийской Церкви, хранившегося у правительства построил в 1813 году семинарию, существующую и в настоящее время, с резиденцией католикоса, в которой я и встретился с ним в первый раз. Сообщения священника Клавдия Бучанана вызвали интерес к Сирийской Церкви в Англии. В мае 1816 года прибыл в Алепи священник Томас Нортон, в декабре того же года - священник Вениамин Бейли с женой, в январе 1817 года - священник Томас Давсон, в 1818 году - священник Иосиф Фенн и в 1819 году - священник Генри Бекер. Все они состояли в Черч Миш-мери Сосайети - в Обществе Церковной Миссии, пользуясь его поддержкой и, конечно, как англичане, содействием гражданских властей. Особенно много в Траванкоре поработали Бейли, Фенн и Бекер, разделившие работу соответственно со своими способностями. Бейли работал по церковному книгоиздательству; Бекер устраивал школы в 72 селениях сирийских христиан; Фенн, в семинарии в Котайям, обучал и воспитывал сирийское духовенство. Такая помощь была нужна, так как духовенство было необразованное и во всех областях был виден застой. Существенной статьей дохода епископа была плата при посвящении в клир без особого внимания на подготовленность посвящаемого. Сталкиваясь со старым вероучением и практикой Сирийской Церкви, а также с наносным явлением в результате сложной и превратной истории этой Церкви, новые учителя скорбели о таких "суевериях", как почитание Божией Матери, молитвы за усопших, пресуществлении Св. Даров, и создавали новую обстановку, в которой сирийцам нужно было находить правильную дорогу. Англиканская Церковь формировалась тоже в обстановке превратностей истории и не имеет единства. Ее церковно-образованные люди желают и ждут реформ. Поэтому понятно, что, столкнувшись с древнею Сирийской Церковью в Индии, англикане сами хорошо не знали, где правда и где нужны реформы. Мысль - если не вполне присоединить христиан южной Индии к своей Церкви, то создать какое-то единение между ними, приближение к себе, - красною нитью проходит во всей этой деятельности англикан. К чести первых упомянутых миссионеров нужно сказать, что они были деликатны, осторожны, терпеливы и толерантны к старым верованиям сирийских христиан. На эту искренность христиане южной Индии отвечали искренностью, были благодарны за помощь, позволяя англиканам обучать себя в школах и проповедовать в своих церквах. Вместе с сирийским епископом, англикане начали сильно бороться с целибатом белого духовенства. Сирийский епископ не только посвящал во священники женатых, но и позволял неженатым священникам вступать в брак. А полковник Монро даже назначил награду - 400 рупий первому повенчавшемуся священнику. В результате, из 150 человек духовенства, уже к 1820 году 40 женились. Но учительство людей другой религии, более активных, имевших за собой гражданскую и материальную силу, не прошло даром для Сирийской. Церкви. Начали появляться симпатии к Англиканской Церкви, и некоторые священники стали дополнять свои богослужения частично молитвами, взятыми из англиканского молитвенника. На смену первой группе миссионеров, пришли: в 1833 году - Иосиф Пит и в 1834 году - В.Дж. Буудкук. Они думали, что пришло время начать реформы и действовать более решительно. Отношения между сирийцами и англиканами стали все больше портиться. Видя непорядки и злоупотребления, английские гражданские власти, вместе со своими епископами, стали вмешиваться в церковные и денежные дела сирийских христиан. В ответ на это епископ-якобит начал бойкотировать семинарию, возглавляемую англиканами, запретив пастве иметь с нею дело. Историк-англичанин, говоря об этом времени, осторожно обвиняет своих; сириец же - Филипп, проводит знак равенства между деятельностью католиков и англикан. Он указывает на такие факты: Пит взломал дверь библиотеки-архива семинарии в Котайяме и часть архива унес к себе домой. Истребляются книги и присвояются деньги. В борьбе англикан с предрассудками, указываются, например, и такие случаи: чтобы отвлечь семинаристов от участия в богослужениях, им приказывалось в это время быть в другом месте; чтобы отучить от постов, в пост варилось мясо. Наконец, в 1836 году - начали образовываться приходы англиканского вероисповедания из сирийской паствы, вместе с обращенными из язычества, а в 1878 году образовалась епархия Траванкора и Кочина, с резиденцией епископа в Котайяме. Церковь Мар Тома Образованием своей епархии на территории Сирийской Церкви и, частично, из ее паствы дело англикан не ограничилось. Более тяжелый удар и соблазн малых сих последовал с уходом в протестантство Церкви Апостола Фомы. Нужно принять во внимание, что в то время духовенство получало образование в семинарии, руководимой англиканами, школы в приходах были под тем же руководством, и не посылать туда детей, значило в большинстве случаев, совсем оставлять их без образования. И вопреки запрещению своего епископа, многие христиане продолжали посылать детей в английские школы, что уже создало атмосферу непослушания, влечение в сторону более легкой религии, притом религии более образованного, господствующего класса. При бедности и неактивности, при большом материализме жителей Индии, для многих принять религию господ страны, - значило получить службу или работу, иметь привилегии при воспитании детей, пользоваться защитой властей. Соблазн, на который нередко идут многие. В таких случаях низменные побуждения часто стараются прикрыть высокой идеологией. Наиболее ревностными сотрудниками англичан в этом деле оказались, как раз, педагоги семинарии или колледжа - мальпан Авраам и Маркус Каттанар. (Мальпан - это учитель, священник). Вокруг них и образовалось мощное движение, как говорилось, с целью реформации Церкви, сущность которой сводилась к отвержению почитания Божией Матери, святых, молитв за усопших, постов, к непризнанию пресуществления Св. Даров. Соблазн протестантства всегда остается угрозой православию. В сущности, каждое наше самопослабление есть шаг в сторону протестантства. Но тогда как у нас есть мощное средство к самоисправлению - всегдашний призыв к покаянию, нормальный путь протестантства - после частичного отвержения Божия Закона - постепенное оставление и всего иного, ниспадение в полное безбожие, что и наблюдается теперь во всем мире. Христианство - это Крест Христов и чаяние жизни будущего века. Отвергнув таинства, протестантство отвергает благодатную помощь для несения Креста и, в конце концов, рушит весь замысел Божий о спасении человека, навлекает на себя гнев Божий, что ведет и к земной и к вечной гибели. Как всегда не обходится и без вины более правой стороны. Дело началось с обращения к британскому резиденту сместить епископа Дионисия VI за его злоупотребления, и было тогда же указано на необходимость очистить церковь от суеверий. Этот акт празднуется теперь Церковью Мар Тома в сентябре, как дата основания их Церкви. Резидент отказался вмешиваться в церковные дела. Мальпан Ебрахам - продолжал начатое дело. Епископ Дионисий запретил англиканам проповедывать в его церквах. Реформация или просто присоединение к Англиканской Церкви стало делом жизни Мальпана Авраама, или, как произносится на юге Индии это имя, - Ебрахама. Два его сына стали епископами, борцами за реформацию. Его племянник, получив образование в Котайяме, а затем у миссионеров в Мадрасе, под влиянием дяди в 1841 году поехал в Сирию, в Мардин к сирийскому патриарху. Молодой человек вошел в его доверие, и в это время из Индии пришло письмо с жалобой на Дионисия с просьбой прислать другого епископа. В 1842 году племянник Авраама был посвящен в епископа с именем Афанасия-Матвея и в 1843 году прибыл в Траванкор. Мальпан Авраам умер в 1845 году. Началась борьба между епископами. Посланный патриархом из Сирии для разбора дела епископ Кирилл сам объявил себя, правящим епископом, и в дело вмешались англичане. Созданная ими комиссия признала права епископа Афанасия-Матвея, что было подтверждено властями, и, таким образом, англичане в этом деле сыграли очень крупную роль. Правда, и теперь епископ Афанасий-Матвей должен был бороться со ставленниками патриарха, которых было три. В 1869 году он пригласил епископа Кирилла из Толиюр и при большом стечении народа посвятил своим преемником своего молодого двоюродного брата Фому. В 1875 году прибыл в Траванкор патриарх Игнатий-Петр III и в 1876 году собрал собор в Малантурути, на котором было учреждено семь епархий. Было сделано все для усиления власти патриарха. Так, все епископы подчинялись патриарху непосредственно, давая подтверждаемую гражданскими властями подписку о подчинении ему; право ставить новых епископов принадлежало только патриарху. В 1877 году епископ Афанасий-Матвей умер после долгих лет отлучения патриархом. Все это время он все же возглавлял паству, сочувствовавшую реформам и проводил реформацию в жизнь. Полного раскола в Церкви еще не было; оставалась надежда на восстановление единства. Однако, глубокий раскол в вероучении должен был закончиться и административным расколом, и это случилось через 10 лет после смерти Афанасия-Матвея. При его преемнике Афанасии-Фоме начался суд из-за прав на имущество. Рассматривалось дело каждой Церкви в отдельности судьями нехристианами, индусами, причем постановления выносились в пользу консерваторов. Дело завершилось в верховном суде Траванкора, где двое судей были индусы и один англичанин. Индусы высказались в пользу консерваторов, англичанин - против, и дело кончилось тем, что реформаторы лишились всего, но это был момент уже их полного отделения и независимости. Обе Церкви претендуют на апостольское происхождение. Нужно отдать справедливость, что, лишенная всего, Церковь Мар Тома проявила большую активность, и теперь ее паства имеет свои церкви, школы, и полна энергии. Ее активность частично воодушевляется близостью к англиканам и протестантскому миру, перед которым она старается не ударить лицом в грязь и от которого в какой-то мере имеет поддержку. Так, в первые годы моего пребывания в Траванкоре я был в главном центре этой церковной группы, Коленчери, и осматривал большую церковь. "Эта церковь - говорил мой спутник - имела 10.000 рупий долга, но одна американка уплатила его". При встречах с духовенством и мирянами Церкви Мар Тома, обращает на себя внимание их большая развитость и образованность по сравнению с якобитами. Даже внешне это более светлые и красивые люди. В духовном же отношении, определенно, они более обмирщены, земные. Когда впервые я прибыл в Траванкор и говорил католикосу о намерении навестить епископов Церкви Мар Тома, он сказал мне: "Зачем вы идете к безбожникам?" При мне, первое время в Церкви Мар Тома было два епископа. В 1932 году было около 100 священников, 226 приходов или общин и приблизительно 150.000 прихожан. В 1933 году имелась 471 воскресная школа с 2.435 добровольными учителями и 27.113 учащимися. За этими школами наблюдают 50 почетных инспекторов и 34 смотрителя. В помощь школам издается журнал, в котором печатаются уроки, соответственно знаниям и возрасту учащихся. Кроме воскресных школ, Церкви принадлежит много начальных, средних и высших учебных заведений, семинария и колледж. В феврале или марте на песке, сухого в то время, русла реки, собирается самая большая конвенция южной Индии - до 10.000 и более человек. Сейчас внешне Церковь Мар Тома процветает, и другим можно только учиться у нее. Но вопрос, долго ли так будет? она состоит в общении таинств с Англиканскою Церковью, и англикане радуются своему детищу - первой восточной, как они говорят (фактически, же ставшей западной) Церкви, вошедшей с ними в общение. Для нас, православных, это еще одно раздробление, резкий откол в сторону протестантства, о чем приходится сожалеть. Не раз я говорил и думал о том, есть ли надежда на возвращение Церкви Мар Тома в православие? Священство и паства, конечно, знают, кто были их предки и как произошла перемена. О будущем, которое в руках Божиих, мы пророчествовать не можем. Но, кто знает, может быть, благодаря каким-либо обстоятельствам, эти потерянные овцы найдутся? Будем верить, что Бог силен сделать больше того, чем мы ожидаем. Партии католикоса и патриарха Отколом Церкви Мар Тома от основного тела Сирийской Церкви в Индии, расколы в ней не кончились. Незадолго до смерти епископа Иосифа Дионисия, в 1909 году, к патриарху в Сирию были посланы два священника для посвящения во епископы. Патриарх Абдулла посвятил обоих в Иерусалиме, не взяв подписок, подтвержденных властями Траванкора, о подчинении. Новым епископам были даны имена Кирилла и Георгия Дионисия. С последним, когда он был уже глубоким старцем (три последних года его жизни), мне много раз приходилось встречаться и разговаривать. Он говорил, что при его посвящении в епископы в Иерусалиме, на нем была рука одного из епископов Православной Церкви?! После смерти Иосифа-Дионисия, Георгий-Дионисий был избран паствой правящим епископом, и это избрание получило подтверждение патриарха. Через несколько месяцев после этого избрания патриарх Абдулла сам приехал в Траванкор и пробыл там около двух лет. Он посвятил еще двух епископов, взяв подписки о подчинении, и потребовал такие же подписки от, ранее не давших их, - Кирилла и Георгия-Дионися. Кирилл подписку дал, но Георгий Дионисий отказался. Человек умный, твердого, самостоятельного характера, Георгий Дионисий, очевидно понимал тактику патриархов, старавшихся как можно крепче связать епископов Индии, как проявление не христианского духа любви, а духа желания властвовать, извлекать материальные выгоды из Индии. Ограничения местных епископов, ограничивало их также и в церковной работе, снижало их власть и авторитет. Георгий Дионисий в самостоятельности Церкви видел ее благо, а в подчинении чужестранному патриарху - вред. Он был отлучен патриархом и пошел на раскол, имея за собой большинство паствы. На его место был назначен Кирилл, и, таким образом, на долгие годы возник раскол. На стороне Мар Дионисия - 250. 000 паствы, у Кирилла и патриарха 100.000. Большинство паствы патриарха осталось на севере Траванкора с резиденцией епископов в Альве. Раскол причинил громадный вред Церкви, сильно ослабив ее и духовно и материально. Внутренняя борьба давала повод недоброжелателям Сирийской Церкви говорить об ее испорченности, общей неправоте. Начались бесконечные суды из-за имущества, стоившие обеим сторонам очень дорого; многие церкви оказались закрытыми; местами разделились даже маленькие приходы. Раскол нанес вред церковной дисциплине и способствовал уходу духовенства и мирян в католичество и секты. Но здесь имеется и другая сторона дела. Этот раскол толкает партию католикоса на единение со всею православною Церковью. Не будь этого раскола, мне вряд ли пришлось бы серьезно подымать вопрос объединении партии Мар Дионисия или, как она все больше зовется, - партии католикоса, с нашей Церковью. При единовластии патриарха оставалось бы действовать через него в Сирии. Но для патриарха, очевидно, объединение с Православною Церковью нежелательно. Возникает вопрос: как смотреть на создавшееся положение со стороны христианской правды и церковных канонов? Нередко даже от людей партии католикоса приходилось слышать название партии патриарха канонической. Этим дается повод думать, что партия католикоса неканонична, незаконна. Но говоря о каноничности, нужно прежде всего поставить вопрос о каноничности и законности всей Сирийской Церкви в целом. - С точки зрения православия, если Церковь не в единении со всею Православною Церковью, то это противоречит заповеди Христа "Да будут все едино" (Иоанн 17, 21). Отдельное существование Церкви без особых причин незаконно, это - ее дефект. Но, говоря о партиях католикоса и патриарха, остается вопрос, которая сторона более права, ближе к истине? Про патриарха в Сирии я узнал только в Индии. Кто такой патриарх-якобит в Сирии, пребывающий в настоящее время в Хоме, чтобы ему быть главою Церкви в Индии, причем с правами, приближающимися к власти римского папы? Если христиане южной Индии знают, что их Церковь учреждена Св. Апостолом Фомой, то по 20-му правилу первого Вселенского Собора, как Церковь отдельного народа, она должна быть самостоятельной, автокефальной. Правда, Месопотамия и Сирия оказались ближайшими соседями Индии, из Сирии переселились в Индию эмигранты, и Сирия окормляла Индию епископатом, влияла на вероучение. Если бы это соседство и общение были любовными, Сирия была бы на высоте своих отношений, ничего нельзя было бы сказать против их единения, взаимности. Так большая Русская Церковь 500 лет возглавлялась Константинополем, принимала оттуда присылаемых митрополитов. Мы верим, что это было наилучшим в период междуусобиц русских князей, когда Церковь оставалась единой и была выше земной вражды. Константинополь не вмешивался без приглашения во внутренние дела России, для всякой же власти не плохо иметь над собою хорошую высшую власть. Когда под ударами турок и государственное могущество и церковная власть Византии зашатались, Русская Церковь начала свое независимое существование, и греки согласились, что так и должно быть. Высшая цель существования человека и Церкви - го подготовление к вечному спасению - Царствию Божию. К этому ведут Слово Божие и церковные законы. И все, что ведет к вечному спасению, к Царству Божию - хорошо. Ставя вопрос прямо: лучше ли Церкви в Индии управляться самостоятельно или быть под главенством патриарха в Сирии, приходится еще раз глубже всмотреться в дух христианства и возвратиться к анализу существующего положения. Господь в притче мир сравнивал с полем, на котором растут плевелы вместе с пшеницей - добро и зло. То, что сегодня хорошо, позже может быть вредно. Бывает сложная обстановка, когда трудно решить - к чему приведут события и следует ли нам им содействовать или же препятствовать. В такой обстановке бывает спасительной безошибочная, руководящая благодать Божия. О духовной жизни паствы в Индии сирийские патриархи, по свидетельству индийских христиан, забот не проявляли, но были очень тщательны в закреплении за собой власти для материальных выгод. Остро стоит вопрос об их праве ставить и увольнять епископов Индии, которых они старались держать особенно крепко в своих руках. До последнего времени были случаи, когда из Индии, по собственному желанию, ехали к патриарху люди, входили в его доверие и возвращались епископами, а паства в этом не участвовала. Правда, и в Русской Православной Церкви и в других Церквах вошли в практику назначения, переводы, увольнения епископов без ведома паствы. Но это тоже или ненормальность, или оправдываемая пользой для самой же паствы практика. В Индии создалась обстановка, требующая активности всей Церкви, особенно ее вождей, в борьбе с совращением в другие церкви, в духовной и школьной работе, где нужна хорошая организованность и напряженность. Сейчас сама обстановка и работа выдвигают наиболее подходящих людей в епископы. Посвящаемые же по признаку верности интересам патриарха, часто неспособны к церковной работе и приносят ущерб Церкви. В настоящее время Траванкор по образованию занимает высокое место и не удовлетворяется примитивными и нецерковными методами управления, практикуемыми сирийцами. Воздерживаясь быть непогрешимым судьей в этом деле и стараясь лишь тщательно анализировать обстановку, отметим просто тот факт, что митрополит Георгий Дионисий, воспользовавшись удобным случаем, положил начало независимому управлению Церкви в южной Индии и что большинство паствы одобрило его поступок и пошло за ним. После раскола партией Георгия Дионисия стал править католикос, фактически же Церковью руководил митрополит Дионисий. Их сотрудничество было мирным. Но после смерти митрополита Георгия Дионисия в 1934 году, партия патриарха усилила натиск на католикоса, оспаривая законность его посвящения. Защищаться стало труднее, росло также всеобщее желание положить конец расколу и начались шаги к примирению, особенно со стороны партии католикоса. В том же 1934 году, католикос со священниками: о. Скарией-Захарием и о. Фомой, ныне митрополитом Дионисием, ездил в Сирию мириться с патриархом и по дороге побывал в Палестине. Но, поехав в Сирию, ни католикос, ни его спутники не взяли нужных в таких случаях документов, и это им было поставлено в вину. Как и римский папа, патриарх все время ведет дело не о соглашении, а о подчинении ему. Католикос - слабый дипломат, но он умеет крепко стоять на занятой позиции. Однажды, когда он остался один без спутников, со стороны патриарха была сделана попытка силой заставить его подписать документ о подчинении. Мужественный католикос не позволил учинить над собой насилия. Кроме оплошности с документами, в патриархии его обвинили в незнании истории своей Церкви, в отсутствии логики, в противоречии самому себе, в незаконности не только его епископства, но и священства. По определению патриархии, он был "уважаемый-риспектабел" среди своих, но не священник. Неудача была полной. При отъезде этой делегации из Индии, я дал ей письма к архиепископу Анастасию в Иерусалим и ко всем православным, прося с любовию принимать их, как наших православных друзей. И действительно, в русских церквах и монастырях Палестины, принимали католикоса с патриаршими почестями и русским радушием, и это положило начало его знакомству и дружеским отношениям с русскими. В Траванкоре было сделано еще несколько попыток к примирению партий. Партия католикоса настаивала на праве иметь свой синод, во главе с католикосом, и на праве выбора и посвящения епископов. Католикос тоже должен был бы выбираться на месте, но посвящение его оставалось бы за самим патриархом. За патриархом оставлялось также освящение Св. Мира и получение собираемого католикосом церковного налога. В выборе нового патриарха должен был бы участвовать также католикос или его представитель. Патриарх не согласился с таким требованием. В 1934 году он послал в Индию письмо, в котором католикос и его партия объявлялись раскольниками "скизматис", отлученными от Церкви до раскаяния и получения прощения. В декабре этого же года в Котайяме состоялось всецерковное собрание, на котором была выработана конституция Церкви. Сначала община называлась архиепископией Кералы - "Арчдиосис оф Керала", после ей присвоили наименование "Восточная Сирийская Православная Церковь" - "Ортодокс Сириан Черч оф да Ист". По этой конституции во главе Церкви стоит собор епископов, решающий все вопросы веры, жизни и дисциплины. Раньше она считалась частью Сирийской Церкви, во главе которой был патриарх. В Сирии у якобитского патриарха всего паствы 30-40 тысяч. Главная масса паствы - в Индии. Откол партии католикоса, то есть двух третей паствы, для патриарха, конечно, явление болезненное. Окружение патриарха в Сирии состоит приблизительно из 10 епископов, в звании митрополитов. Для местной нужды вряд ли нужно столько сановных епископов. Возникает предположение, что помпа при патриархе создана для властвования в Индии и что материально сам патриарх сильно зависит от Индии. С другой стороны, имея у себя большую часть паствы, католикос и его партия естественно могут думать о своей независимости и об укреплении положения в будущем. Опыт прежней зависимости от Вавилона и Сирии, близость к католическому и протестантскому миру, говорят о всюду окружающих их опасностях и не позволяет им пребывать в восточной спячке. Активность католичества и сектантских церквей перекинулась не только в Церковь Мар Тома, но и к якобитам, не изменившим своей вере. Сирийская Церковь в своей работе свободна. Всякая религиозная община может устраивать съезды, собрания, иметь школы, журналы, общества, коллективное имущество. Всем этим пользуется Сирийская Церковь и ее деятельность велика. Она имеет, выдвинутый самой жизнью, очень активный епископат, много низших, средних, высших, воскресных школ, обществ и издательств. Как и во всей Православной Церкви, верховная власть в области вероучения и других чисто церковных вопросах, принадлежит собору епископов. В хозяйственных же и материальных делах, в просветительной работе, широко содействует рядовое духовенство и миряне, и таким образом, в партии католикоса соборность живет полной жизнью. Взяв свою судьбу в свои же руки, она присвоила себе название Сирийской Восточной Православной Церкви. Этим она как бы определила свое стремление не к монофизитству или якобитству, имеющему некий монофизитский дух, а к Православию. Не зная тонкостей истории и вероучения, она все же тянется к чистому Православию, что очень важно. IV МОЯ ЖИЗНЬ И РАБОТА В ИНДИИ В индийском монастыре Бетани Асрам Монастырь христиан южной Индии, в котором мне судил Бог быть первое время в Траванкоре, не может похвастаться своей древностью. Он - детище епископа Иоанна, о котором писал в Париж о. Сергию Булгакову в первом своем письме англиканский священник. Я писал епископу Иоанну из Франции, но ответа не получил. Поселившись в монастыре, я узнал такую его недолгую, но уже печальную историю. - Лет за 10 до моего приезда, епископ Иоанн приобрел 300 акров земли при слиянии рек: Пампы и Кака, на чудных горах высотой не больше полутора тысяч футов. Постройки были довольно большие, но легкие, из досок с травяными крышами. Большая работа потребовалась для устройства террас около самого монастыря, посадки чайных кустов на 100 акрах, 1000 кокосовых пальм, плодовых деревьев и расчистки места для посадки овощей и риса. Минутах в 5-6 от монастыря находится небольшой, но чудный водопад, придающий еще больше прелести красивой горной местности, покрытой лесом, фруктовыми деревьями, резиновыми и чайными плантациями. Епископ Иоанн был одним из образованных деятельных епископов. Он состоял профессором в университетах Калькутты и Мадраса. В своей Церкви он пользовался широким доверием; вел большое школьное дело, причем около 150 средних и высших школ формально, по документам, принадлежали лично ему. Ревнуя о монашестве, он собрал в Бетани братство, больше 20 человек, и отдельно устроил такой же численности женский монастырь. Но года за 2 до моего приезда, епископ Иоанн внезапно перешел в католичество. Женский монастырь последовал за ним полностью, а из мужского 18 человек. Из священников я застал в монастыре только о. Алексея и о. Баскипу, 4 саду-братьев, 6 выросших в монастыре сирот и 2 послушников. В письме англиканского священника о. С. Булгакову говорилось, что в монастыре одна трапеза в день, жизнь суровая - монашеская. Думая об этом раньше, я побаивался - смогу ли выносить такой режим в непривычном климате и обстановке; но, прожив год в монастыре, я познакомился с его порядками, оказавшимися не такими уже строгими. А порядки здесь были таковы. Чтобы поступить в монастырь, нужно было заявить об этом за полгода. Сначала, как и в наших монастырях, поступивший должен быть послушником и носить мирскую одежду. Вторая ступень у нас и у них - принятие в братство монастыря с переменой мирской одежды на монашескую. Братья у них называются "саду". Митрополит Дионисий определил слово "саду" - "хоплесс и хелплесс" - безнадежный и беспомощный, очевидно подразумевая под этим смирение и нищету. "Саду" носят длинную желто-розовую одежду с открытым воротом и такого же цвета матерчатый пояс - все, как индусские и буддийские монахи. И тех и других в Индии довольно много, особенно в местах паломничества. Насколько помню, при мне в монастыре не было иподиаконов и диаконов. Что ново для нас, это то, что здесь в монастыре, в сущности, нет монахов. Живут в монастыре без монашеских обетов и пострига, в большинстве - молодые люди с некоторым образованием. С этими молодыми людьми о. Алексей довольно регулярно занимался, подготовляя их к священству. При мне было 5 "саду". Один из них, о. Матвей, возведенный в священный сан, остался в монастыре, помогая о. Алексею в настоятельстве. Когда о. Алексея возвели в сан митрополита с именем Феодосия и, кроме епархии Койлон, в его ведении оказались приходы и миссии, разбросанные по всей Индии, а также за ее пределами, как на Цейлоне и в Сингапуре, - то его обязанности умножились, и о. Матвей стал более самостоятельным настоятелем монастыря. Однако, монастырь остался главной базой митрополита Феодосия, и монашествующие - главным резервом его сотрудников. Другие 4 "саду", завершив подготовку, разъехались на священнические должности вне монастыря. Двое, например, служили при епископских резиденциях. После яснее обрисуется картина наличия многих разбросанных небольших групп паствы, где нужны и разъездные священники, и не такие требовательные к своим нуждам неженатые священнослужители, которых и давал монастырь. Второго священника монастыря, о. Баскипу, я больше встречал в его небольшом, но благоустроенном приходе и еще чаще на разных конференциях, где, будучи хорошим оратором и педагогом, он часто выступал. Он много терял от того, что знал лишь отдельные слова английского языка, не имел систематического образования и тренировки характера. При монастыре был также некто Георгий, командируемый для миссионерской работы, потерявший ногу из-за укуса змеи в своей деревне. Получая поддержку от монастыря, он, найдя группу желающих принять христианство, подолгу жил на одном месте. Обучив этих людей истинам веры, он после крещения передавал их ближайшему священнику, а сам шел дальше, в другое место. Это был типичный катехизатор, о которых еще будет речь впереди. В один из следующих приездов в монастырь, я зашел в церковку монастыря в Вадасерикара, находящуюся в пяти милях от него в чудном месте над рекою Пампа. В комнате при церкви, молча, неподвижно сидел молодой человек у стола, просто, но чисто одетый. Двое рабочих возились на кухне. По-английски никто из них не говорил, и они плохо понимали мой местный язык мальяла. В монастыре я узнал, что молодой человек, это их совсем слепой катехизатор, работающий при этой церкви. Своеобразен строй монастыря. Далеко слышен звон, в било - толстый, вогнутый в середине, круглый сплав чего-то с медью. Он будит обитателей монастыря при едва начинающихся признаках утра. Минут через 20, второй звон зовет всех в церковь. По извилистым дорожкам, по подъемам и каменным ступеням, среди пальм и других плодовых деревьев, все собираются в церковь, и начинается утреня. После небольшого перерыва утреня сменяется литургией, но часто литургии не бывает. Утреня продолжается около часу. В 9 часов, в 12 и в 3 часа - опять по звону - все собираются в церковь для пения 3-го, 6-го и 9-го часа. Рано вечером - вечерня. После трех часов, когда спадает жара, все идут на работу, хотя "саду" и священники - рабочие неважные. Все делается больше для вида: немного порубят кусты, очистят место от травы или сделают что-либо другое, в том же роде. Правда, при большом хозяйстве, для каждого есть дело. Священники больше занимались своим священническим делом, как в монастыре, так и вне его, "саду" - то учились, то часто уходили по разным делам. Более привязаны к работе были достигшие 20 лет сироты. Один из них - Лука, был поваром; Джон - пас коров, которых у монастыря было около 40, и несколько коз; Фома - портняжничал и немного столярничал. Двое младших - Филипп и Даниил, ходили в среднюю школу и немного говорили по-английски. Главная работа по обработке земли лежала на нескольких безземельных семьях, живших работой на монастырской земле. Плотники, каменщики, кузнец, при надобности, нанимались со стороны. Чайная плантация расположена в отдаленности от монастыря; я там был раза два, но работы на ней не замечал. Знаю, что она была большим материальным подспорьем для монастыря, а впоследствии по суду, ее пришлось отдать католикам. Монастырская церковь, расположенная несколько выше других построек на горке, имела метров 15 в длину и метров 7 в ширину. Пол - земляной, но покрытый циновкой, стены - из камня и земли лишь на метр высоты над полом; выше шли невысокие стены и окна из досок. Крыша была сделана из толстого слоя особой травы, растущей недалеко от церкви. На стенах было много икон, но иконы здесь носят характер просто религиозных картин, так как иконопочитание забыто. Как и повсюду в Сирийской Церкви, в монастыре обычные богослужения непродолжительные, но каждый час правится отдельно; поэтому часто приходится ходить в церковь. Богослужения, как и в русских монастырях, совершаются чинно, благоговейно, об общей же высоте религиозной жизни трудно говорить. В русских монастырях были разные порядки и дух, - в одних более высокий, в других слабее. В одном и том же монастыре всегда часть монахов живет более строгой жизнью, другая менее строгой. Судить всех будет Господь, а каждому религиозному человеку надо радоваться, когда люди живут общей религиозной жизнью. Трапеза бывает 3 раза в день: утром, после утренней службы, в полдень и после вечерни. Иногда в 4 часа мне приносили какое-нибудь питье, в скоромные дни вечером - молоко. У меня со всеми создались дружеские отношения, и постоянно монахи, особенно же настоятель о. Матвей, приносили мне собственные монастырские фрукты, которых в монастырском саду много, и мы вместе кушали их, ведя оживленный разговор, хотя с половиной из монашествующих я первое время не мог говорить из-за незнания их языка. Стол простой, но достаточно обильный. Сами монахи любят кушать, сидя на полу; мне же с о. Алексеем, подавали на стол, стоявший тут же. Как и у нас, перед пищей и после нее читается молитва и также бывает, хотя и не всегда, чтение во время трапезы. Четок и молитвы Иисусовой нет, но в одной постройке, где живет большинство братии, никогда не позволяется говорить, соблюдается молчание. В посты царит молчание во всем монастыре до обеда, иногда же молчание налагается сверх того, добровольно. После ужина, обычно у большого стола, на котором я кушал, собиралась компания в теплой темноте тропического вечера, ведшая деловые разговоры; очень часто шутили и раздавался смех. Объясняя свое поведение, один из братьев сказал мне однажды, что теперь время смеяться. Помогающим хозяйству монастыря был некто Пап-пи, живший со своей многочисленной семьей несколько в стороне от монастыря, но на монастырской земле. Очень деятельно помогал ему брат Георгий, по недостатку образования не взятый в среду "саду" для подготовки к священству. Он был, в сущности, единственным членом монастыря, жившим и работавшим, как почти все в наших монастырях, для службы Богу, без программы и надежды на повышение и перемену в будущем, В наших старых монастырях, где жил дух их святых основателей, было живо ожидание великих и богатых милостей через монашеское житие. Здесь же больше ожидают просто спасения. Мир редко нарушался в монастыре. Отношения, в общем, были хорошие, христианские. Отец Алексей и особенно впоследствии, как епископ Феодосии, пользовался авторитетом, и ему оказывалось послушание. Конечно, при наличии в монастыре молодежи, были случаи, за которые приходилось бранить монахов. При мне один лишь раз владыка немного побил одного из сирот прутом. Мне не пришлось видеть в монастырях пожилых людей. Правда, сами монастыри здесь пока молодые. Часто бывают случаи выхода из монастыря не только по монастырским делам, но и по болезни или из-за болезни родных. Уходя, монахи часто живут в миру неделями. Кроме своей монастырской церкви, у монастыря имеется и приходская церковь под монастырской горой, недалеко от реки, обслуживающая около 300 прихожан. Также имеются церкви, несколько дальше, для меньших групп, где трудно содержать постоянного священника. Таким образом, монастырь имеет свой приход, ведет в нескольких местах миссионерскую работу и оказывает помощь другим приходам. Для полной сосредоточенности в монастырских подвигах не оставалось достаточно времени. Монастырь служит базой для подготовки работы в миру, местом отдыха и собирания сил для будущей работы. Отцы - Алексей и Бас-кипа, как хорошие ораторы, постоянно вызывались для докладов, проповедей и богослужений и по другим церковным делам. Меня поселили в западной постройке, в комнате для приезжих. Комнаты со всех сторон окружены верандами. Вся же постройка шла метров 20 на восток. В другом конце ее были две комнаты-кладовки, а обширная - без стен - середина, служила для всех трапезной и приемной. На юге спускались террасы с плодовыми деревьями к глубоко внизу протекающей реке, за которой были видны покрытые пышной растительностью горы. На западе прекрасная тропическая растительность подходила к самой веранде. Красивее место трудно найти, хотя мне ближе более строгая, величественная природа севера при сочетании дикого леса со скалами и водой, как на Валааме и в других местах. Снега и морозы севера надолго скрывают от глаз землю и воду, здесь же лишь сухой и дождливый муссоны изменяют немного природу. Я облюбовал небольшую веранду, обращенную к северу. Совсем близко поднималась стена следующей террасы, направо вверху виднелась церковь, а кругом - всюду деревья, природа. Этот, как бы закрытый со всех сторон уголок, был удобен для монаха, желающего быть наедине, ближе к Богу и природе. Днем и ночью густые заросли были полны новых для меня звуков разных птиц, насекомых животных и растений. Из птиц, особенный гомон подымают прилетающие целыми стаями попугаи. С наступлением вечерней темноты то вдали, то у самого дома, постоянно раздается пронзительный вой шакалов, быстро перебегающих целыми стаями с одного места на другое. Шуршание и удары друг о друга листьев бананов и кокосовых пальм при частых ветрах ночью вызывают подозрение, что кто-то близко идет или что-то делает. Змей, вплоть до смертельно ядовитых кобр и других различных пород, в Траванкоре можно встретить всюду, но их не так много в населенных местах. Здесь в монастыре, а впоследствии на новом месте моего жительства, их было больше, чем в других местах, но Господь меня хранил от них. Особенно в апреле и мае в комнатах было жарко даже ночью. Поэтому, узнав, что поблизости нет тигров и что змеи на верандах не кусают людей, я поставил на свою веранду низкую платформу, служившую мне и кроватью и сиденьем; на ней я проводил большую часть времени днем, читая и изучая английский язык. Монастырский портной Джон сшил мне длинную, как и у других монахов, одежду, но выкрасить ее в желтый цвет о. Алексей мне не позволил, сказав: "Этот цвет нашего монастыря, а вы здесь - только гость". Эта одежда оставалась у меня всегда белой и ее одной мне было достаточно. Впоследствии, живя один, дома я носил "тот" - продолговатый кусок материи, который обворачивается вокруг пояса и спускается до колен. Привезенное из Европы белье я раздал за ненадобностью. Верхняя одежда нужна была в церквах, на праздниках или на собраниях, где как раз было особенно жарко, и я пользовался ею как можно меньше. Пролежав почти без употребления несколько лет, она была изъедена белыми муравьями и стала совсем непригодной. Встретив дружественный дух в Сирийской Церкви, я платил тем же: неопустительно участвовал в здешних богослужениях, свои монашеские правила частью приспособлял к их службам. Работать меня не заставляли, но, видя и зная здешние порядки, я старался не выделяться. К их большому удивлению я начал работать, но работа носила больше характер развлечения и моциона. У меня было все для совершения литургии. Отец Алексей разрешил мне пользоваться их церковью и престолом. В воскресенье и праздничные дни монастырь пустел: утром все уходили то в приходскую, то в другие церкви, монастырскою же церковью мог пользоваться я. Часто я служил и в будние дни. Прислуживал мне, когда он был свободен, один из сирот учеников - Даниил. Он был первым, певшим на ектиниях "Курие еляйсон" - здешнее произношение греческого "Господи помилуй", которое они много поют в своей церкви. "Курие еляйсон" пелось и вместо "Подай Господи" и "Тебе Господи". Позже, Даниилу иногда удавалось спеть впопад "Аминь". Как здесь, так и в других местах, сирийские христиане приходили посмотреть на мое богослужение, но только посмотреть. Постоянных молящихся из них у меня не было. Конечно, им лучше было бывать в своих церквах, где все было привычным и понятным. Ведя широкую работу вне монастыря, братия и меня нередко возила в их церкви на праздники и собрания. Говорить, первое время, при слабом знании языка, мне было трудно, поэтому я или просто присутствовал на их богослужениях и собраниях, или, если говорил, то очень кратко. Так, из монастыря меня возили в Котайям на большое событие и торжество -- освящение Св. Мира на несколько лет. А в феврале или марте 1933 года меня пригласили выступать на их самой большой конвенции в Патанантата. Случайно перед конвенцией я был у А.К.Ирбе около Коймбатора, где написал два доклада, а Ирбе перевела их на английский язык. В одном из них, говоря о православии перед 4-5 тысячами слушателей, я излагал, одно за другим, основные положения нашего вероучения. Когда я кончил, епископ Фелоксенос сказал, что этот доклад должен быть переведен на местный язык и напечатан, что и было сделано о. Алексеем. Из этих положений якобиты не только узнавали о вероучении и организации нашей Церкви, но и находили в нем свое собственное вероучение, в котором для них не все было ясно. Отец Фома, впоследствии митрополит Дионисий, например, говоря о страхе перед католичеством и иноверием и о неуверенности в своей правоте сказал: "Теперь мы тверже стоим в православии, узнав о нем от вас и от других русских". С этого времени постоянно приходилось слышать в их речах и проповедях: "Мы должны всегда помнить, что каша Церковь не одинока. Кроме нашей, есть другие, единые с нами по вере Церкви: греческая, армянская, абиссинская, египетская, русская, сербская, румынская, болгарская". Как будет видно дальше, это было очень важно для них. По дороге из Тирувалля - центра Траванкора - на восток в сторону монастыря, не доезжая двух миль до Коленчери, англичанином Батли, получившим сомнительного достоинства посвящение от какого-то Ассирийского патриарха, была основана миссия Св. Иакова. Нанимая катехизаторов, он имел в нескольких местах группы обращенных. По состоянию здоровья он уезжал в Англию, и его помощник Георгий, из паствы католикоса, стал усиленно просить меня взять миссию в юрисдикцию Русской Церкви. Конечно, он думал, что русские будут материально поддерживать ее. Я писал митрополиту Евлогию, но он обходил этот вопрос молчанием. Якобиты говорили, что дело держится на английских деньгах, духовности в нем совсем нет. Разумеется, община из новообращенных самых бедных людей была слаба, но при благословенной заботе, она могла бы существовать и расти. Отец Алексей и католикос вели политику - прибрать ее со всем имуществом себе. Однажды, в разговоре, о. Алексей сказал мне: "Вы не должны в это дело вмешиваться. Вы - наш гость и должны нас слушаться". В этих сказанных твердым, но спокойным тоном словах, я усмотрел нарушение святости гостеприимства, а с моей стороны - опасность продажи своей независимости за пользование гостеприимством. Я смотрел на себя, как на представителя всей Православной Церкви, и, если бы дело касалось только меня, то я бы легко это перенес. Здесь же я не хотел, как представитель Православия и России, склониться перед материальной зависимостью и дать повод думать, что гостеприимством можно как-нибудь ослабить независимость моих действий. Кроме того, голос долга говорил мне о необходимости попытаться сильнее и самостоятельнее работать; также, если Богу угодно, - устроить свою независимую русскую миссию. Да судит меня Господь, правильно или неправильно я поступил, но, кажется, ровно через год после приезда в монастырь, я очень дружественно оставил это мирное пристанище. Позже, еще несколько раз я бывал там, встречаясь с обитателями монастыря, как с искренними друзьями. Епископ Феодосии всегда приглашал меня в монастырь. Патанапурам На конвенции в Патанантата я впервые встретился и познакомился с диаконом Фомой, о котором еще во Франции слышал, как о друге нашей Церкви. На конвенции о. Фома, как один из лучших ораторов своей Церкви, тоже читал доклады. Будучи ректором семинарии, образованным и состоятельным человеком, неженатым, о. Фома лет 20 был полным диаконом, отдавшим себя на службу Богу и людям. Говоря с ним о своих делах и планах, я сразу же получил от него предложение переехать к нему в Патанапурам, где он обещал мне дать кусок земли и оказывать всякую помощь. "Отсюда - говорил он, - автобус привезет вас прямым сообщением в Патанапурам за 6 анн". В Патанапураме я поселился в английской школе Св. Ап. Первомученика Стефана. Школа была небольшая, все носило семейный характер, и находилась она под непосредственным руководством о. Фомы. Построив школу, он сильно задолжал, так что в материальном отношении все было скромно. Всего у школы было 20 акров земли, частью под огородными посадками, а частью под еще молодыми плодовыми деревьями. Невысокая с пологими склонами гора получила название - Фавор. Патанапурам считается городом, но это, в сущности, торговое местечко, центр которого находится в полверсте от школы Св. Стефана. На севере, в 10 милях от Патанапурама, находится город Адур; он немного больше Патанапурама и стоит на главной грунтовой дороге, идущей вдоль всего Траванкора. На юге, также в 10 милях, недавно возникшее место Пуналюр - крупная железнодорожная станция и растущий торговый центр. Вблизи Пуналюра начинаются резиновые и чайные плантации, придающие местности особенный характер. Пуналюра славится ананасами и вообще разнообразием продуктов и растительности. На восток от Патанапурам начинается государственный лес с дикими слонами, тиграми, медведями, кабанами и пантерами. Сначала невысокие горы переходят к восточной границе Траванкора в цепи до 5-7 тысяч футов высоты. Патанапурам - новое, отвоеванное от леса место; туда все больше переселяется народ, и в этом процессе переселения, большую роль играет, основанная о. Фомой школа Св. Стефана. Живя в этой школе близко от дорог, с оживленным движением пассажирских автобусов, я, не отказывая, ездил по приглашениям по окрестностям Патанапурама и по всему Траванкору. В восточном конце сначала единственного школьного здания находилась церковь Св. Ап. Стефана. За земляной оградой школы находился основанный о. Фомой, женский монастырек с 5-7 сестрами и послушницами. На литургию и другие большие богослужения сестры чинно, парами приходили в церковь; в другое же время, постоянно из этого монастыря слышались сначала звонки, а потом пение утром, вечером и во время часов. Землю монашки обрабатывали частично сами, частично с помощью рабочих. При мне священник соседнего села Талюр - о. Иоанн, учил сестер монастыря церковному пению; был также приглашаем и доктор Фома, учивший их гомеопатии. Как могли, сестры помогали соседнему населению: одни работали в госпитале, другие - учительствовали. Перед Успением у них бывает "ритрит", когда к ним собираются еще 30-40 женщин для усиленной молитвы. Три раза в день бывают доклады на религиозные темы, читается Св. Писание. "Ритрит" продолжается 3-4 дня. Несколько раз, иногда с о. Фомой, после митрополитом Дионисием, иногда один, я делал, доклады на этих "ритритах", а также много раз проповедовал у них в церкви. Там же мне впервые пришлось познакомиться с воскресными собраниями Сирийской Церкви - "Сандей Митинг". Каждый приход разделен на группы домов по 20-70, сообразуясь с удобством собираться. По очереди в каждом из домов, часа в 4 вечера в воскресенье, соседи собираются для чтения Св. Писания и религиозного пения; если находится проповедник - бывают доклады, после которых обсуждаются церковные и общественные дела. Если хозяин дома беден, гостям предлагаются только листья с какой-то белой мазью для жевания. Более состоятельные хозяева, угощают фруктами, местным печением и кофе. На все такие собрания своего прихода священник не может поспеть тем более, что в некоторых местах также бывают и женские митинги и воскресные школы. Отец Фома, когда бывал дома, всегда ходил на один из воскресных митингов и брал меня с собой, прося проповедовать. И я проповедовал минут 20-30. Для нас всегда после митинга; бывало угощение, затем начинались разговоры, затягивавшиеся иногда до позднего вечера. Это были удобные случаи для нашего знакомства. Нередко приходилось бывать на крестинах, похоронах, свадьбах и освящении домов. Церковная и общественная жизнь здесь развита сильно, но на свадьбах мне не приходилось видеть вина, вне зависимости от того было ли гостей мало или же их число достигало двух-трех сотен. Во время моего пребывания в Патанапурам возникла нужда в священнике, и диакон Фома стал священником. В это же время произошел такой случай. Из одного крупного центра Сирийской Церкви, прихода Мавеликара, родины о. Фомы и ряда других выдающихся деятелей этой Церкви, приехал посланец в Патанапурам. Он был встревожен и говорил,, что у них появилась женщина-проповедница церкви Мар Тома, говорившая о ненадобности таинства покаяния у священника. "Кайтесь - говорила она - у меня, и грехи будут прощены". Посланец рассказал, что в приходе большое смущение и что масса прихожан ходит ее слушать. "Обязательно скорее приезжайте и спасите положение" - просил он. Отец Фома пригласил меня, и мы поехали вместе. Я как-то сразу почувствовал в этом деле элемент юмора и уже в Патанапурам решил, что нужно будет сказать, но все же мы готовились к серьезному делу и в душе молились. Расположенный недалеко от моря, крупный торговый центр с несколькими учебными заведениями, сирийский приход Мавеликара насчитывает около 5.000 прихожан. В самом его центре находится церковь, а в некотором расстоянии от нее, еще несколько церквей того же прихода, для удобства прихожан. Там же есть церковь Мар Тома и люди других вероисповеданий. Собрания иногда происходили в церкви, большей же частью в огромной лавке одного из православных прихожан по имени Матвей. Ораторы и слушатели сидели в лавке, но она как-то стушевывалась от толпы, наполнявшей всю улицу, прилегающие прилавки и крылечки. Где был конец этой толпы, я не мог рассмотреть в ночной темноте, так как, насколько хватал глаз, все было заполнено народом. На каждом собрании я говорил, но немного; отец же Фома, видно было, развернул свой талант во всей его широте. Кроме вечерних собраний, были богослужения и еще другие собрания. Однажды, в середине недели, я говорил на собрании, что исповедь мы считаем таинством и что если мы позволим женщинам совершать таинство покаяния, то мы должны будем им позволить совершать и другие таинства, включая и таинство брака. Когда я говорил об этом, видно было, как у слушателей загорелись глаза и появилась улыбка. Немедленно после собрания пришел молодой человек церкви Мар Тома и стал горячо доказывать, что покаяние не есть таинство. Собрания продолжались неделю и чувствовался большой подъем. Однажды, под конец всех собраний я спросил о. Фому: "Мы так много говорим здесь, - есть ли от этого польза?" Отец Фома с жаром ответил: "Очень большая польза. К нам переходит много народа". Оказалось, что паства не только была защищена от опасности, но, что, благодаря случившемуся, как говорили, 500 человек из местных язычников присоединилось к Православной Церкви. После этой подготовки, католикос ездил туда несколько раз крестить группы по 50-70 человек. В то время я слышал цифру уже крещенных - 370 человек, но возможно, что было и больше. При мне это был единственный такого рода случай успеха Сирийской Церкви. Пчеловодство Однажды в Патанапураме я увидел о. Фому, переносившего улей. От него я узнал о существовании здесь пчеловодства и занялся им. В Траванкоре имеется несколько пород пчел. Есть маленькие, немного больше комара, и громадные, как большие оводы, тоже желтого цвета. Самые крупные пчелы живут под навесами скал, строя соты, из которых мед собирают в один большой резервуар. Лесные люди ночью палят пчел огнем, резервуар же прокалывают палкой, к которой привязана веревка, и мед по этой веревке стекает в приготовленные на земле сосуды. Меду, правда невысокого качества, натекает около 12 галлонов. Разные пчелы строят соты разной архитектуры. Пчелы - на треть меньше европейских, строят соты как наши; и обычный сбор меда - 11-12 фунтов с улья. Больше двух ульев в одном месте держать нельзя, иначе будет воровство. Поучившись у правительственного пчеловода и его помощника, я напрактиковался быстро переводить рои в рамочные улья из дупел деревьев. Но скоро в сотах завелся в большом количестве мот, и с началом дождей все пчелы улетели. Впоследствии, я еще несколько раз пытался разводить пчел, но скоро это пришлось оставить. Патали В один дождливый день июня или июля 1933 года, переправившись через реку Каляда, протекающую около Патанапурам, мы с о. Фомой пошли в его владение около селения Патали, в пяти милях от Патанапурам. Всюду были ручьи, лужи и очень сыро. Пришлось привыкать ходить босиком, как и все местные жители. В сухое время и вне дома я ходил в сандалиях, к которым тоже нужно было привыкнуть. Подходя к Патали, мы шли по межам между рисовыми полями. На узких межах рабочими была набросана скользкая глина. Видя, что мне трудно сохранять равновесие, о. Фома несколько раз говорил: "Фикс юр тое" - "Крепитесь на большом пальце". Для него это было обычным делом, я же, особенно тогда, совсем не умел оперировать пальцами ног и не мог воспользоваться его советом. У о. Фомы, его двух братьев и сестры, вместе, в этой местности было 50 акров земли, расположенных на самой высокой горе "Мадура Маля", что значит сладкая гора. Отец Фома объяснил, что сладкой ее назвали потому, что раньше на ней было много пчел. В Патали к нам присоединились местный священник отец Иоанн и, женатый на его сестре, некто Матэн, арендовавший и обрабатывавший землю семьи о. Фомы. Все вместе мы поднялись на гору. "Мадура Маля" - высотою в 1000 футов, с крутыми подъемами с трех сторон, по которым позже приходилось ходить по меняющимся, в зависимости от посадок, тропинкам. По прямой дороге, при довольно скорой ходьбе, подъем берет минут 20. Западный склон горы - более отлогий, и по нему не трудно было бы провести дорогу на вершину; северный же - очень крутой. Отец Фома, указывая на самую высокую точку горы - небольшой холм, говорил, что здесь поселился, было, один англичанин, насыпал этот холм, чтобы водрузить флаг, и назвал гору "Флаг-Гора", но не смог на ней долго жить из-за беспокойства от пчел. Позже мне рассказывали, что лет 20 тому назад, здесь на горе был большой лес и жили тигры. Мы пробыли некоторое время на вершине, посидели на большой скале, вросшей в ее северную сторону. Наверху и внизу вершины были два углубления, наполненные водой. Деревья внизу казались совсем маленькими, люди были видны, но узнать их было трудно. На восток открывался чудный вид на цепи гор, идущие вдоль восточной границы Траванкора. На западе иногда был виден блеск океана; в другие стороны открывались дали, насколько хватал глаз. Близко на восток возвышалась другая гора, немного ниже "Мадура Маля", - "Ката Маля". "Ката" - значит ветер. По восточному склону вершины мы сошли на другую, очень каменистую вершину-подгорье, которое находилось приблизительно на половине спуска. Усевшись здесь, мы стали совещаться - поселиться ли мне на этой вершине или на главной. Я высказывал мнение, что мне или другим, было бы не так высоко сюда подыматься, но о. Иоанн, разрешил все колебания говоря: "Селитесь на главной вершине". На очереди стал вопрос о постройках. Приходивший в Патанапурам прихожанин о. Фомы, Георгий, предложил купить его дом. Купить дом, который можно перенести, это значило купить стропила крыши. Мы поехали с о. Фомой осматривать дом. Ехали мы мили три на автобусе в сторону Пуналюра, потом прошли пешком на восток две мили по громадному государственному лесу в деревушку Калюр, окруженную также лесом. Указывая на одно место, о. Фома рассказал, что недавно, идя ночью с огнем, они испугали здесь леопарда. Георгий жаловался на диких кабанов, которые недавно пришли большим стадом и уничтожили половину его рисового поля. В то время недалеко ночевало стадо 25 диких слонов. Встреча с ними не опасна, но бывают слоны-одиночки, нападающие на людей. На лесной дороге мы встречали одиноко идущих подростков детей. Зная законы леса, очевидно, можно безопасно ходить по нему. Рассказывали про одного англичанина-охотника. Устроив сиденье на дереве, внизу он привязывал вола и стрелял в приходивших тигров. Так он убил несколько десятков тигров и продавал шкуры за хорошую цену в Лондоне. Однажды вол оказался украденным. Было высказано предположение, что очевидно какой-то добрый человек сжалился над обреченным на растерзание тиграми волом. Я дал небольшой задаток Георгию за дом, но ни дома, ни задатка никогда не получил. Мы сговорились с о. Иоанном, чтобы он построил мне пока маленький домик. Дня через два он сообщил, что дом готов и что его стоимость 12 анн. На американские деньги это 25 центов, на русские - приблизительно 35 копеек. Двенадцать анн были уплачены за кокосовые листья и веревки. По поручению о. Иоанна дом строили его родственники. Они. из срубленных здесь же столбиков и палок сделали стойки и стропила, обтянули все кокосовыми листьями, и дом был готов. Длина дома была 3 метра, ширина - 2 метра. Вся мебель состояла из двух досок - горбов, служивших мне и кроватью, и сиденьем, и столом. Домик со всех сторон был плотно закрыт кокосовыми листьями, окон не было; входя в единственную дверь, нужно было сгибаться, а стоять можно было только по середине дома. У двух стен крыша спускалась ниже плеч. Пол, конечно, был земляной и на нем, в виде ковра, лежал еще один сплетенный кокосовый лист. От дождей, ветров и солнца, дом этот был достаточной защитой. Отец Фома велел Матэну кормить меня. Он предупредил меня также, что прилегающая местность и гора принадлежат языческому храму жестокой богини Бадра Гали и что со стороны язычников будут на меня нападки, но ничего серьезного опасаться не надо. Я поселился в этой хижине, багаж же оставался в Патанапураме и туда я ходил служить литургии. Хижина никаких запоров не имела, и, уходя, свои пожитки я относил в дом Матэна. В хижине оставались лишь иконки и перед ними лампадка. Вначале никаких орудий и инструментов у меня не было, поэтому физически я не работал. С пищей было довольно плохо; моя жизнь была более или менее монашеская. Приходилось терпеть разные неудобства и бороться с духом уныния, но я никуда не бежал, а переборол все тут же на месте. Первое время, часто целыми группами, приходили индусы смотреть, как я живу. Два старика, например, придя, объяснили, что пришли посмотреть, как это один человек на горе ночью не боится бесов. Как писала Блаватская, индусы верят, что вершины гор - место обитания злых духов. Кроме меня, тогда на горе, действительно, никто не жил. Каждый год, почти половина горы выжигалась и расчищалась для посадки риса и тапиока, повсюду было много небольших деревьев. В местах посадок большие деревья не срубались, а только оголялись от ветвей. При обилии дождей и жарком климате в Траванкоре, оставаясь без обработки, все это быстро зарастало и становилось непроходимой чащей. Для расчистки таких участков в сухое время пускался огонь, все оставшееся от действия огня срубалось, собиралось в кучи и еще раз сжигалось. Место становилось чистым, но масса пней, корней оставались живыми и быстро снова давали побеги. Обрабатывалась земля очень мелко, чтобы кое-как посадить тапиока или рис, и, конечно, урожаи были плохие. Удобрения не давалось. Несмотря на частые и сильные дожди, на горе не было ни одной крыши или шалаша для рабочих. Камни, скалы и пни придавали месту довольно дикий вид. Из растительности обращали на себя внимание, прежде всего розовые деревья. В Индии, кажется всюду, местные правительства объявляли некоторые сорта деревьев собственностью государства и не позволяли их рубить даже хозяевам земли. В Траванкоре при мне сначала такими деревьями были розовые деревья, деревья тик и ещё какие-то. Конечно, собственникам не интересно иметь на своей земле чужие деревья, и они стараются рубить молодняк и, таким образом, не давать расти большим деревьям. Розовые деревья - очень красивые с круглыми, как у березы, листочками, с развесистой короной, иные кривые и дупловатые, другие прямые, здоровые, в два, три фута в поперечнике. Снаружи ствол покрыт толстой корой, хорошо защищающей дерево от огня. Под корой находится белый, мягкий слой древесины, дюйма два толщины, быстро портящейся у срубленного дерева. С возрастом у дерева под белым слоем образуется сердцевина чудного розового цвета, содержащая смолу, которой она защищена навсегда от белых муравьев, и которая хорошо горит, даже только что срубленная. Будучи твердым, это дерево особенно красиво полированное, поэтому из него получаются очень хорошая мебель и другие изделия. Тик - еще тверже и долговечнее, но его цвет грязноватый. Только что сделанная из него вещь, кажется подгнившей. Тика в Индии больше, чем розового дерева, и он еще больше идет на разные изделия. На моем участке розовые деревья были или молодые, или дупловатые и кривые, так как большие, хорошие деревья вырубались и свозились в государственное депо. Из лесных пород на горе, кроме розового дерева, много мареди, тэмпаве и вэна. Эти большие деревья годны для построек и изделий, но не высокого качества. В сухие месяцы деревья частично или полностью сбрасывают листья и одеваются снова с началом дождей. Из европейской флоры я подметил обычную траву пырей - всюду главный корм скота - и ольху. Из животного мира, прежде всего, пришлось обратить внимание на обезьян. Первое время, около меня их были сотни. Особенно утром и вечером целые стаи их лазили по ближним и дальним деревьям, то подымая гам, то тряся ветви при прыжках, то отряхивая семена. Обезьяны - враги большей части посадок, не столько съедая, сколько портя их. Когда тапиока и рис подрастали, нужны были сторожа, лучше всего с собаками. Первые годы моего пребывания на горе крики караульщиков постоянно оглашали гору в нескольких местах. Днем приходилось видеть также красных диких кошек, несколько крупнее домашних. Ночью обезьяны спят, но на смену им, появляются еще больше разного зверья. Постоянно целыми стаями начинают вой шакалы, то вдали, то совсем близко от хижины. При желании их можно видеть и днем и ночью. У меня на горе было много крыс и мышей, портивших урожаи и дома. Было немного зайцев, за которыми очень оригинально охотился сосед якобит Матвей. В темноте он ослеплял их электрическим фонарем и, бесшумно подойдя босиком, бил палкой. Постоянно в церкви жили летучие мыши, которых приходилось в других местах Траванкора видеть днем висящими на деревьях целыми сотнями. Из птиц на горе было много скворцов, галок, обычных и очень крупных воробьев; попадались попугаи и разные другие птицы, названий которых я не знаю. Пока не был вырублен лес, на восточном склоне горы жили дикие куры и голуби. Иногда приходилось видеть птицу, за которой фута в два при полете вьется лентой хвост. На скалистых и каменистых горах было много разных пород змей. Больше всего приходилось видеть зеленоватую змею - "черя", футов до семи длиной. Это что-то вроде наших ужей. Индусы их даже не называют змеями. "Это, - говорят они - "черя", а не змея". Я их не стал трогать. О их приходе в дом или церковь я узнавал по шуму падения икон или чего либо иного, по панике крыс, лягушек, ящериц, разбегающихся во все стороны и спасающих свою жизнь. "Черя" тщательно осматривает все углы и закоулки и уходит дальше. Несколько раз приходили ядовитые кобры с плоской шеей, приходили змеи и других пород. Однажды, в мое отсутствие была убита толстая змея 14 футов длиною. Ее сало было продано за несколько рупий. Два раза мне пришлось видеть на воле больших змей, кажется, питонов, дюйма в три толщиной: одну - недалеко от моей горы, другую - около Ути на Голубых Горах. Раза три, небольшие змеи были в темноте под моими ногами, но Бог меня хранил - обошлось без укусов. Собираясь в Индию, я спросил митрополита Евлогия: "Если я увижу змею, как мне быть?" "Убейте ее", - отвечал владыка. Бить их я лучше всего приспособился мотыгой. Если было неудобно нанести сразу сильный удар, я старался сначала прижать змею у шеи к земле или полу, а затем убить ее уже было не трудно. При выворачивании камней из чернозема приходи- лось находить целые колонии скорпионов разных возрастов. Ящериц на горе было немного, но постоянно дома и в церкви попадались довольно большие, с блестящей, как у окуня, кожей. Нередко они облюбовывали себе место среди моих бумаг на письменном столе или под моей подушкой. Я их не обижал, и мы были мирными соседями. Мир насекомых - богат, но, благодаря соседству океана, он не очень дает себя чувствовать. Почти полное отсутствие комаров и оводов позволяет людям днем и ночью оставаться без одежды. Из нескольких пород муравьев, особенностью тропиков являются термиты или белые муравьи. Размножаясь под землей, они временами тысячами вылетают из незаметных отверстий и, сбросив крылья, расползаются повсюду, строя свои ходы, принося землю по стенам, деревьям, портя и уничтожая сухую траву, деревья, одежду и бумагу. Защита от них - цемент и камень, но все же надо быть на чеку во время их нашествия. Другая порода, более крупных желтых муравьев, свивает в клубки листья кустов и деревьев и тысячами размножается в них. Нечаянно задев такой клубок, я бывал буквально весь облеплен муравьями. Скрючившись и кусая, они стараются как бы сами войти в тело. А кусаются они больно; главное, очень трудно бывает избавиться от этой массы, нападающей со всех сторон, когда ее потревожат. Как всюду в Траванкоре, на горах, в листьях крыш и во всех щелях образуются колонии десятков тысяч жучков-слоников. Они - безобидны; только когда их тревожат, они брызжут чем-то вроде скипидара, от которого немного обжигается кожа и остается острый запах. Они влезают всюду: в волосы, в рот, под одежду, в пищу. Когда у меня менялись кокосовые листья крыш, то вместе со старыми листьями и отдельно мы их выносили целыми корзинами в камни террас. Особо стоит вопрос о мире микробов в тропиках. Из-за микробов, как мне говорили, там нельзя культивировать некоторые растения. В жарком климате микробы способствуют быстрому гниению продуктов, а также болезням людей и животных. На Преображение 1933 года, я получил от о. Фомы документ на один акр земли. После он дал мне еще четыре акра, а три акра - соседний холм, почти на одном уровне с моей вершиной, я сам впоследствии купил очень дешево у соседа, так что у меня было всего восемь акров - около трех наших десятин. По местному масштабу - владение среднего фермера. Некоторое время спустя, мне удалось купить для церкви крышу. Она была поставлена на самой высшей точке горы. Несколько позже были кое-как сделаны невысокие стены из валявшихся кругом камней, престол и жертвенник, и я начал служить в своей церкви. Постепенно, шагах в 20 от церкви, я начал строить себе дом, как и церковь, кое-как. Я не мог строить планы надолго вперед. Всякая случайность могла их нарушить. Просто в порядке монашеского жития, разделял время между молитвой и трудом с верой, что Бог все дополнит лучше, чем я сам. Так все и случилось. В моей первой хижине я прожил около года. Отец Лазарь Мур Впервые вопрос о моей поездке в Индию поднялся в связи с перепиской о. Сергия Булгакова с английской миссией "Криста Сева Санг" в Пуне, на юг от Бомбея. Приезд лекторов и проповедников из этой миссии в Траванкор продолжался и при мне. Однажды, во время поездки по Траванкору, я встретился с молодым священником этой миссии Эдгардом Мур, но не придал этой встрече особенного значения. В августе 1934 года, он пришел ко мне на "Мадура Маля" с просьбой позволить ему у меня поселиться, чтобы изучать православие. Я дал свое согласие, предупредив его об убожестве обстановки и моих очень скромных финансах. Но как раз убожество обстановки, примитивность и монашеское житие были лучшим рассказом о православии. Я построил ему хижину уже третью по счету в моем скиту, тоже из кокосовых листьев, но побольше, и стоимостью не в 25 центов, а может быть в один или два доллара. У меня был хороший опыт жить во всякой обстановке, ему же иногда приходилось довольно трудно. Так бывало, оставшись один, он плохо сварит себе пищу и потом жалуется на желудочное недомогание. Однажды, возвратившись домой в дождь, я был встречен его жалобой на невозможность развести огонь. Запасов дров мы не делали, потому что такие запасы были местом змей и всяких других вредителей. Выход из положения - при надобности рубить пни, внутри которых дерево не было промочено. В свободное время от службы и работы, обычно после обеда или вечером, я рассказывал о. Муру о нашей вере. Иногда вместе с ним, иногда порознь, мы путешествовали, проповедуя среди сирийских христиан. Через 9 месяцев, в мае 1935 года, о. Мур уехал в Сербию. Чистокровный англичанин, сын банковского служащего где-то около Лондона, имевший несколько братьев, он окончил сельскохозяйственный и Кентерберийский богословский колледжи. В Сербии он обратился к Заграничному Синоду, который распорядился перепосвятить его и постричь в монашество с именем Лазаря. Несколько раньше, две родовитые и образованные англичанки приняли православие и постриглись в монашество с именами Марфа и Мария. Они возобновили л расширили сирийскую женскую школу около Иерусалима в Вифании и их дело процветало. Им в сотрудники и был назначен о. Лазарь и, таким образом, была создана копия евангельского семейства времен Христа. Там он провел много лет, сообщая в письмах о своей загруженности школьной работой. В 1951 году мы встретились с ним уже около Нью-Йорка, у митрополита Анастасия в Магопаке. А в 1954 или 55 году он еще раз поехал в Индию, кажется, с двумя русскими сотрудницами, но, насколько знаю, его главная квартира не в Траванкоре, а на "Голубых Горах" миль 300 на северо-восток от Траванкора. В то время вместе с о. Муром мы старались действовать для сближения церквей. Какое-то влияние на это дело нами было оказано, но помощи мы ни от кого не имели, а из наших церковных управлений мы получали только выражение сочувствия... Война с обезьянами Во время пребывания у меня о. Мура и после его отъезда я очищал землю от пней, камней, увеличивал посадки, сажал плодовые деревья. Но моими большими врагами были обезьяны. Несколько раз они портили мои насаждения. Часто я находил только что вышедшие из земли деревца съеденными или выдернутыми. Вскоре после отъезда о. Мура у меня поселился мальчуган Самуил из соседей - сирийских христиан, а в 1936 году приехал из Иерусалима схимонах Константин Гештовт. У нас были две собаки, которых нам подарил брат о. Фомы, Георгий. У самца оставалось прежнее имя - Рангун, а его сестру-самку, я назвал Лайкой. Когда я однажды на Благовещение вернулся домой, мои сожители встретили меня рассказом о войне наших собак с обезьянами. Они мне показали большую обезьяну-самца убитого собаками; две другие, сильно пораненные обезьяны ушли. Рангун тоже был ранен. У него был отодран порядочный кусок кожи на голове, на боку была рана в два дюйма, но он сам мог зализывать свои раны и поправился. С Лайкой дело обстояло хуже: начиная с нижнего века и до самой пасти у нее болтался, как тряпка, содранный кусок кожи. Так как собаки пострадали при исполнении своих обязанностей, говорил я, то о них нужно и побеспокоиться. Пробовал промыть и закрыть раны, но собаки не давались, и лечение пришлось предоставить только природе. Рангун раньше, Лайка немного позже, но поправились. После этого случая Лайка боялась подходить к обезьянам; Рангун же наоборот, настигнув обезьяну, решительно бросался на нее. Сначала он хватал обезьяну за что попало, а затем быстро за горло, и она падала мертвой. Убил Рангун обезьян не мало, но ранен больше никогда не был. Как-то раз Самуил привел ко мне соседа Патроса (Петра) из отверженных, обращенного англиканской миссией в христианство. Он напрактиковался с Рангуном убивать обезьян на нашей горе, и одно время это было источником его неплохого существования. В лесу, где обезьяны могут прыгать с дерева на дерево, без ружья человек и собака ничего с ними сделать не могут. По рассказам Самуила, Патрос с Рангуном загоняли обезьян на одинокое дерево и, подойдя ближе, сгоняли их на землю. По земле обезьяна не может быстро бегать, и Рангун догонял одну из них и убивал. Часть обезьяньего мяса Патрос кушал сам, другую - отдавал Рангуну, а шкуру продавал и на выручку покупал рис и вино и был сыт и весел. Так он охотился с месяц, пока обезьяны не ушли с горы. Говорят, что пока убивают обычных обезьян, стая остается на месте, если же убит вожак, вся стая уходит на другое место. Так, очевидно, случилось и на нашей горе. Это было большим благодеянием для всей горы, за которое соседи были мне благодарны. С этого времени я сам мог нормально обрабатывать землю и у меня было достаточно собственных овощей и фруктов. В Индии обезьян можно видеть повсюду: в лесу, на проселочных дорогах, на железнодорожных станциях, даже в больших городах. Оставленные съестные продукты могут быть ими унесены. Веря в переселение душ, индусы стараются не убивать обезьян и змей, вообще ничего живого. Если обезьяны начинают сильно вредить, их ловят, ставя кувшин с узким горлышком наполненный рисом. Захватив в кувшине рис, обезьяна не может вынуть кулак через узкое горлышко, но лапу не разжимает, позволяя себя поймать. Пойманных таким способом обезьян отвозят на поезде или автомобиле далеко в лес и там выпускают на волю. Рассказывали про случаи, когда европейцы стреляли в обезьян. Вскоре после этого обезьяны целой стаей нападали на дом обидчика и все, что могли, ломали и рвали. Как-то раз я приехал по делам в государственный сад около Бангалора перед полуднем. Служащие ушли на обед, и я должен был ждать. Купив бананы, я сел на скамейку и стал их есть. Подошли обезьяны и одна из них бросилась на меня, желая отнять бананы. По инстинкту самозащиты я быстро сбросил с себя обезьяну, решив, что этого не следует ей позволить. Проходивший мимо индус камнями и палками отогнал обезьян, и я спокойно окончил свой завтрак. Мое хозяйство и постройки Услугами арендатора земли о. Фомы, Матэна, кормившего меня, я пользовался немного больше месяца. Скоро я начал самостоятельную жизнь. Не часто, но все же иногда вызывали меня русские на требы в Калькутту, Бомбей, Бангалор. По дороге я заезжал к русским в португальскую колонию Гоа и еще куда-нибудь и, таким образом, знакомился с русскими в Индии. По документу из Парижской Митрополии, я был священником, назначенным на всю Индию для всех русских. Я рассказывал им о своей работе с Сирийской Церковью на юге Индии, о получении от сирийских христиан земли на горе и о своем строительстве и хозяйстве. Немного, но кое-что, они мне давали во время моих поездок. Иногда я писал им из Траванкора о своих материальных нуждах, и они посылали мне свои жертвы по почте. Имея свои посадки, при очень скромных потребностях, я нуждался, главным образом, в покупке дерева, найме пильщиков, каменщиков и тому подобном. Вообще же вершина горы - неудобное место для хозяйства. Проезжей дороги нет; особенно трудно носить на вершину строительный материал: доски, песок, цемент и черепицу. Все это индусы носят на головах и за работу берут недорого, но это все же затруднительно. Плодородная земля на вершине была достаточно глубокой, но прежде, чем ее обрабатывать, обязательно нужно было делать террасы. Это - большая и нелегкая работа, без нее же при сильных дождях, разрыхленная земля, со склонов быстро смывается под гору. Строя террасы, местами я добавлял на них землю, углубляя места посадок, благодаря чему получал хорошие урожаи. Из европейских огородных посадок хорошо росла фасоль, которую там садят в апреле-мае и в сентябре-октябре, и баклажаны. Баклажан у меня было много - почти круглый год. Другие европейские овощи не удавались, и я растил местные овощи. Из них русским несколько знакома, тапиока. Это - царица полей Малабарского побережья. Она играет едва ли не большую роль, чем картофель для бедных людей Европы. Ростки тапиока - рыхловатые палки длиною от трех до десяти и больше футов. Эти стволы, сложенные кучками в тени в январе месяце, сохраняют жизненность до апреля-мая - начала сезона дождей. Перед посадкой палки эти разрубаются на куски длиною дюймов в 10 и втыкаются неглубоко в землю. Через несколько дней почки на этих палках дают побеги, и под землей растут от двух до пяти съедобных корней. Родина тапиока - Южная Америка. Там ее что-то около 150 сортов, в Индии же - около 50. Некоторые сорта поспевают через 4-5 месяцев, большинство - через 8-10 месяцев. Корни похожи на нашу редьку, только вкус у них совсем другой и растут они не как редька - вглубь, а от ствола в сторону, параллельно поверхности земли. Внутри, как и у редьки, у корней белая съедобная часть, а сверху они покрыты толстой черной коркой. Некоторые ранние сорта развариваются через 10-15 минут и на вкус не хуже хорошего картофеля. Здесь больше садят грубые сорта, поспевающие в декабре-январе месяце. Корни очищаются от кожи, разрубаются на тонкие кружки и сушатся на солнце. Преимущество грубых сортов то, что их не так сильно портят крысы в земле и что они дольше сохраняются. Более нежные сорта в сухом виде хуже сохраняются. Даже мелко нарубленные кружки грубых сортов нужно варить час, а то и больше, и все же часто они остаются твердыми и надо иметь хороший желудок, чтобы их есть. Европейцы вообще тапиока не едят. Когда у меня на теле бывали ранки, я говорил своему помощнику: "Самуил, сегодня не вари тапиока, я поранился на работе". Мы оба знали, что когда у меня раны и я ем тапиока, то раны долго не заживают. При другой пище раны заживали быстро. Более похож на картофель - "келяня". Один посаженный клубень, как и картофель, дает около 10 штук, только "келяня" имеет всего один росток, очень тонкий и колючий, длиною в 6 футов. Это - вьющееся растение, продолговатой формы, и тонкая его кожа сдирается кружками, как береста березы. К вьющимся растениям принадлежат и "качиль" и "ямб" - овощи, которые я больше всего употреблял в пищу. Среди соседей я считался знатоком по выращиванию "качиля". Секрет успеха был в том, что почва была глубока, и я следил, чтобы дождь не смывал ее, как нужно ухаживал за посадками и не скупился на удобрение. "Качиль" тоже похож на редьку, но иногда он толще, кругловатой формы и весом в 20, а то и в 25 фунтов. Для посадки плод режется на квадратики дюйма три в поперечнике, которые и рассаживаются на расстоянии 3-4 футов друг от друга. Вьющийся росток достигает 15-20 футов длины и или заволакивает землю, как разросшиеся огурцы, или же для него надо ставить палки, и тогда он вьется по ним. "Качиль" можно варить и жарить. Он, как и картофель, белый, но очень вкусный и легкий для пищеварения. Временами я питался только им, даже тяжело работая, и прекрасно себя чувствовал. Выращивал я и еще два сорта овощей - "чена" и "чемпе". Оба эти растения особенные и особого вкуса с широкими и твердыми листьями, не требовательные к солнечному свету. В Европе и Америке их растят в кадках или горшках. Их имеется несколько пород. Корни-клубни съедобны и, как и другие овощи, они разнообразили мой стол. Опасаясь, что описание индийской растительности не для всех интересно, лишь коротко скажу о некоторых фруктах. Я садил бананы, ананасы, папайи, деревья джак-фрут, манго. Из плодовых деревьев, больше всего - кокосовые пальмы. У меня их было около 40, и я имел достаточно орехов, обеспечивавших питание жирами. Скорее, нежели кокосовые пальмы, начинают давать орехи деревья "кашу нат". Недостаток этих деревьев - боязнь огня. Даже небольшой огонь под этим деревом быстро портит его кору, и дерево умирает. Громадным злом в отношении фруктов и вообще, с которым я оказался не в силах бороться, является воровство. Бог не попускал меня оставаться без самого необходимого, но воровство бывало таково, что я всегда рассчитывал на потерю значительной части урожая. Некоторых посадок вообще нельзя было делать, так как воры, несмотря на то, что я бывал дома, чувствовали себя такими же хозяевами, как и я. Бывали случаи воровства пищи из горшков даже во время варки; воровали пуговицы от одежды, фитили из керосиновой лампы. Хорошо, что некоторых вещей, как, например, орудия для обработки земли и для работы с камнями, воры не брали. Особенно они охотились за деньгами. Денег, как и вообще чего-либо ценного, я не мог иметь дома и вообще не имел. Местной полиции, особенно в начале войны, было дано распоряжение строго следить за мной. Но против воров я никогда полицией не пользовался, представляя все суду Божию. Скоро я завел коров, так как растительность была бурная, особенно в период дождей, коровы же, давали молоко и навоз, помогая к тому же бороться с дикими зарослями. Все время оставался только частично разрешенным вопрос воды. Кроме трех небольших ям в скале, в одном месте взрывами был сделан бассейн с запасом воды на 3-4 месяца экономного пользования при заботе о сохранении от порчи. В очень многих местах Малабарского побережья то под слоем земли, то открыто - находятся большие массивы красного камня. Этот камень мягок, ноздреват, с выбоинами, плотно заполненными глиной. Он хороший материал для построек. Из массива вырубаются правильные продолговатые кубы, идущие на постройку стен. На моей вершине эти массивы оказались очень твердыми. Попробовав, каменщик отказался от вырубки кубов; мне же пришлось иметь дело с этими массивами при выравнивании места, копании фундамента или ям для деревьев. С большим трудом я наламывал иногда до 60 тачек в день такого камня и свозил в террасы. Вообще работы было много. Все больше и больше с вершины удалялись пни, камни, место выравнивалось и становилось более благоустроенным, культурным. Самуил Главным моим сотрудником в Патали был Самуил. Впервые он появился у меня, как рабочий, при посадке местных овощей, вскоре после отъезда о. Мура в 1935 году. Совсем маленький, худощавый, говорливый, слабосильный, но шустрый, - он был одним из первых, с кем я начал говорить на местном языке "мальяла", понимая друг друга. Жить одному было невозможно, имея церковь, хозяйство и то уходя на почту и за покупками больше, чем за пять миль, то совершая поездки по Траванкору и отлучаясь на пять-шесть дней, то отправляясь в поездку по Индии, иногда на два-три месяца. Особенно трудно было работать и ходить за мелкими покупками и по разным делам, не зная местных условий и языка. Часто я совсем один совершал литургию, варил пищу, работал по хозяйству. Была нужда хотя бы в одном помощнике. По своему характеру я больше расположен к оседлой жизни, проводя время в домашней молитве, совершении литургий, в хозяйственных работах. Самуил был сравнительно хорошим помощником при совершении литургии, а также в разных церковных делах и нуждах. У него довольно большая религиозность, но сильна и тяга к миру. Видна была сильная борьба духовности с миром. Он говорил, что доктора американцы, с которыми он был в приятельских отношениях, нашли у него в груди дефекты постоянного характера от ушиба и неправильное сплетение кровеносных сосудов в одной стороне головы. Обычно, каждая простуда осложнялась у него воспалением легких, и он бывал близок к смерти. Раз он перенес оспу, которая не оставила следов на лице. В другой раз он был укушен в ногу змеей, по его словам большой, черной, толстой, вероятно питоном. 18 часов он пробыл без сознания, сильно вспух по самую шею; из его ноги вынули два змеиных зуба. Пролежав 11 дней, он все же поправился. Однажды, упав с велосипеда и порядочно ободравшись, он сдвинул чашку колена и ходил, не сгибая ноги, пока не пошел к костоправу, поставившему чашку на место. Обстановка, в которой нам пришлось жить, была не легкой, И церковные службы, и постройка церкви, и вообще всякие работы в одиночестве, требовали большого физического напряжения и силы духа. Кое-кто нам помогал, но все же жизнь была довольно жестокой. По христианскому учению все вокруг нас напоено Духом Божиим. В таинстве Св. Причащения, мы принимаем на себя Самого Христа. Около нас всегда наш Ангел Хранитель и мир злых духов. Люди сильной духовной жизни знают по опыту близость к нам этого мира. У меня такой опыт сильно связан с Самуилом. Очевидно, через него Господь хотел поведать о православии местному населению, с которым у Самуила большая связь. Во время воспаления легких он всегда рассказывал об явлениях ему Преп. Серафима Саровского, после чего он быстро поправлялся. Но вот как-то около Успения 1939 года он позволил себе нехороший поступок с исповедью и причастием. Сразу же после этого у него было украдено золотое колечко, его единственное состояние, и он так сильно захворал воспалением легких, что и он сам, и я очень боялись за его жизнь. Через 2-3 дня он вдруг поправился и рассказал, что во время болезни ему во сне явился Преп. Андроник, которого он узнал по иконе и грозно обличил его, указывая, что его нехороший поступок есть причина его болезни и утраты колечка. Сразу же, после этого явления, пришел Преп. Серафим Саровский, в противоположность Преп. Андронику принесший радость и мир. Преп. Серафим Саровский долго сидел на его постели, потом положил руку на больное место в груди и провел рукою по всему телу. После этого и последовало быстрое выздоровление. Однажды Самуил очень старательно начал искать по всему дому и в церкви какую-то иконку. Он говорил, что иконка маленькая и очень попорчена. Наконец, он нашел на треть сожженную иконку Св. Иоанна Златоуста. Самуил рассказывал, что первый раз Св. Иоанн Златоуст просто сказал, что в доме есть его иконка. Так как Самуил не мог ее найти, то, явившись второй раз, Святой сказал, что иконка есть, только очень испорченная. Найдя ее, Самуил говорил мне, что этот епископ два раза являлся ему, говорил об иконке и наставлял, чтобы он во всем слушался меня, особенно, чтобы исповедовался и причащался только у меня. Самуил очень любил всюду ходить и ездить и по делу и без дела. Наряду с религиозностью у него была склонность к коммерческим делам, к франтовству и нелюбовь к работе. Будучи дома, он, правда, не особенно хорошо, но приготовлял пищу, помогал в церкви, ходил за коровами, самую же простую работу по обработке земли, я так и не мог заставить его делать. Это очевидно шло против индусского правила - иметь только небольшой круг обязанностей. Долго живя вместе, мы с Самуилом выработали свой особый язык. В основе разговора был местный язык "мальяла". Но к нему мы прибавляли английские и русские слова. У нас была собственная грамматика и уже обязательно собственное произношение. Имея хорошую память, Самуил знал, что мне можно говорить и чего нельзя, что я пойму и чего не пойму. Вдвоем с ним мы бойко разговаривали, все отлично понимая, если же приходил посторонний и говорил на местном языке, то иногда я его понимал, иногда же приходилось звать на помощь Самуила. По-английски Самуил знал только несколько слов. Так как большею частью при совершении литургии в церкви он был моим единственным помощником, то Господи помилуй, подай Господи, Тебе Господи и Аминь, он выучился правильно, когда нужно, петь по-русски. Вечерню, утреню и другие службы я правил дома келейно, один. Песнопения литургии, как антифоны, Херувимскую, Верую, Милость мира и другие, в Потананурам мне перевели на язык "мальяла". Я пел их при Самуиле и говорил ему, чтобы он или научился петь, как я, или сам выдумал напевы. Самуил выбрал второе, - быстро скомпозировал свои напевы, и мы оба были довольны. Апостола, по моему указанию, он читал на своем языке по своей Библии. Слух у Самуила был неважный и музыкально он часто фальшивил, но у него, несмотря на его небольшой рост и худощавость, был очень сильный, резкий голос. Для характеристики Самуила и окружающих меня соседей, расскажу такой случай. Несколько дней подряд, одно время у меня работал сосед Джовель, обращенный в христианство из отверженных Лондонской миссией, крайне протестантской, расположенной у подножья моей горы. Как-то под вечер, он попросил у меня разрешение проповедовать с моей горы после работы. Я недоумевал, как он будет проповедовать, когда никого здесь нет, и ближайшие дома далеко под горой, за полверсты. Джеваль говорил обычным голосом, а вместо громкоговорителя был Самуил, с большим одушевлением исполнявший свои обязанности. Попроповедовав дня 2-3, проповедник обратился ко мне с вопросом: "Что мне сегодня говорить? Я сам не знаю". Я сразу же дал ему программу проповеди на сегодня и потом еще давал программу дня три, пока он у меня работал, и у него дело шло хорошо. Когда он окончил приходить ко мне на работу, Самуил решил продолжать проповедь один, но выкричав две-три фразы, он начинал сбиваться и кончал, так как очевидно один говорить не мог. Я спрашивал соседей, слыхали ли они проповеди с горы? Мне отвечали, что несколько дней в домах до реки, около версты, было слышно, потом же, говорили они, проповедник еще несколько дней начинал говорить, но что-то у него не выходило. Язык Малабарского побережья, мальяла, грамматически один из очень трудных языков. Говорят на нем около 40 миллионов. Мне рассказывали, что-то, что по-английски пишется на одной странице, на "мальяла" приходится писать на двух. Так например: наше "Мир всем" на языке "малъяла" - "нингельке елляворкум саматанам унданрнкате". Когда я старался усвоить их произношение и повторять слова "гха", мне говорили, что это не верно, и указывали в том же "гха" какие-то оттенки, которых я никак не мог уловить. У меня была мысль, выучить чему-либо капитальному Самуила; дать наше богословское образование, или послать в какую-нибудь местную школу. По своим сообразительности и памяти он мог бы приобрести большие знания, но его дефект - ветренность, отсутствие тренировки характера, необходимая для всякой регулярной работы. Отец Самуила, Давид, долго страдал от падучей болезни. О его работе не могло быть и речи - настолько он был бессилен. Кроме матери, были у Самуила и сестры - все младше него. Думая, как им можно помочь, я сказал однажды Самуилу, когда он уходил домой, чтобы все они молились Преп. Серафиму об его отце, прибавив, что и я тоже буду молиться. И я молился. Ровно через месяц ко мне пришли работать все родственники Самуила и сказали, что и Давид тоже очень хотел придти работать, но они его удержали. "Какой же он работник? - спросил я. - Ведь он же болен, не может работать?" Они мне ответили, что месяц тому назад, когда начали о нем молиться, ему стало лучше, припадки прекратились и он теперь здоров, но еще пока очень слаб, почему ему временно не надо работать. Очевидно, по выздоровлении первым желанием Давида было у меня кое-что заработать. Припадки больше не повторялись, но через два года Давид умер от водянки. Все родственники Самуила издавна были христианами, якобитами партии католикоса. По соседству с моей горой имелось несколько приходов якобитов, живших вперемежку с язычниками индусами, мусульманами, христианами разных церквей и сект. У родителей и родственников Самуила на семью было 1, 2, 3 акра; то есть все это был народ малоземельный и бедный. Среди моих соседей было много совсем безземельных, имеющих маленький кусочек земли, на котором стояла хата. Вследствие плохого питания, обычное явление - физическая недоразвитость детей. К таким недоразвитым детям принадлежал и мой Самуил. Он и его сестры не могли пить молока, так как с малолетства были от него отучены настолько, что, если теперь пили, то с опасностью возникновения немедленной тошноты. Присматривая за коровами и доя их, он со временем немного привык к простокваше. Его самая младшая сестра Мария, когда ей было 2-3 года, радовала своим здоровьем и красотой. Увидя ее после долгого перерыва, я поразился происшедшей с ней переменой. Она почти остановилась в росте, несмотря на свои 4-5 лет, выглядела пожилой. Очевидно, с молочной пищи ее перевели на малопитательную, тяжелую для ребенка, и она зачахла. Самуил много раз говорил, что хочет быть монахом и навсегда оставаться при мне. Но, однажды, митрополит Дионисий, посетив меня, сказал, что Самуил собирается жениться и просить у меня акра 2 земли. Когда я спросил Самуила собирается ли он уйти от меня, он категорически отрицал все, о чем говорил митрополит Дионисий. Я жалел его, оставляя одного на горе, и радовался, когда для него находились компаньоны, особенно ночью. Он говорил, что когда я с :ним, он ничуть никого не боится, одному же - и страшновато и скучно. Кончилось тем, что он начал у меня воровать или, вернее, так как все было в его руках, тащить все к себе. В то время я больше бывал на севере Индии, и дома хозяином был Самуил. Потом он стал просить землю и женился. До сих пор Самуил остается для меня загадкой. Схимонах Константин Гештовт Другим моим сотрудником в Индии был схимонах Константин Гештовт. По его рассказам род Гештовтов идет из Прибалтийского края. Отец его - генерал, командовал в Петербурге Преображенским полком и умер в мирное время 41 года от роду. Сам он в первую мировую войну, оставив кадетский корпус, поступил добровольцем вольноопределяющимся в Дикую Дивизию. Прерванное образование и годы, проведенные молодым человеком на войне, да еще в Дикой Дивизии, наложили отпечаток на все последующие годы его жизни. В конце войны он учился в Севастопольской авиационной школе, но из-за начавшейся революции не окончил ее. В эмиграции, в Константинополе, он командовал английским военным ботом, был цирковым акробатом и т.д. Попав в Североамериканские Штаты, по его рассказам, он познакомился с героями борьбы против сухого режима, а в Голливуде бывал статистом на кинематографических съемках. Любил он рассказывать и о быте кинематографического мира. Говорил, что им был организован институт физической культуры; потом он был хозяином ресторана и, в это время, по его словам, у него произошел религиозный перелом... Тогда он все бросил и уехал в Европу для религиозной жизни. Он рассказывал, как вдвоем с одним французом, они без билетов ездили во Франции по железным дорогам в первом классе. При попытке переехать через Италию, он был арестован на границе, перевезен через страну и выпущен на другой границе для дальнейшего следования. Три года он был на Афоне, все время переходя с места на место. На Каруле он был пострижен в великую схиму. Потом три года путешествовал по Египту и какое-то время жил в Иерусалиме. Оттуда он писал мне о своем желании приехать ко мне в Индию. Его письмо о получении им визы в Индию и об отсутствии денег на дорогу не давало основания для ожидания его скорого приезда в Индию. Но уже через два дня после получения мною его письма, он сам явился на мою гору. Он рассказал, что в Иерусалиме у него кое-что было, но в Сирии его обокрали. До Багдада в Месопотамии он проехал всего лишь за один фунт, благодаря русскому шоферу. Там он гостил тоже у русских, и они помогли ему доехать до Персидского залива. От Персидского залива до Бомбея билет купил ему английский священник; от Бомбея до меня - русские. Он говорил, что всегда был независимым. Запросив своих знакомых в Пантелеимоновском монастыре на Афоне о нем, я получил ответ, что в братстве монастыря он не состоял и в Индию поехал по собственной инициативе. К трудовой и довольно суровой жизни в моем скитке он не подошел, и, уйдя, поселился за 25 миль от меня на юго-восток на Кулькутта Пара, кажущейся с моей горы, как церковь с высокой колокольни. Эта гора находилась уже в государственном лесу, высотой была с половину моей горы, но с еще более крутыми склонами и подъемом. Небольшая площадка на вершине окружена скалами, которые легко было бы превратить в сплошную ограду. Тут же высоко подымается к небу скала, как громадная сигара, одним концом воткнутая в землю. На вершине горы, в скале - плоское углубление с сажень в поперечнике, в котором стоит дождевая вода. Если спуститься под гору, даже в сухое время можно брать воду, сочащуюся из земли. Близко от горы опушка леса, и, если крикнуть громко, слышно в 2-3 ближайших одиноких домах, но кругом царство диких животных. Первые дни о. Константин спал под скалой - в прежнем логовище пантеры, заставив ее искать себе другое убежище. Он рассказывал, что видел медведя, стряхивавшего с дерева яблоки на склоне его горы. Однажды медведь пришел на его вершину. "Тощий, жалкий, он постоял против меня, - говорил о. Константин, - мы посмотрели друг на друга, и потом он ушел". Отец Константин любил ходить ночью не только около своей горы, но и повсюду. Ночью больше опасности быть укушенным змеей, и рекомендуется не ставить ноги, не видя что под нею. Но о. Константин верил, что Бог его хранит, и до времени все было благополучно. Просыпаясь рано утром, я несколько раз видел у себя на скале спящего о. Константина, пришедшего ночью. Проведя у меня день, он часто ночью отправлялся домой. Время, проведенное о. Константином на Кулькутта Пара, было единственным временем, когда я был им очень доволен. Индусы с восторгом начали говорить, что русский монах один поселился среди диких зверей, и что это действительно нечто небывалое. В сущности, мы много говорим и пишем, чтобы влиять на других, но это - только слова. Совсем другое, когда параллельно со словами идет сильное дело. Это один из секретов влиять на чужую психологию. Жизнь о. Константина была суровой, но, если бы он был постоянен в ней, все бы наладилось и было бы не плохо. С помощью соседей была построена ему хижина, помогали ему с питанием, но он не выдержал характера и стал больше, чем нужно, ходить по гостям. В одну из таких отлучек его хижина была сильно обворована. Тогда он ее сжег и сначала поселился на другом месте, а потом ушел вглубь леса, к первобытным людям, каникаренам. Даже по сравнению с бедными индусами, каникарены стоят на очень низкой ступени цивилизации: мужчины и женщины ходят совсем голые; не имея элементарной медицинской помощи, взрослые и, особенно, дети умирают в большом количестве, когда их легко можно было бы спасти. Этим и занялся о. Константин. Он начал ездить по городам Индии, сначала собирая деньги на каникаренов; потом стал собирать на постройку русской церкви. В какой город я ни приезжал, мне говорили, что был о. Константин и собирал на русскую церковь. Вряд ли много получили от него лесные люди - каникарены; церковь же даже не начиналась строиться. Как и за мной, за о.Константином также следила полиция. В лес он ушел отчасти для того, чтобы полиция оставила его в покое. Посланному и в лес полицейскому, якобиту Матвею, о. Константин не сильно, но все же разбил афонским монашеским железным жезлом голову. С Матвеем они сразу же примирились и даже стали друзьями; однако полицейский инспектор, узнав об этом, поднял дело в суде. Дело было прекращено англичанином, резидентом Траванкора. При борьбе в то время Индии за свою независимость, англичане сочувствовали таким инцидентам. Во время войны и после нее, о. Константин жил в палатке, около Бомбея, на краю военного аэродрома. Подружившись с американцами и оказав им некоторую помощь в работе, он получил от них в подарок, по Окончании войны, сначала большой, хороший грузовой автомобиль, а затем небольшой аэроплан, на котором он и летал по Индии. Там я его и оставил, уезжая в Америку. Отец Константин знал около 10 разных языков, был немного художником - рисовал картины, писая стихи. При о. Константине у меня были такие случаи со змеями. Однажды я служил литургию, а о. Константин был псаломщиком. У церкви были невысокие каменные стенки, первой стройки, кое-как сложенные. Фута на 4 от земли на них спускалась крыша из кокосовых листьев. Вдруг я и о. Константин увидели большую зеленоватую змею, ползущую по северной стене в алтарь. Она проползла на заднюю стену алтаря и по одной из продольных балок, на которых лежала крыша, поползла в сторону престола, перед которым я предстоял. Это было делом о. Константина заняться ползущей к священнику змеей, но он просто с любопытством смотрел, что я буду делать. Служба подходила к Херувимской, я не считал себя в праве убегать от престола или воевать со змеей и продолжал служить. Змея подползла совсем близко ко мне, так что, приподнявшись, я мог бы достать ее рукой. Мы посмотрели друг на друга, змея повернула обратно и ушла той же дорогой, которой и пришла. По стропилам крыши я заметил ее длину и после службы смерил. Она была ровно 7 футов. Второй случай. - Несколько позже у меня была собака - Джапан. В темноте тропического вечера, освещая дорогу фонарем, мы с Самуилом вошли в церковь и прошли в алтарь. Церковь была все та же, без дверей; справа, в одном месте, вообще не было стены, так что входить в нее мог кто угодно. В правом углу алтаря, на каменном столе лежал чемодан с церковными принадлежностями для литургии. Раньше нас в алтарь забежала собака - Джапан, и послышалось сильное шипение. Когда-то у нас была большая черная корова, и она иногда шипела. Я сказал, что Джапан шипит, как корова, но Самуил ответил: "Это не Джапан шипит, а змея и очень худая. Если ее побеспокоить, она бросится вслед, чтобы ужалить, и она очень ядовитая". Направив свет электрического фонаря за чемодан, я увидел свернувшуюся змею, длиною в 7 футов. Я остался молиться в церкви и, посмотрев еще раз за чемодан, змеи не увидел. Очевидно, мы ее потревожили и она ушла. Некоторое время спустя, Самуил сообщил мне, что вблизи моего скитка, его родственник Куты был ужален коброй. Первый раз я увидел Куты вместе с Самуилом, когда они пришли сажать овощи. Оба они были худощавые мальчуганы лет по 10-11. Указывая на Куты, Самуил сказал, что он уже 3 года женат. Детей, конечно, у него не могло быть, но прошли года, Куты возмужал и у него родилась дочь. Событие, о котором мне рассказал Самуил, произошло так. Рано утром, Куты вел партию рабочих в 14 человек на участок горы, рядом с моим. Куты шел в середине. Когда он поравнялся с моим скитком, его ужалила большая кобра в ногу. "Что же делает Куты?" - спросил я. "Он сидит с рабочими", - ответил Самуил. Я посоветовал передать Куты, чтобы он шел домой и что-нибудь предпринял, иначе может быть плохо. Но Куты ответил, что это ничего особенного, но в полдень все же ушел домой. Поздно вечером я услышал сильный плач со стороны домов, где жил Куты и родные Самуила. Оказалось, что в 10 часов вечера Куты умер и сразу же сильно вспух. Однажды о. Константин, не знаю как, достал змею, выломал у нее ядовитый зуб и носил с собою в Бомбее к ужасу дам. Не будучи священником, о. Константин сначала у себя на горе, а потом и в Бомбее служил литургию, исповедовал и причащал русских и Самуила. При полной религиозной свободе в Индии я мог только наложить на него небольшую епитимию, которую он выполнил, а русским я сказал, что о. Константин никакой не священник и не может совершать литургию. Был в Индии и другой схимонах - Гавриил, тоже из русских немцев, который тоже служил литургию, но я рад, что с ним мне не пришлось встречаться. Однажды ко мне на гору пришел Самуил и сказал, что о. Константин ходит на руках. Я спросил: - "Далеко ли он может идти?" Самуил, как бы обидевшись, ответил: "Ну что далеко? Ходит, как и на ногах, сколько угодно"... Как-то раз мы с о. Константином на севере Траванкора крестили дочь казака Юрьева. По окончании крещения и трапезы один из наших черных компаньонов сказал, что ребята в большом восторге от о. Константина. "Плавает - говорил он - как рыба". Судьба о. Константина оказалась печальной. Через три дня после западного Рождества 1956 года я прочел в нью-йоркской газете "Новое Русское Слово" сообщение о гибели русского "священника" в Бомбее, Константина Гештовта. В сообщении было много неправильностей, но сущность дела такова. 25 декабря 1956 года о. Константин, прогулки ради, взяв с собой компаньона, полетел над Бомбеем. Он ударился о громадный пассажирский аэроплан, летевший из Карачи. У пассажирского аэроплана были повреждены пропеллер и руль и испорчен мотор, о который как раз ударился аэроплан о. Константина. Но, несмотря на эти повреждения, пассажирский аэроплан долетел до аэродрома и благополучно спустился; аэроплан же о. Константина, объятый пламенем, на глазах сотни зрителей, упал камнем в море. Вспоминая психологию о. Константина, я думаю, что из любви к сильным ощущениям, он направил свой аэроплан на перерез пассажирскому. Момент пересечения дорог - какая-то доля секунды; притом один аэроплан мог пойти выше, другой - ниже. Практически - риск небольшой, но, очевидно, такова была воля Божия. Если бы удар в пассажирский аэроплан был нанесен в какое угодно другое место, наверно и пассажирский аэроплан погиб бы, мотор же задержал удар небольшого аэроплана. Так ярко, красочно и безалаберно закончилась жизнь о. Константина, как ярко, но безалаберно протекала она. Будучи постриженником Афона, он, видимо, совершал свое монашеское правило. Другое доброе, что у него было, - это то, что он никогда и нигде не стеснялся своего монашеского одеяния, бороды в длинных волос. Своеобразная, но несомненная религиозность у него была. Теперь он на суде Господа. Решетняк и Бартенева Перед Второй Мировой войной и в начале ее, несколько месяцев у меня жил кубанский казак Трофим Трофимович Решетняк. Будучи религиозным человеком, он любил церковную службу, немного знал ее а помогал мне в церкви и на работе. В то же время он думал заработать деньги и изучить английский язык. Для этой цели мое местопребывание было неудобным; поэтому, прожив у меня 6 или 8 месяцев, он уехал обратно к себе в Гоа. Кроме всего прочего, Решетняк был ненормальный и, как я слышал, впоследствии попал в сумасшедший дом. Совершенно особенным был приезд в Траванкор Веры Васильевны Бартеневой, дочери известного миссионера Василия Михайловича Скворцова. Ее пригласила Сирийская Церковь возглавить женское общество Марфы-Марии, имеющее 66 отделений в Траванкоре и Кочине и фактически охватывающее всю женскую половину Церкви со всеми многоразличными женскими потребностями. У Веры Васильевны были идеи по организации работы, и творческие начинания стали проявляться со стороны сирийцев. Поле деятельности было широкое и работа сначала пошла хорошо. В центре стали организовываться курсы. Одновременно Веру Васильевну приглашали на разные большие и малые митинги. Она была, как царица, среди пчел. Но среди этого черного людского моря Вера Васильевна затосковала по оставленной привычной жизни и по недавно умершему мужу. Она говорила, что ее нервируют сотни постоянно устремленных на нее глаз, что-то от нее ожидающих. Она начала страдать бессонницей, тело начало покрываться прыщами, несмотря на переезд в горы... Специально для нее, перед ее приездом, сирийскими христианами был выстроен небольшой, но удобный дом. Сирийский мужской монастырь и мой скиток находились на горах, где более прохладно, а дом В. В. Бартеневой - на низком, жарком месте в центре главной массы сирийских христиан. Спасая себя, она уехала в Европу на одном из самых последних пароходов перед войной 1939 года, оставив по себе хорошее, но грустное воспоминание. После ее отъезда и епископы и женщины несколько раз просили меня выписать им другую возглавительницу, но я ничего не мог сделать. Строительство Строительство у меня на горе шло все время. Построив временную церковь, я занялся постройкой дома. Начиная постройки, я не имел денег даже на какую-нибудь треть стоимости работ. Сделав что-либо я постоянно должен был ждать, покуда смогу продвинуть работу дальше. Но, если не производилась работа, требующая денежной затраты, я, не теряя времени, копал рвы для фундамента, ровнял место, подготовлял камень. Больших задержек никогда не бывало. Если же у меня имелось больше денег, то я делал более дорогие работы, как крыши, окна, двери, цементные работы. Под дом я выкопал настоящий ров для фундамента и стал применять хороший камень. Сначала, для кладки стен я нанимал каменщиков, но вскоре начал и сам с ними вместе работать. Вторую половину стен дома и все стены церкви я сложил сам. Несколько дольше и тяжелее было учиться и привыкать разбивать молотом большие камни, но и это со временем я стал делать самостоятельно. Для более аккуратных работ, как для кладки арки над окнами и дверьми или для взрывания порохом камней и скалы, я все время нанимал каменщиков. Крепкий гранит с синеватым отливом издает звон, когда его бьешь молотом. Каменщик определил, что это самый лучший камень. Когда дело дошло до постройки стропил крыши для дома, мне с Самуилом удалось найти, приблизительно с версту от горы, у реки большое дерево, которое стоило всего лишь 4 рупия. Этого дерева хватило на стропила для всей крыши дома и на часть стропил крыши для церкви. В 1939 году дом вчерне был готов. Эта постройка была длиною в 70 футов, шириною - внутри стен - в 17 футов. Получилось четыре комнаты, расположенные в один ряд; вдоль же всей южной стены шла веранда. Полы были цементные, крыша - черепичная. Передняя, восточная комната, расположенная ближе к церкви, была сделана, как полуверанда; последняя - задняя комната, служила кладовой. Потолка в жарком климате не нужно, так как там всегда тепло, и, как во многих других домах, у меня между крышей и стенами оставалось отверстие. Благодаря этой щели, в жару в комнатах всегда было движение воздуха и не слишком жарко. Недостаток такой стройки - излишняя сырость во время сильных дождей. Закончив вчерне постройку дома, я начал строить небольшую, но настоящую церковь. Вместе с алтарем она имела 40 футов длины. Алтарь - 12 на 12 футов, как и комнаты дома, храм - не тесный, но и ничего лишнего не имевший. Куполов, по соображениям экономии работы, я не строил, но на крыше поставил 7 крестов, благодаря которым, сразу видно, что это - церковь. Снаружи и внутри получилась совершенно наша церковь, только иконостас так и остался временным - недоделанным. После моего отъезда богомольцев на службы сирийских священников, а иногда и епископов, собиралось так много, что церковь пришлось увеличить. В сторону запада была сделана пристройка в виде продолговатого навеса. Отправляясь в жаркую Индию, я, уроженец далекого севера, боялся, не придется ли мне из-за жары ехать обратно. Но Бог мне давал здоровье и силы. Часто я даже спасался работой на солнце от истомы. Было жарко, но когда я увлекался работой, жара забывалась, время проходило, а работа двигалась вперед. Как все в Индии, я работал босиком, моя одежда состояла из куска материи от пояса до колен, и только голову нужно было защищать от солнечного удара, лучше всего ватной шапкой, покрытой вдобавок белой материей. Для предотвращения солнечного удара, кроме защиты головы, необходимо быть в движении, что предохраняет тело от солнечных ожогов. Чувствуя, что одна сторона головы или тела слишком нагревается солнцем, прежде всего, нужно стараться повернуться другой стороной. Конечно, если возможно, нужно вообще стараться оставаться в тени. Так, например, индусы-каменщики и я прежде, чем начать работу по обделке камней, приготовляя их к кладке, устанавливали один-два кокосовых листа, защищавшие нас от солнца. Иногда я чувствовал головокружение от жары больше обыкновенного, и, так как негде было укрыться, приходилось прекращать работу и идти домой. Обычно я выполнял свое молитвенное правило до зари. С рассветом начинал работать часов до 10-12 и, после перерыва, работал снова часов с 3 до темноты. Во время работы я часто так сильно потел, что моя одежда становилась мокрой, как вынутая из воды, и моим постоянным делом было выжимать из нее воду, как при стирке. Во время таких потений я выпивал иногда в день по 12-16 литров кипяченой воды. Головокружение и солнечный удар могут быть как раз тогда, когда в теле недостаток влаги, и поэтому я старался больше пить, когда работал на сильном солнце. Чаще всего часов в 10 утра бывали случаи, когда, придя с работы пить и сев на стул, я оставлял на стуле, на месте ног и под локтями лужицы пота. Как известно, с потом из организма выходит все плохое; поэтому во время и после таких потений я чувствовал себя хорошо. Всегда, без всяких исключений, окончив работу, будь то в полдень, вечером или в иное время, я брал сухую, чистую одежду, шел на скалу, лил на себя несколько кружек воды хорошо нагретой тем же солнцем, и чистый, свежий, сухой возвращался домой кушать и отдыхать. Мои соседи Как уже было сказано выше, моя гора была расположена на территории языческого храма, посвященного богине Бадра Гали. Вся эта территория - 16 квадратных миль с 4.000 населения. Место довольно глухое с бедной растительностью. На квадратную милю приходилось по 250 человек. Довольно большой храм Бадра Гали находился в одной миле от моего скита, на северо-запад от него. За деревьями мне его не было видно, но нередко там бывали праздники, и тогда у меня бывала слышна музыка, пение и крики. Недалеко от этого храма жил суперинтендант, нечто вроде губернатора этой территории, и также близко от храма находилось его управление с несколькими чиновниками. Иногда по делам мне приходилось бывать у суперинтендантов, которые часто менялись; бывал я и в их учреждениях с постоянными чиновниками, со временем ставшими моими хорошими знакомыми. По данной храму привилегии, на его территории не должно быть храмов других вероисповеданий. На этой почве с некоторыми суперинтендантами у меня были трения, о которых предупреждал меня о. Фома при моем поселении на горе. Имея такую привилегию, не знаю, позволил ли храм поселиться на его территории и приобретать землю людям других вероисповеданий после постройки храма или же это были люди, жившие до существования храма. Кроме индусов здесь жили христиане разных вероисповеданий, а также много мусульман. У мусульман и у некоторых христиан были свои молитвенные дома. При мне была построена небольшая церковь якобитами, милях в трех от меня. Индусы, как я слышал, протестовали против существования чужих церквей на территории их храма, но те все же как-то с ними уживались. Два или три интенданта мне говорили: "Что нам делать? Все время мы получаем письма, в которых просят не разрешать вам устраивать свою церковь". Я отвечал: "Вы - религиозные люди, молитесь своим богам. Вы позволяете нам, иноверцам, жить на вашей территории, и мы вам платим налоги. Почему же вы не хотите нам позволить молиться, как мы хотим?" Под конец моего пребывания на горе, раза два приходил ко мне чиновник из Пуналюра с сообщением, что в суде назначено дело о моей церкви, находящейся на территории индусского храма. В первый раз я ответил чиновнику, что у меня на этот день назначена поездка к одному русскому - Юрьеву, - это действительно так и было, - и что я не смогу быть на суде. Тогда же у меня появилась мысль об особом подходе к этому делу. Когда же чиновник пришел ко мне во второй раз, я сказал ему, что вообще не пойду на суд, так как пойти на суд - это значит сесть на одну скамью с разными ворами и преступниками. "Если у вас есть ко мне дело, - сказал я чиновнику, - обратитесь к английскому резиденту, и я сделаю, что он скажет". Через некоторое время на гору пришел сам судья в сопровождении полицейских и чиновников, всего 7-8 человек. Я в это время, грязный и потный, работал на земле. Умывшись и переодевшись, без вражды, но спокойно к твердо я сказал судье, что здесь я мирно работаю и с чиновниками всегда в благожелательных отношениях. Показав свою церковь, я сказал, что это мое место молитвы, притом предназначенное для частной молитвы, а не для публичного служения. "Я, как и вы, - сказал я судье, - среди своих занимаю общественное положение, и сидеть на скамье подсудимых - это урон для моего достоинства и моей должности". Судья согласился со мною. Так как в это время шла очередная работа в церкви и иконы со стен были сняты, судья сказал, что напишет о работах в церкви и о ее незаконченности, а пока будет идти переписка, пройдет много времени. Все это сошло благополучно и потом было спокойно. Некоторое беспокойство причиняли полицейские, которым было дано распоряжение навещать меня каждый день. Они без всякого разрешения входили в мой дом, но при первом же нарушении приличия, я выгнал полицейского. На следующий день пришел полицейский-якобит, державший себя вежливо и корректно. Тут же был и о. Константин. С полицейским-якобитом мы обсуждали факт изгнания его предшественника, и я сказал ему, что мы приехали сюда, чтобы быть под защитой законов его величества короля Англии, и, что, по этим законам, полиция не имеет права без особой причины входить в частный дом, а если она будет это делать, я стану жаловаться английскому резиденту. Возможно, что эти слова и имели какое-то влияние; отец же Константин, не сказав мне ничего, поехал в Трувандрум к резиденту и передал ему этот разговор. Резидент ответил, что скажет полицейским, чтобы они больше этого не делали, и с этого времени стало спокойнее. По временам приходилось встречаться с главным жрецом храма Бадра Гали. Наши встречи были мирными, только он не говорил по-английски, а на местном языке мы плохо понимали друг друга и наш разговор не клеился. По выходе из Патанапурам, по дороге в мой скиток, нужно было проходить район, населенный мусульманами. Там же находились их мечеть без башни и дом муллы. Мулла, солидный мужчина с бородой, вроде моей, всегда приветливо здоровался со мной, когда я проходил мимо его дома. По его, может быть, примеру и с другими магометанами у меня установились самые лучшие отношения. Так, однажды, заведующий их довольно многолюдной школой, желая поговорить со мной, старался определить, какой процент среди них, магометан, глупых людей. Сначала он назвал цифру 50. Потом поправил себя: "Нет больше - 60, 70. Нет, больше". Окончательной была цифра 90, или еще больше. Нас всех христиан с мусульманами объединяла общность в оппозиции индусскому большинству на территории храма. Их мулла скоро был переведен куда-то на должность, соответствующую нашей епископской. Иногда он снова появлялся на старом месте, изысканно одетый, в сопровождении очень почтительно относившегося к нему лица, вроде секретаря. Моим первым и главным учителем на ломке камней был мусульманин Мудалали. Мудалали - это почетный титул, что-то вроде "спасителя царя". У каждого мудалали должно быть собственное имя, но этого мы просто звали Мудалали. Он был среднего роста, пропорционального и крепкого телосложения, с монгольскими чертами лица; от индусов он отличался необыкновенной энергией. Ел он очень много, и иногда бил камни тяжелым молотом целый день. Мне он говорил, что, чем больше и тяжелее молот, тем легче им ломать камни. Поэтому для него я купил полупудовый молот за 16 английских фунтов, и потом сам все время ломал камни этим молотом. Очевидно чрезмерное питание, да еще часто грубой пищей, не прошло Мудалали даром. Во время одной поездки, сидя в автобусе в Патанапурам, я увидел подошедшего ко мне Мудалали. На нем были только кожа, да кости. "Что с тобой, Мудалали?" - спросил я. "Унака пои" - ответил он. Унака - сухой, пои - пошел; высох. Наиболее дружественными со мною были христиане и среди них якобиты, которых было много повсюду в Патали. Я бывал в их церквах, иногда проповедовал, ходил на их домашние праздники и навещал больных. Обычно они ходили в свои церкви, но иногда приходили и в мою. На Страстной неделе несколько человек приходило ко мне говеть. Ко мне они приходили потому, что я с них ничего не брал за исповедь и за причастие, а своему священнику, хотя и немного, но им нужно было платить. Я их не гнал, но говорил, что отговев у меня, они должны оставаться в своей Церкви. Из-за нескольких человек мне не хотелось портить отношений с сирийскими епископами, так как я вел работу по соединению всей их Церкви с нашей Церковью. Больше, чем с другими, мне приходилось видеться с семейством Георгия, учителя низшей школы. Получая небольшое жалованье, он имел подспорье от своего хозяйства. Своих двух сыновей он назвал тоже Георгиями и двух дочерей выдал замуж также за Георгиев. Однажды мы шли вдвоем с его старшим сыном по рисовым полям, совсем близко от моей горы на юго-восток. "Эти поля" - говорил Георгий, - "все принадлежат одному хозяину индусу. У него 10.000 пар полей. (Пара - десятая часть акра). У него 11 жен, которые постоянно из-за него ссорятся между собой. Несколько предсказателей пророчили, что в следующее перевоплощение он будет свиньей, поэтому он ведет строго аскетический образ жизни, чтобы в будущем не было плохо. Он спит на твердой постели, ест только один раз в сутки. Встав утром, он берет "кундали" и идет работать". "Кундали", это мотыга с узким лезвием, фута полтора длиной, и с длинной ручкой. Подняв высоко над головой, рабочий с большой силой ударяет ею в землю. "Кундали" глубоко разрыхляет землю, перерезает и выкорчевывает корни. Часто ко мне приходили и иногда работали два брата из военной касты найеров. Больше работал старший - Наряйянен. Когда они подросли, то вдвоем женились на девочке 12 лет. Наряйянен говорил, что их мать стара и ей нужна помощница. "Мы бедные и не можем взять двух жен, поэтому женились двое на одной". Вслед за мной на склонах Мадура Маля поселилось еще несколько семейств. Моим ближайшим соседом был индус язычник Сорнам Коллен. У него было четыре взрослых сына и дочь. Чаще всего с горы и на гору я ходил мимо их дома. До их колонии от моего скитка нужно было скачала идти минут 5 по ровной вершине торы с чудным видом во все стороны, потом 5 минут по крутому спуску на север. Около их дома из-под скалы, даже в самое сухое время, немного, но шла вода. С ними я всегда был в хороших отношениях и всегда, когда хотел, мог пользоваться этой водой, которая была лучше, чем у меня. Эта семья часто бывала у меня, и мы постоянно разговаривали друг с другом. "Сортам" - значит золото, "коллен" - кузнец. Он был кузнецом по золоту, но своих достатков у него было мало, половину доходов давала им земля. Три сына Сорнам Коллен были нормально женаты и имели детей; дочь же, здоровую и красивую девушку, когда ей было лет 20, отец выдал замуж за четырех братьев другого семейства. Вначале я больше покупал продукты у молодого торговца Велю, лавка которого была несколько в стороне от торгового центра Патали. На его содержании было несколько взрослых сестер, красивых и здоровых, как и сам Велю. Он жаловался, что дела его идут плохо и что он не знает, что ему делать. Я ему сказал, что, если он будет тратить меньше, чем зарабатывает, то будет богатеть, если же будет тратить больше, то, конечно, дело будет падать. Не знаю, имели ли мои наставления какое-нибудь значение, но Велю стал думать, как ему поправить свои дела. Как раз в это время, Самуил сообщил мне, что Велю продал одну из своих сестер, но покупатель обманул его, и он получил только часть условленной суммы. Но покупатель тоже скоро был обманут то ли сестрой Велю, то ли сообщником, и она досталась другому, и этот брак оказался счастливым. Они выстроили дом рядом с домом Велю. Года два Велю был помешанным и не мог торговать, но потом поправился. Как-то, проходя мимо дома сестры Велю, я спросил о здоровье ее брата; с тех пор она всегда, когда видела меня проходящим мимо их домов, выходила и ждала моего вопроса о здоровье Велю. Благодаря о. Константину мне пришлось крестить четырех черных. Однажды к нему принесли ребенка с большой опухолью. Отец Константин взял нож и, сделав большой разрез, выпустил гной из нарыва. Ребенок поправился. Другой раз к нему принесли совсем маленького мальчика с разбитой головой, из которой вытекали мозги. Отец Константин лечил его, и мальчик выжил; потом о. Константин уговорил мать крестить своих двух детей. "Их отец, Давид - говорил о. Константин - бесхарактерный, никчемный. У них все зависит от матери. Я ее и уговорил". Я их крестил на открытом воздухе в источнике, мили 3 за Пуналюром, спокойно по три раз погрузив в воду, в которой они, вероятно, раньше купались. Молодая мать спокойно смотрела на крещение. Я попросил местного священника-якобита, взять крещеных детей под свою опеку. Других двух - брата и сестру, детей доктора правительственного госпиталя в столице Траванкора, молодого и симпатичного Аджу, нашел тоже о. Константин. Мать жены, язычница индуска устроила скандал, когда дети стали плакать при погружении в воду. Вскоре, после этого доктор Аджу умер, а детей, как я слышал, перевели в католичество. Полицейский инспектор индус-язычник в Адуре - миль 10 от Патали, несколько раз через Самуила просил меня приехать и помолиться о его больной жене. Я решил исполнить его просьбу. В одно солнечное утро, я ехал по Адуру на велосипеде, отыскивая дом полицейского инспектора. Мне повстречался один из местных священников Сирийской Церкви, мой друг о. Лука, ехавший тоже на велосипеде и согласившийся сопровождать меня. Самого инспектора дома не было, но мы очень дружественно были приняты целой группой его родных. Они помогли нам приготовить все нужное для молебна, я им сказал, чтобы молились все, и молебен прошел в сильном молитвенном напряжении и с большим благоговением. По окончании молебна нам было предложено сердечное индусское угощение, и больная что-то рассказывала об явлении согнутого старичка в Маутупаля. Это местожительство епископа сирийца Тимофея, у которого я бывал. Очевидно преподобный Серафим Саровский, которому мы и служили молебен, наставлял их там молиться. После Самуил передавал мне самую глубокую благодарность от полицейского инспектора, говорившего, что его жена совсем поправилась. Местность около моей горы только отчасти ровная, большею же частью холмистая и горная. При небрежной обработке склонов, 150 инчах-дюймов осадков и частых сильных ливнях, мягкая плодородная земля уносится потоками, что я наблюдал и у себя на горе и по дороге в Патанапурам. Мало где строились террасы, и в результате этого большинство гор и холмов покрыты лишь жалкой растительностью, пробивающейся между камнями и скалами, то совсем обнаженными, то едва прикрытыми землей. Между ними земля обрабатывается только на ровных местах и в низинах. Исключением являются рисовые поля, заливаемые во время дождей многочисленными потоками. Обрабатываются и удобряются они хорошо, почти все дают два урожая в год, и всегда бывает радостно видеть то веселые всходы риса, выступающие из воды, то наливающиеся колосья, обещающие урожай, то самую жатву, когда подсохшие поля полны людей, в радостном настроении убирающих урожай. На сухих ровных местах около рек, хорошо растет сахарный тростник. Зрелые стебли, такие же, как кукурузные, при уборке тут же на поле пропускаются между двумя валами. Текущий сок собирается в большие чаны и тут же переваривается. Сладкую светлую жидкость нельзя недоваривать, чтобы не осталась слишком жидкой, но нельзя и переваривать. Специалисты снимают ее с огня, когда она становится густой, но сохраняет текучесть. Недорого покупал я жестяные банки по 60 фунтов такого сгущенного сахара и 3-4 месяца пользовался этим здоровым, вкусным и нужным при работе продуктом, даром местной природы... Патали миль за 30 от океана. Мне приходилось видеть, как рыбаки сетями на лодках ловят рыбу, похожую на наших сельдей, только раза в два меньше обычных селедок. Часть рыбы развозится более современными и скорыми способами, но при мне, недалеко от побережья всюду можно было видеть и мужчин и женщин, от которых шел рыбный запах, с большими корзинами на головах, торопливо несущих рыбу с берега на продажу. Приходилось слышать пропаганду этих торговцев, якобы рыба, принесенная на головах, вкуснее привезенной на автомобиле. До Патали такие торговцы доходили, но это для них уже было слишком далеко, а потому на нашем базаре рыба была не всегда. Самуил говорил, что, принесши корзину рыбы утром, торговец запрашивал такую высокую цену, что никто ее у него не покупал, но к вечеру цена снижалась, и рыба быстро распродавалась. Вообще мы с Самуилом мало ели рыбу, но ее было легче купить на большом базаре в Патанапурам, где рыбы бывало больше и где продажа шла ровно, так как торговцы сразу назначали разумную цену. Рыбы много ловится на Малабарском побережье, и это здесь один из значительных продуктов питания. Около устья реки Каляды, протекающей в Патали, находится английский завод, выделывающий черепицу. Немного на восток в Кундара при мне правительством был построен завод, выделывавший посуду. На черепичный завод идут дрова для обжигания черепицы. Подрядчики покупают и рубят лес в самый дождливый сезон, когда других работ нет, а бедные люди сильно нуждаются. Специалисты лесорубы одними топорами, без пил рубят лес, разрубая деревья на куски футов по пять длиною, а дети бедняков за бесценок переносят сырые и мокрые куски к реке для погрузки на большие лодки. У Самуила были две сестры Марии. Встретив среди носильщиков одну из них, я спросил Самуила сколько она зарабатывает в день. Он сказал, что вчера она заработала 4 чакарам, на наши деньги что-то около 8 копеек. На них она купила два доси - рисовые лепешки. Одну она съела сама, а другую отдала матери. Две доси - это легкий утренний завтрак. Самуил говорил, что, проработав один день, Мария два дня отдыхает. Видимо работа утомительная, и организм особенно при слабом питании больше одного дня работы не выдерживает. Среди такой бедноты и разнообразия религий шла энергичная работа разных миссий по привлечению человеческих душ, причем большую роль играли деньги. Однажды, идя на юг от своей горы и задумавшись, я потерял ориентировку местности. Оглядываясь, я думал - "Куда я зашел?" Посмотрев на север, я увидел, что стою перед большой горой, крутой склон которой уходил далеко вверх и как бы сливался с черными, зловещими предгрозовыми тучами. Картина была величественная и суровая. "Какая же это гора? - думал я. - Кажется, здесь нет очень больших гор. Моя гора самая большая". Только тут я понял, что стою у самого подножья моей горы, на которую и поднялся уже при начавшемся дожде... Тропические ливни здесь постоянно сопровождаются большими грозами, и меня несколько раз спрашивали не боюсь ли я оставаться у себя на горе во время грозы. Грозы много раз шли как бы вокруг меня. Гром гремел, и казалось, что молнии сверкают где-то совсем близко. Но Бог меня миловал. Я помнил также из географии, что тропические грозы не так опасны, как грозы севера. Я не помню случая, чтобы кто-нибудь пострадал от грозы в Индии. Разноверное окрестное население чувствовало некую духовность моего жития. Со временем моя гора стала местом паломничества для молитвы. Мое уединение и духовный опыт В Патали, почти все мои сотрудники были временными. Дольше всех жил и оставался у меня Самуил. Он чувствовал себя на своем месте, когда я служил литургию, а он пел, когда с нами жил кто-либо еще или когда были рабочие по обработке земли: каменщики, пильщики и плотники. Приготовлять пищу вместе с другими, исполнять небольшие поручения при работах, присматривать за рабочими, вести разговоры - это была атмосфера, где Самуил чувствовал себя хорошо. Когда мы оставались вдвоем, и я часами, молча, делал что-либо, строя или обрабатывая землю, читал или писал, сидя за столом, - было видно, что Самуилу скучно. Часто он напоминал, что мы давно не были на почте, что нужно что-то купить для работ и для хозяйства, и так долго говорил об этом, пока я его не посылал сделать нужное. Если дело было срочное, Самуил обычно хорошо и точно выполнял его. Большинство же поручений не были срочными, и нельзя было знать, где и когда удастся достать нужное. В этих случаях приходилось ждать 2-3 дня, а иногда и больше, покуда Самуил не вернется домой. Все, что можно, Самуил исполнял хорошо и, придя домой, давал полный отчет; рассказывал кого он видел, о чем говорил, что и где кушал и сколько за это заплатил. На себя он тратил мало. Я его не укорял за проведенные в отсутствии без надобности дни, хотя он уходил часто и таких дней бывало много. Иногда он говорил, что ему нужно идти по своим делам, и опять я не видел Самуила несколько дней. Когда кто-либо приходил и спрашивал: "Когда придет Самуил?" - я отвечал, что - "придет, но когда - этого уж я никак не могу сказать". Со своими работами я особенно не спешил и считал, что всего здесь не переделаешь, буду работать, сколько смогу и успею, а дальше - что Бог даст. Когда нужно было, Самуил все мне доставал, звал рабочих, а то, что он, может быть, больше половины времени отсутствовал, это даже отвечало моему настроению и желанию оставаться в одиночестве. Таким образом, и в этот период иногда по неделе и больше, я оставался совсем один. На вопрос: как я переживал иногда полное одиночество на горе, одиночество среди чужого народа, каков мой духовный опыт, я должен ответить, что скука, тоска, или на монашеском языке - уныние, у меня бывали, но не в сильной степени. Уныние не бывает сильным, когда монах и всякий вообще человек что-либо делает, чем-то занят. А я, как раз, много работал. Правда, в первое время были грустные мысли в большие праздники. Родом я из губернского города севера России с архиерейской кафедрой, гнездами старообрядчества, благодаря которому, вообще религиозный север, особенно старался совершать благоговейно и торжественно церковные службы с хорошими хорами певчих, с хорошими диаконами и первоклассным протодиаконом. У меня рождались печальные мысли, когда, вспоминая былую торжественность, благолепие, я за тысячи верст от своих, правил келейно всенощную или в своей убогой церковке служил литургию, иногда совсем один. Духовный опыт бывает и должен быть во многих случаях тайной каждого. Обычно открыто говорят о даровании Богом здоровья, благополучии в путешествии, о выходе из затруднительных положений. Когда же благодеяния переступают границы обычных явлений и в чуде возможна некая заслуга, например, священника совершавшего молебен о здравии, или же, когда дело идет об явлениях святых, ангелов, - то об этом лучше меньше говорить открыто. В таких случаях некоторые рассказывают о действительных чудесах, но часто бывает трудно проверить, если за действительность выдается выдумка. Сейчас время упадка религиозности - о духовном часто боятся и стыдятся говорить. "Господь всегда и сегодня и во веки Тот же" (Евр. 13,8). Он и теперь не скуден на чудеса, но, поскольку люди стыдятся говорить об этом, то это свидетельствует о чем-то нездоровом. Сила истинного христианства, как раз, и заключается в том, что не только люди обращаются к Богу, но и Бог отвечает им, как обычной помощью, так и кажущейся нам чудесной. Для Всемогущего Бога нет границ обычного и чудесного, как это бывает для нас. Иногда скромно, иногда с большой силой, своевременно людям свидетельствовать о чудесах Господа. Когда мы, не озираясь назад, действительно, как рабы Божий, с силою и верою служим Ему, - Господь нам помогает и тайно, и, если нужно, то и явно. Опыт всякой помощи от Бога был и у меня. Общее состояние России сейчас - это состояние наказуемых, караемых за наши грехи, за наши измены Богу, родине, Правде Божией. Эта измена Богу, родине, извращение отношений между людьми, продолжается и теперь в эмиграции. Около меня особенно были заметны кары за увлечение материализмом, земными делами, противоречащими Евангелию. Было много очень тяжелых кар... Разговаривая однажды с А. К. Ирбе о сверхъестественном, я слышал от нее об одной обращенной лютеранской миссией женщине-индуске. Она очень ревностно приняла христианство, горела им. По словам А. К., Господь являлся ей во время особенных горений и указывал путь к христианству. Св. Апостол Петр говорит о многоразличной благодати Божией. Благодать Божия разнообразна, как сама жизнь, и в то же время, как и во зле, в ней есть свое единство. Даже наказующая и карающая рука Господня, все же есть благо и для самого наказуемого, может быть, безнадежно злого, как прекращение, обуздание зла и очистка от зла. Для других это урок не идти по пути зла. По грехам нашим сейчас, как раз, особенно действует карающая рука Господня, хотят ли это знать люди или не хотят. Но нам нужно знать и обратное - о правде, мире, радости о Дусе Святе. О стяжании благодати Духа Святого, особенно ярко и сильно говорит беседа с Мотовиловым Преподобного Серафима Саровского. Всякое истинное благо - есть дар свыше, дар Духа Святого. Первый дар Духа Святого, это мир в сердце. Когда этот мир обитает в нашем сердце, все бури, тревоги, скорби пребывают как бы только около нас. Забота подвижника - не допустить в себе греха, измены Богу. Тогда все другое не нарушит мир его души. Монашеское правило - как можно скорее, снова водворить в себе мир, если он нарушен. Человек с миром в себе спокойно все контролирует вокруг себя, узнает хорошее и худое, способствует хорошему с Помощью Божией, отбрасывая худое. Во всей многосторонности моего жизненного опыта, но при некоем единстве устремленности, я часто чувствую единство руководства. Монашеское уединение и церковные службы у меня постоянно соединяются с чтением газет, книг, так как, кочуя из страны в страну и что-либо делая на церковном поприще, я всегда старался узнавать обстановку и психологию людей, их нужды, желания, заботы. Постоянно у меня была и какая-нибудь созидательная работа: постройка, благоустройство церкви, земельная работа, уход за пчелами. Тут же - приходская или миссионерская работа и соприкосновение с разнообразными обстоятельствами в разных странах и с разными народами. Почти никогда я не ношу на руке монашеских четок, как принято монашеской традицией, ибо постоянно их теряю. Но и четки, и книги с монашеским правилом, и книги для церковных служб, и все необходимое для церкви и для совершения литургии, все это - всегда при мне. Я стараюсь, чтобы все многообразие вокруг меня было под единством религиозной устремленности. Если нет благоустроенной церкви, я где бы то ни было - будь то в комнате или в каюте парохода, на один только раз или на более продолжительное время - устраиваю церковку и один или же с немногими, а иногда и с большим количеством молящихся, совершаю положенные службы. С некоей ненасытностью я стараюсь все больше и больше иметь в себе Христа в таинстве Причащения и верю, что ничего плохого тогда быть со мной не может. Особенно в период усиленной физической работы по монастырю и одновременного частого совершения литургий с полной подготовкой, т. е. совершением вечерни, утрени и всех других чинопоследований, временами я знал о старании злых сил мне вредить. Так, например, окончив в радостном и мирном настроении литургию, я уже чувствовал, что опять будет какая-нибудь самая неожиданная неприятность, которую кому-то нужно выдумать и устроить. Если я не служил обедни, все было спокойно. В случаях неприятностей я старался без всяких волнений ликвидировать их и как можно меньше обращать на них внимание. Поступая так, я чувствовал, как мне становилось легче. В опасностях войн, при примитивных условиях жизни в Индии, в опасностях болезней, укуса змей, солнечного удара, - я всегда старался быть спокойным, особенно не бояться, но и не пренебрегать опасностью. Главное же, я всегда верил в Промысл Божий, в благодать Божию и заботу Ангела Хранителя. У меня было несколько случаев погрузиться в заманчивое дело или службу, обещавшие хороший заработок. Но просто из-за заработка я не хотел наносить ущерб своему монашеству. И выходило так, что, когда мне нужны были деньги, я их зарабатывал или просто получал от кого-нибудь. Проработав во Франции с полгода на заводе, получая при этом больше, чем двойное, жалованье, я на свои сбережения проехал в Индию и года два не нуждался в средствах на свои добавочные нужды. В Индии я все время немного получал от своих же русских, но за 18 лет я, как священник, получал жалованье только 2-3 месяца в Калькутте. И все же острой нужды у меня никогда не было, - и я, как мог, улучшал свой скиток. Более крупную помощь я получил от епископа Димитрия и от сербских епископов, когда мне нужно было строить крыши, покупать черепицу и производить цементные работы. В конце моего пребывания в Индии служба в университете в Дели, дала мне возможность существовать вплоть до моего отъезда в Америку, куда я опять-таки переехал на собственные средства. Всегда и всюду действовала как бы откуда-то свыше заботливая рука, то направляющая, то удерживающая так, что в конце концов, все всегда выходило хорошо. Мысли о миссионерстве и монашестве Чтобы понять, почему я выбрал тот, а не иной образ жизни, нужно быть знакомым с существовавшей обстановкой и поставленною мною целью. Первое же знакомство с христианами южной Индии убедило меня в правильности расчета на возможность работы для единения церквей. При нормальной обстановке, несомненно, узнав о такой разведке, русская и другие славянские Церкви послали бы еще своих представителей-миссионеров, ассигновали бы средства и рано или поздно осуществили бы духовное и формальное единение. Воображение рисовало картины и дальнейшей деятельности после соединения, но скромная действительность противоречила таким мыслям. Я был совсем одинок. Отделенная от родины моя епархиальная власть и другие эмигрантские православные Церкви (как и сербская) знали о трудности единения в данной обстановке, хотя при общем желании единение могло бы быть осуществлено. Сильный голос всей Русской Церкви, вероятно, преодолел бы все преграды, но у нее было мало общения с заграницей. Мне пришлось действовать одному, ждать и молиться. Если не было возможности начать сразу же с внешнего единения, то другая возможность - в сущности самая важная - знакомить индийских христиан словом и своею жизнью с православием, - для меня была открыта. И моя гора была как бы создана для монашеского жития. Я решил свою жизнь разделить между монашескими подвигами и миссионерской работой. И монашество и миссионерство могут иметь разные виды. При разговорах о монашестве приходится слышать мнения, свидетельствующие о полном незнании монашества. Редко приходится слышать и правильные суждения о его сущности. Святое Евангелие - это прежде всего, учение о Царствии Божием. Каждый христианин по обетам крещения должен устроять свою жизнь прежде всего по закону Евангелия - Царствия Божия. Монах, для более полного служения Царствию Божию, дает обеты девства, нестяжательности и послушания. Центр Царствия Божия - это вечная жизнь за гробом, с Богом, на небе. Земная жизнь, по сравнению с вечной, бесконечно коротка и дана для добровольного направления себя или в Царствие Божие или в царство зла - сатаны. Господь попускает сатане соблазнять людей материальными благами, гордостью, разными пороками, противными царствию Божию. При добровольном склонении ко злу, человеческие поступки становятся преступлениями против законов Царствия Божия. Эти преступления называются грехами, и нет ни одного человека свободного от греха, преступлений против законов Царствия Божия. Но бороться с грехами мы можем и должны. По усмотрению Божию "Царствие Божие силою берется". Своею крестною победой Господь дал нам возможность бороться и побеждать. Эта борьба продолжается до самого гроба и, чем она сильнее, чем больше и решительнее попираются нами греховные законы этого мира и чем решительнее мы приобретаем блага Царствия Божия, тем более полными участниками этого Царствия мы становимся. Священное Писание полно указаний противоположностей между царством мира и Царствием Божиим. Этот мир говорит, что богатство, слава, веселая и беззаботная жизнь есть благо. Христос же говорит, что кто не оставит отца, мать, имущества и самой жизни, ради Евангелия, не может быть Его учеником. Идти за Христом, значит также - следить за каждым своим поступком, словом, мыслью, за каждым движением чувств. Это значит, что мы должны следить за каждой текущей минутой, каяться, если что было сделано плохо, и смотреть вперед, чтобы там не было преткновений. Часто приходится слышать, что монахи проводят время праздно, без дела вообще или за бесполезными, пустыми занятиями. Оставим в стороне отрицательные явления в монашеской жизни, по которым нельзя судить о монашестве в целом. Настоящий монах тот, кто работает и молится, чтобы стяжать Царствие Божие. Труд может быть для физического пропитания, для благоустройства монастыря; может быть: труд молитвенный; труд при служении словом или писанием. Может быть, непонятный миру труд для умерщвления греха в своей плоти, мыслях, или чувствах - внешне бесцельный и бесполезный, но часто крайне нужный и плодотворный в духовной жизни. Особенно необходима и ценна молитва при духовном делании, на которую монах должен отводить как можно больше времени. Молитва есть дыхание души, крылья, на которых человек, живя с грешной плотью, может возноситься в мир святых, ангелов и к Самому Богу. Секрет успеха молитвы и духовной жизни - нашего приближения к миру святых и к Богу, это, прежде всего, - искреннее, решительное стремление к Царствию Божию через Церковь, основанную Спасителем на земле. При наличии, в настоящее время, нескольких больших религиозных организаций и многочисленных сект для многих не легко разобраться, где Церковь, основанная Самим Христом, и где ложные церкви. Если, по словам Св. Ап. Павла, иногда "не знающие Бога естеством законная творят и угодны Ему", - нужно верить, что и рожденные в неправославии христиане, искренне служа Богу, получат от Него какую-то награду. Не будем их судить строго, предоставив это совершенному суду Божией Святыни. Наш долг показать, по мере своих сил, правду и силу Православия, чтобы и их привлечь на может быть, не легкий, тесный, но на прямой и верный путь в Царствие Божие. К самим себе мы должны быть очень строги в отношении православного вероучения. Мы должны стараться возможно лучше знать законы Царствия Божия и не быть колеблемыми разными ветрами учения. Единая Церковь основана воплотившимся Богом, нашим Спасителем Иисусом Христом, принесшим нам с неба учение о Боге, мире и человеке. Свое учение Он подтвердил Сам и подтверждает чрез святых многочисленными чудесами. Верх Его дела - Его крестная смерть - победа над злом и смертью, которою Он искупил нас от греха, проклятия и смерти. Религиозные общества и секты откалывались от Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви. Церковная история указывает когда, где и почему происходили церковные разделения. Римская Церковь сначала сильно испортила самый дух христианства и породила раскол Лютера, с которого началось возникновение многочисленных церковных групп, разнящихся между собою и выбросивших из христианства все, не согласованное с их мнением. А выбросили они очень многое и существенное, так что осталось не полное христианство, а только его осколки. Особенно заразительно легко учение о спасении одною верою. Оставив в стороне силу христианства, люди потеряли через это опыт живого общения с миром святых и Богом. Остался образ благочестия без его силы. Конечно, нам они - не пример. Страшно думать, что весь неправославный мир блуждает окутанный или ложью или более или менее добросовестными ошибками. За этим идет всякое расстройство внешней жизни - войны нашего времени, беспокойства, страдания. На юге Индии есть общины всех главных церквей, света и многих сект. Мне пришлось действовать в этой обстановке. Надо иметь в виду, что иностранные миссии в Индии имеют организации, их поддерживающие, меня же, никакая организация не считала своим долгом поддерживать. Поехав в Индию по своему замыслу, я рассчитывал только на помощь Божию. Приходилось помнить заповедь Спасителя апостолам, посылаемым на проповедь: "Не берите с собою ни золота, ни серебра, ни меди в поясы свои" (Мф. 10, 9). И я решил всю надежду возложить на благодать Божию, Для этого нужно было, прежде всего, отбросить самонадеянность и быть в полном послушании Церкви. Это, по моему разумению, значило строго хранить православное вероучение, таинства, дисциплину. Как известно, благодать особенно привлекается смирением, покаянием, достойным причащением Тела и Крови Христовой, молитвою и другими монашескими подвигами. Обстановка благоприятствовала этому, и я ревновал, по мере сил, идти этим путем. По моим физическим особенностям, мне трудно быть строгим постником и аскетом. Во Франции я помню Константина Струве, впоследствии в монашестве о. Савву. Ослабив организм постом, он заболел туберкулезом легких и потом поправлялся, исполняя предписания докторов об обильном питании и покое. Я у себя на горе, однажды в жару тоже дошел до острого малокровия. Кроме сильной слабости, у меня над пяткой образовалась язва, для лечения которой пришлось ехать в горы и там пробыть некоторое время в госпитале. Более доступно для меня уединение, тяжелый физический труд, общая скромность жизни, домашняя молитва, совершение литургии. Во время путешествий не всегда легко соблюдать наши обычные посты. Если не всегда удавалось обойтись без молочной пищи, то от мяса, в ресторанах ли, или на пароходе, в семейной ли дружеской обстановке, где было удобно, я воздерживался, говоря, что - вегетарианец; где понимали - говорил просто, что пощусь и мяса кушать не буду. Худо ли, хорошо ли, но я шел намеченным путем. О строго монашеской жизни часто говорят, как о жизни полной лишений, страданий и испытаний. Господь посылает людям разные кресты в их жизни. Во многих случаях это - правда. Но, читая жития святых и наблюдая монашескую жизнь, нельзя не обратить внимания на ее духовные радости, на чувство удовлетворения от сознания правильности избранного пути, от чувства и сознания высоты достижений. Во время гонений, как и в наше время, бывали изменники монашеских обетов. В монастырях постоянно есть некоторый процент идущих туда, где можно жить материально беззаботно, без строгой дисциплины. Особенно часто это мы видим в больших, благоустроенных монастырях. Большинство же, в монастырях со здоровым духом, захватываются монашеской жизнью так, что мир им становится не интересен. В монастыре они находят высшее удовлетворение, высшие интересы. Так, привыкшему молиться, не только обычные разговоры для препровождения времени кажутся пустыми, ненужными, но и ненужными для души и вечности признаются даже научные земные знания. Наоборот, даже самые низкие с материальной стороны и самые бесполезные физические работы для умерщвления греховности плоти, для приобретения смирения и послушания - ценны, как привлекающие благодать Божию, несущие мир, радость, чувство приближения к Богу. Особенно благотворно христианское перенесение обид, отказ от гнева, мщения, осуждения, сыновнее хождение пред Богом и под Богом. Когда люди в таком устроении искренно служат Богу, Господь отвечает им помощью, прежде всего, в духовной же жизни, а также помощью и во внешних обстоятельствах, правда, часто ведя суровым, но спасительным высшим путем. Молитва и вся духовная жизнь направлены к Богу, к миру святых, ангелов, к вечности. Если это нужно, Господь являет Себя так, что грани между нашей обычной жизнью и потусторонней более или менее стираются, и облагодатствованный человек видит то, чего не видят другие. Так, например, подготовленный подвигами, Преп. Серафим Саровский удостаивался посещения Божией Матери, ангелов и святых. Видел он и бесов. Конечно, мир духов был для него такой же реальностью, как для обычных людей ясно присутствие соседей, родных. Это, как будто, - простой и короткий катехизис, который должен бы лежать в основе деятельности всех наших монашествующих, затем всего духовенства, а также и всех людей, ревнующих о духовной жизни и о водворении мира около нас и во всем мире. Лично для меня, это был фундамент, на котором строилось все остальное. Кроме внутренней духовной жизни, мы должны и во внешней деятельности отражать свои духовные стремления, духовную жизнь. Господь открыл нам, что Он спросит на последнем страшном суде: кормили ли мы голодных, одевали ли нагих, посещали ли больных и находящихся в темнице. В ветхозаветное время Господь повелел Моисею построить скинию, а парю Соломону - храм. В наше время мы нуждаемся в храмах и монастырях. Для меня в Индии открылась возможность соединить миссионерство словом с миссионерством делом и, как раз, на горе, как бы специально созданной для этого. V ПРИЕЗДЫ ПРАВОСЛАВНЫХ ЕПИСКОПОВ В ИНДИЮ Епископ Димитрий Отклики на мои донесения о работе в Индии, получились со стороны Сербской Церкви и русского Зарубежного Синода. В 1935 году сербским патриархом Варнавой было созвано церковное совещание представителей русских зарубежных церквей. От Балкан на этом совещании был митрополит Антоний, от Западной Европы - митрополит Евлогий, от Америки - митрополит Феофил и от Дальнего Востока - епископ Димитрий Хайларский. Дорога на совещание епископа Димитрия шла мимо Индии, и Синод Сербской Церкви ассигновал ему 20.000 динар на посещение Индии для проверки моих сообщений и, по мере возможности, содействия сближению Церквей. Не владея английским языком, епископ Димитрий просил меня приехать в приморский город Траванкора - Алеппи, куда он добрался не без затруднений. Я встретил епископа Димитрия в Алеппи, и там православные банкиры, по просьбе католикоса, окружили нас своей заботой. В тот же день на моторном боте мы прибыли в Котайям, резиденцию католикоса, и три недели были гостями его Церкви. Окончивший Московскую Духовную Академию, всю жизнь занимавшийся религиозно-педагогической деятельностью и написавший несколько учебников, епископ Димитрий старался использовать все свои знания и опыт в многочисленных выступлениях в церквах, на церковных собраниях, в школах. Сирийские христиане старались показать ему все достопримечательности своей Церкви, а его самого показать возможно большему числу своих людей. Мы побывали во многих их замечательных церквах, школах, в колледже в Альвэ, в монастыре, где жил я первое время, и на бывших в то время конференциях. Владыка Димитрий ездил и говорил, не отказываясь, и его приезд был плодотворен. Ради него, в Котайяме, в резиденции католикоса, было организовано собеседование с епископами об единении Церквей. В вероучении - в вопросе об ересях, особенно о монофизитстве, не оказалось противоречий, препятствующих единению. Более затруднительным оказался вопрос о Вселенских Соборах. Христиане южной Индии признают только три первых Вселенских Собора, к четвертому, Халкидонскому Собору у них определенно враждебное отношение. Вопрос ставился так: если нет разницы в вероучении, вопрос о Соборах уже не так существенен. Епископы Сирийской Церкви.говорили, что они просто не знают других Вселенских Соборов, кроме трех первых. Поэтому было решено, что им будет прислана книга о всех семи Вселенских Соборах. И некоторое время спустя, книга была действительно получена и передана епископам. Но, в сущности, этот вопрос, хотя и необходимый, - придаточный. А главное: наше общее сознание принадлежности к Православию, к Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви. Это сознание у нас было и раньше, и всякое здоровое общение, дружественное обсуждение дела, укрепляло сближение. Побывал епископ Димитрий и у меня на горе, в Па-тали мы, вместе служили. Воспользовавшись его приездом, я у него исповедовался. Видя мой скиток и работу с Сирийской Церковью, епископ Димитрий говорил: "Это как раз то, что нам нужно делать". В его приезд для меня острее встал вопрос о сотрудничестве с духовенством соборной юрисдикции, Я формулировал этот вопрос так: наши разделения - временные, дело же единения Церкви в Индии с русской должно быть выше этих разделений и в Индии лучше просто не подымать вопроса о наших разногласиях. В этом духе я говорил и с владыкой Димитрием, а также о том, что всякий мой переход в иное подчинение, перемена юрисдикции, будет неким шатанием .перед лицом сирийских христиан. Вообще же, я говорил ему, что считаю свою парижскую юрисдикцию правильной и что никуда переходить не собираюсь. Епископ Димитрий, в свою очередь, говорил, что он - "соборный кряж". Впоследствии все обернулось иначе: когда советские войска заняли Манчжурию, епископ Димитрий, в числе четырех дальневосточных епископов, примирился с казавшейся самой непримиримой для них московской юрисдикцией и в ее лоне скончался в Советской России. В конце своего пребывания в Траванкоре, когда мы однажды с ним ехали в автомобиле, владыка стал высказывать разочарование в своей миссии в Индии. "Я думал - говорил он - мне удастся объединить Церкви, но оказывается я напрасно ехал и старался". Я решительно ответил ему: "Это не так, владыка. Вам это не заметно, но вами сделано очень много и ваш приезд имеет большое значение..." Видно было, что владыка Димитрий воспрянул духом и после уже чувствовал не разочарование, а удовлетворение соделанным. Уезжая, он подарил мне книгу: "Избранные творения митрополита Антония" и просил проводить его в Коломбо. В то время у меня было слабо с финансами. В Коломбо владыка попросил меня послать телеграмму в Шанхай, с предупреждением о его приезде. Уплатив больше 10 рупий за телеграмму, я мог еще купить себе билет для проезда домой, но тратить на еду мог позволить себе ровно столько, чтобы не голодать. Возвратившись домой, я провел два дня, занимаясь только своими делами. Затем стал читать книгу митрополита Антония, все время лежавшую открытой на столе. Перелистывая ее, я неожиданно нашел в ней 70 американских долларов!.. А еще дня через два, вспомнив, что я не просмотрел всей книги, начал снова ее перелистывать и нашел еще приблизительно столько же долларов и английских фунтов. Это, видимо, владыка Димитрий деликатно оставил мне на нужды - избыток, от полученных в Сербии денег - очевидно глубоко сочувствуя моему делу. Позже он написал тоже очень сочувственный делу в Индии отчет о своей поездке, напечатанный в Харбинском журнале "Хлеб Небесный" и изданный затем отдельной брошюрой. Он писал, что если есть разница у христиан южной Индии с нами, то, как и у наших староверов в строну большей строгости. Писал также, что дело единения стоит крепко и что нужно его продолжать до полного осуществления. Перед приездом епископа Димитрия я долго спал по ночам на ветру, спасаясь от жары, почти не накрываясь, и почувствовал ревматизм во всей правой стороне тела. Ездить с владыкой пришлось большей частью в двойной одежде по сильной жаре. Я старался меньше пить, чтобы не потеть, и, если пил, то больше воду с сахаром и лимоном. Когда, проводив епископа Димитрия, я возвратился домой, Самуил сказал, что у меня изменился цвет глаз: посмотрев в зеркало, я заметил, что мои глаза пожелтели, очевидно, кислотой были попорчены мои почки. Начав больше пить воду, но без кислот, я скоро поправился, а также обратил внимание, что благодаря поездкам в жару, совсем избавился от ревматизма. Митрополит Досифей В конце того же года, неожиданно, я получил телеграмму о приезде в Траванкор сербского митрополита с просьбой встретить его в Котайяме. Оказалось, что на всемирную конференцию Y.M.C.A. в Майсор приехали: из Сербии - митрополит загребский Досифей, из Парижа - русский Федор Тимофеевич Пьянов, из Болгарии - секретарь Y.M.C.A., которого мы просто называли Константином. Все они побывали в Траванкоре, где были гостями в моем скитке. Больше всего я путешествовал с митрополитом Досифеем. Была большая разница в деятельности епископа Димитрия и митрополита Досифея. Приехав первым епископом на юг Индии со специальной целью к христианам здешней древней Церкви, епископ Димитрий отнесся со всей серьезностью и тщанием к своей миссии. Епископы Сербии, по словам митрополита Досифея, приравнивались по материальному обеспечению к министрам. Митрополит Досифей был вторым после патриарха Варнавы. Главная его цель была поездка на конференцию в Майсор, которая, видно было, тоже его особенно не интересовала. Чувствовалось, что он приехал в Индию как будто бы в отпуск для отдыха, а также для того, чтобы посмотреть необычайную страну. Он был в прекрасном, веселом настроении, и наши хозяева это чувствовали. Ф. Т. Пьянов настаивал, чтобы на конференцию пригласили и меня, и уговорил меня ехать с ними. Как раз в это время, меня глубоко укусила в ногу полудикая собака, и я два дня пролежал в госпитале. На конференцию я прибыл с опозданием и узнал, что ее председатель доктор Джон Мотт, настаивал, чтобы в один из дней совершалось православное богослужение. Митрополит Досифей решительно отказался, и я взял это на себя. Доктор Мотт предварил наш молебен прочувственным словом, а Пьянов дал соответствующие объяснения. Проповедь мне пришлось говорить по-английски. Это как раз, были дни нашего Рождества, и в этот день полагалось Евангелие об избиении Иродом вифлеемских младенцев. Я говорил, что, если на это событие смотреть по-земному, нам не найти оправданий этой жестокости. Но, если мы посмотрим на него в связи с главным делом Христа - устроением Царствия Божия, вечного Царства, - мы поймем, что этим Христос говорил то же, что на суде Пилата: "Царство Мое не от мира сего". Он взял, как первых мучеников, этих детей от скорбен мира в Свое Царство, и лам нужно не скорбеть о них, а радоваться... Проповедь получилась чисто православная. На конференцию собралось около 250 человек 35 разных национальностей. Но только мы вдвоем с митрополитом Досифеем были в нашем духовном одеянии. Чуть ли не у всех делегатов были фотографические аппараты, и первые два дня нам не было прохода от желавших нас фотографировать. После конференции митрополит Досифей еще раз был в Траванкоре. К его приезду митрополит Евлогий прислал из Парижа указ о возведении меня в сан архимандрита и просил митрополита Досифея совершить надо мной соответствующий чин. Митрополит Досифей не хотел делать этого без разрешения своей Церкви и, только получив сначала ответную телеграмму от патриарха Варнавы, а потом и бумагу, 24 января 1937 года в церкви резиденции католикоса и в присутствии последнего возвел меня в сан архимандрита. Я был возведен в архимандриты сразу из иеромонахов. Митрополит Досифей передал мне благословение патриарха Варнавы и подарки: два Св. Антиминса, иконку-складень и свою большую фотографию с собственноручной любовной подписью. Впоследствии в Америке, сербский епископ Николай Охридский не раз говорил мне: "Если бы вы знали, как вас любил патриарх Варнава!" Спаси его Господи! Как и епископа Димитрия, я ездил провожать митрополита Досифея в Бомбей. Он тоже оставил мне крупную сумму динар и фунтов, на которую я жил и продолжал возводить свои постройки. Из Сербии митрополит Досифей вместе с епископом Николаем еще два раза прислали мне крупные суммы перед Второй Мировой войной. Но этим роль митрополита Досифея не окончилась. В том же 1937 году католикос с бывшими тогда ромбанами или архимандритами, впоследствии митрополитами Феодосией и Дионисием, поехал в Англию на Эдинбургскую конференцию. По дороге они были гостями митрополита Евлогия в Париже и вместе с ним участвовали на Эдинбургской конференции. В это время в Сербии шла борьба из-за конкордата государства с Католической Церковью; скончался патриарх Варнава и митрополит Досифей остался его заместителем. Он пригласил католикоса со спутниками заехать в Сербию. Отец Фома остался в Англии для усовершенствования в сирийском языке в Оксфордском университете; в Сербии же побывали католикос и о. Алексей, нынешний митрополит Феодосии. Индийские духовные лица были гостями государства, что для них было совершенно необычно. Дома они были рады, если государство позволяло им мирно существовать, но о какой-либо помощи с его стороны они и не мечтали. А здесь они путешествовали в роскошных вагонах по железной дороге; всюду их встречали с почестями гражданские и военные власти. Гости были приглашены на бывший тогда очень многолюдным съезд православного духовенства, где католикос произнес речь. Но, самое главное то, что всюду их с любовью принимали как своих, православных, и все это способствовало сближению Церквей. Архиепископ Нестор Третьим православным именитым гостем Индии был архиепископ Нестор, со своим секретарем архимандритом Нафанаилом (Львовым). Заграничный Синод командировал его организовать в Индии более широкую миссию. Мне он говорил, что у него был план устроить епархию, в которую входила бы Индия, Цейлон и Малайский архипелаг; на первое же время всего четыре прихода. Как и с предыдущими епископами, мы путешествовали по Траванкору, служили и у меня на горе. Для меня разница была в том, что теперь переводчиком, был о. Нафанаил, лучше меня владевший английским языком и к которому архиепископ Нестор привык. Разница была также и в отношении сирийских христиан к переговорам о вере. В то время, как при переговорах с епископом Димитрием все было ново, шла творческая работа, - теперь была видна трафаретность. На вопросы архиепископа Нестора, епископ Филоксенос ясно и спокойно давал раньше решенные и формулированные ответы, чувствовалась бесполезность повторяемых разговоров. Все же, как всякое личное общение, и этот визит в какой-то мере был полезным. Нечто особое имело место в Коломбо на Цейлоне, в связи с приездом архиепископа Нестора. Его приезд вызвал возбуждение в местной англиканской Церкви. По высадке с парохода он был приглашен служить в большой, культурный приход с церковью Св. Ап. Павла и священником, другом православия о. Василием Джайявардена. На службу собралось 28 священников. Сам архиепископ Нестор - слабый певец, архимандрит Нафанаил - без музыкального слуха, поющих русских не было, и архиепископ Нестор распорядился служить без пения. Конечно, служба от этого много потеряла. Еще в 1900 году в Коломбо отделились от католичества 17 приходов и обратились к Константинопольскому патриарху с просьбой принять их в свою юрисдикцию. Константинопольский патриарх поставил условием их приема - перекрещивание. Оскорбленные таким ответом, отколовшиеся обратились к якобитскому патриарху, главе православных христиан в южной Индии, живущему в Сирии. Якобитский патриарх их принял, но не проявлял о них никакой заботы: Паства стала расходиться, церкви оставались беспризорными и, как таковые, забирались католиками. К приезду архиепископа Нестора в Коломбо осталась одна, последняя церковь с паствой в 70 человек и пожилым священником Иосифом Альварец. Они обратились к архиепископу Нестору с просьбой принять их в Русскую Православную Церковь. Как и епископ Димитрий, архиепископ Нестор ехал в Индию с надеждой на большой и быстрый успех. Действительность говорила, правда, что поле деятельности широкое, возможности большие, но для успехов нужно поработать, нужно сотрудничество верхов нашей Церкви, нужно время и Божие благословение. В Харбине у архиепископа Нестора было более скромное, но налаженное дело со своими русскими. С архимандритом Нафанаилом у него были большие нелады, и он оставил его в полученном приходе, а сам уехал обратно в Харбин. Мне архиепископ Нестор подарил икону Преп. Андроника, хорошо написанную в Харбине, а католикосу - митру. В церкви католикос ее никогда не надевал, но иногда показывал гостям, надевая дома. Во время одного моего приезда к нему, он сказал мне: "Вы архимандрит, и у вас должна быть митра. Мне митры не надо и я подарю ее вам". Так я стал обладателем, в некотором роде, исторической митры. На острове Цейлоне Однажды, недели на две, я ездил в гости к о. Нафанаилу, в Коломбо. С приходом, перешедшим из католичества, у него дело не пошло. Прихожане настаивали на сохранении своих католических обычаев и обрядов. Алтарь и квартира священника построены были солидно, сама же церковь, со старыми стропилами из бамбука, ожидала перестройки. Значительную ценность представляла сама церковная земля: довольно большой участок в самом центре Коломбо, рядом со зданием суда, с несколькими небольшими домиками, сдаваемыми в наем. Все имение оценивалось тысяч в 100 рупий. Католики начали из-за него судебное дело и, как раз при мне, собравшись толпой, пытались отобрать имущество силой. Сторону архиепископа Нестора взялись защищать адвокаты, прихожане церкви Св. Ап. Павла. Вокруг о. Нафанаила объединились немногие русские, греки, помогали ему англикане: скоро было нанято новое помещение для церкви, сделан иконостас, отцу Нафанаилу было назначено жалованье. Держа себя свободнее, чем следует, особенно, монаху, архимандрит Нафанаил подрывал к себе уважение. Окончательно дело было испорчено пасхальным богослужением в 1939 году. Когда я гостил у о. Нафанаила, он организовал в одно из воскресений совершение литургии в церкви Св. Павла. Я подготовил небольшой хор из русских. Отец Нафанаил служил, а я управлял хором. Пение так понравилось нашим хозяевам, что о. Василий просил меня приехать к ним и устроить такой хор для их церкви. Кроме того, он взял нас в свое имение, которое находилось вблизи Коломбо, предлагал мне участок земли с рисовым полем, обещал помощь при постройках и просил устроить монастырь. Мне лично не хотелось оставлять дело в Траванкоре, а митрополит Евлогий, в ответ на донесение об этих предложениях, писал, что мое главное дело с Сирийской Церковью в Траванкоре и что не следует браться за два дела. Архимандрит Нафанаил очень просил меня приехать к нему на Пасху, но в это время дома у меня были свои дела, и я не поехал. На его богослужение собрался народ, ожидая обычного торжественного пасхального богослужения, но ни сам о. Нафанаил, ни другие не умели петь даже Христос Воскресе. Греки купили ему пароходный билет до Венеции, дали на дорогу 5 англ. фунтов - и так кончилось его миссионерство, о котором он писал в газетах обширные статьи. Уже после войны я стал получать письма из Коломбо от о. Василия Джайявардена с сообщением о том, что адвокаты в суде выиграли имущество для архиепископа Нестора. Но архиепископ, тогда уже митрополит, Нестор был в Советской России, и что я мог сделать?.. У Заграничного Синода было намерение послать туда несколько человек для устройства миссии. При удаче, это было бы нечто одушевляющее каждого православного, подымающее дух, безразлично - в эмиграции ли или в Советской России. Но это намерение разрушила частично Вторая Мировая война, а главным образом - порча дела архимандритом Нафанаилом. Через Коломбо когда-то проходили русские пароходы Добровольного Флота, так что русских там знают. В англиканской церкви на Цейлоне сосредоточены наиболее культурные люди острова, многие со средним и высшим, некоторые даже с заграничным образованием. Хорошие психологи, индусы и жители Цейлона чувствуют некоторые недостатки, пороки англиканской церкви и правоту православия. Разговаривая в моем присутствии о православии, два англиканских священника говорили: "Вот где бесспорное по благодати священство..." Однажды, при поездке по Коломбо на автомобиле нас возил англиканский священник из местных жителей средних лет. В следующий мой приезд я увидел его уже в сане епископа, быстро ориентировавшегося в обстановке и прекрасно ведшего свое дело. Я "обратил внимание на его развитость, многосторонность, живость. Мне мало пришлось иметь с ним дела, но у нас с ним были самые хорошие отношения. Если бы так всегда в епископы выбирались самые лучшие! Жители Цейлона не раз мне говорили, что их остров необыкновенно хорош и здесь мог бы быть рай на земле. Помню, в училище, в России, в учебнике географии говорилось, что остров Цейлон - это сплошной прекрасный, благоухающий сад. Несколько лет спустя, после приезда архиепископа Нестора, мне пришлось побывать в центре Цейлона. Инженер В. А. Ленчевский, с которым мы первое время жили на ферме Кириченко, написал мне из Калькутты письмо приблизительно такого содержания: "Поступаю на службу, но берут с отметками о здоровье А и В, а мои отметки Д или Е и мой возраст выше допускаемого. Надежды почти нет. Прошу Вас отслужить молебен." Я отслужил молебен Преп. Серафиму Саровскому, и дня через два от Ленчевского пришло воздушное письмо, в котором он сообщал о получении службы гораздо лучшей, чем ожидал, по оросительным работам на Цейлоне. Позже с Цейлона он писал, что ему одному скучновато и приглашал меня на месяц к себе в гости. Приехав на Цейлон и пожив некоторое время на месте работы Ленчевского, за 20 миль от Коломбо, мы сговорились с еще одним инженером цейлонцем и поехали в центр острова. Особенно хороши места в центре острова, например, район города Канди - 2000 футов над уровнем моря где более прохладно, и около Адамова Пика, где возвышенности доходят до 7000 футов высоты. Кроме индусов, на острове имеется и несколько других народностей. На окраине города Канди мы видели буддийский храм Зуба, одно из мест паломничества. Отрадны картины многочисленных чайных плантаций, живописно покрывающих горы, со здоровым, прохладным климатом, со здоровой человеческой жизнью и благополучием. При мне в Траванкоре и на Цейлоне была благоприятная обстановка для создания наших миссий, и дай Бог, чтобы это было сделано, хотя бы и позже. Во время моего пребывания у Ленчевского в чудной тихой сельской местности, отправившись на прогулку вечером в воскресенье, мы вошли в англиканскую церковь. Народ собрался, а ожидаемый священник не приехал. Церковный совет обратился ко мне с просьбой совершить службу без проповеди. Я сговорился с дамой-органисткой, что я буду служить нашу вечерню и что между моим пением "Господи Воззвах", "Свете Тихий" и ектений, будут петь они. Встав на середину алтаря, конечно, без всяких облачений, я спокойно провел службу, и богомольцы остались очень довольны. VI ПРАВОСЛАВНАЯ СИРИЙСКАЯ ВОСТОЧНАЯ ЦЕРКОВЬ (ДА ОРТОДОКС СИРИАН ЧЕРЧ ОФ ДА ИСТ) Семинарии и вероучение Некоторые старые резиденции епископов юга Индии называются семинариями. В Котайяме партией католикоса недавно устроена и функционирует семинария отдельно от резиденции католикоса. Как небольшая церковь, нуждающаяся в небольшом количестве кандидатов во священство, Сирийская Церковь не имела солидной, постоянной семинарии. Обычно семинарии открывались по мере нужды и, выполнив дело, опять на время закрывались. Большей частью они открывались при резиденциях епископов, ревновавших о подготовке духовенства и руководивших семинариями. Резиденция епископа - обычно шумное место, куда паства и духовенство приходят с жалобами на всякого рода несправедливости. Такое место едва ли здоровое для пребывания духовного учебного заведения. Наоборот, места паломничества, как в России - Киев, Троице-Сергиевская Лавра, хорошо влияют на оцерковление духа учебного заведения. При мне в Траванкоре были семинарии при резиденции католикоса в Котайяме и митрополита Афанасия - в Альве. В бытность в монастыре Бетани, мне пришлось около года наблюдать за занятиями о. Алексея с 5-6 братьями, потом получившими священство. Мой друг, набожный мирянин, доктор богословия Колумбийского университета в Нью-Йорке, С. Т. Ипен, при своей английской школе, тоже пытался открыть семинарию. Так как в семинарию поступил только один диакон, то ему пришлось отказаться от этого проекта. У митрополита Дионисия есть желание создать около себя, кроме женского, также и мужской монастырь при школе Св. Стефана в Патанапурам. При нем всегда живет несколько молодых людей или учащихся, или что-либо делающих при школе. Регулярная семинария требует регулярной отдачи времени и средств. Часть, попадающих в духовенство, получает знания помимо семинарии. Некоторые семинаристы, не окончив семинарии, начинают сопутствовать епископу и затем получают священство; другие наоборот: побыв около епископа, посылаются в семинарию для пополнения знаний. Некоторые берут специальные уроки сирийского языка. Владыка Феодосии однажды говорил мне про не обучавшихся в регулярных школах, что с такими иногда трудно иметь дело, как с недисциплинированными, непослушными. В первые годы моего пребывания в Траванкоре, при резиденции католикоса в Котайяме существовала сравнительно большая семинария: 25-30 учащихся на двух курсах. Кроме теоретических занятий, главным образом шло обучение сирийскому языку и пению. После небольшого перерыва эта семинария была перенесена на новое место, в том же Котайяме, и обеспечена новыми помещениями. Под начальством моего доброго друга, сравнительно образованного и способного, неженатого священника о. Скарии, она начала работать, расширив программу и увеличив время обучения. Все время кто-нибудь из Сирийской Церкви учится то в протестантском колледже, где-то около Калькутты, то в англиканском епископском колледже - "Бишопе колледж". Русские церковные люди помнят недавно учившегося в Англии диакона Филиппа, Впоследствии он был приходским священником и учителем семинарии в Котайяме. При такой постановке дела, церковная наука в Сирийской Церкви стоит не на должной высоте. Про многих европейских и, в частности, русских ученых известно, что будучи людьми выдающихся способностей, они с увлечением, с полным использованием своего времени отдавались науке, достигали больших знаний и печатными трудами двигали науку вперед. Передовые проповедники и церковные деятели Сирийской Церкви, несомненно, с течением времени обогащаются и знаниями, и уменьем применять их словом и пером, но, поскольку все это заимствовано из чужих религий, на их знания приходится смотреть с опаской. Своей авторитетной богословской науки у них нет. Это их слабость, и пока не видно, как они разрешат этот вопрос. Католики определенно конфузят их, говоря, что их епископы учатся в протестантских колледжах. Их авторитет в церковном уставе, пении и сирийском языке, почти 30 лет бывший учителем семинарии - о. Александр, с которым я познакомился в мой первый приезд в Котайям, на мой вопрос: "Знал ли он раньше о Русской Церкви?" - без всяких уверток ответил: "Я ничего про нее не знал"... Вопрос о том, как существовало и какими путями шло к ним вероучение и какова история сирийских христиан, едва ли разрешим при примитивной и одновременно сложной обстановке, в которой протекала история не только их, но и имевших на них влияние ближайших соседей в далеких просторах Азии. Едва ли особенно и ценно такое изучение, поскольку дело касается административно-церковных и вероучительных нестроений. Для истории более ценны духовные и научные достижения, о чем мало слышно из истории Индии. Несомненно, все же, что Церковь в Индии была близка к православию, и, вероятно, трудолюбивый историк, изучив разбросанные по библиотекам мира письмена, когда-нибудь осветит сложные извилины ее истории и вероучения. Мне сейчас это не под силу, но возможно кому-нибудь понадобятся мои впечатления и мысли при знакомстве с людьми, которых мне там пришлось наблюдать. Официально сирийские христиане проклинают монофизитизм (монофизитизм - ересь, учащая, что Христос был только Божеской природы, человечество же в Нем поглощено божеством. Ересь осуждена на IV Вселенском Соборе) и его родоначальника Евтихия. Нередко малознающие, называют христиан южной Индии монофизитами. Есть ли в этом какая-то доля правды? Их история связана также с несторианством, католичеством, англиканством. Чисто ли их православие? - Живущие в обстановке борьбы за веру, они сами редко признаются в своих слабых местах. Когда я показывал им латинскую энциклопедию, в которой католики пишут, как они переменили крестное знамение и как объясняют эту перемену, объяснение крепко врезавшееся в сознание христиан южной Индии, они никак не соглашались, что это латинское нововведение и объяснение. Главный авторитет христиан южной Индии в настоящее время - их католикос. Как уже говорилось, в сирийской патриархии его обвиняли в незнании истории своей Церкви и в слабости логики. Как я его помню, он твердо запомнил объяснение исторических событий времени Халкидонского Собора обвиненной стороны, полное исторических неправильностей, и сбить его с этой позиции трудно. Формулы, принятой халкидонским Собором о соединении во Христе Божества и человечества неслиянно, неизменно, нераздельно и неразлучно, - они не принимают, соглашаясь с ее сущностью. Их же собственные формулировки вызывают споры среди них же самих. Главная их разница с нами - в признании ими только трех первых Вселенских Соборов, тогда как у нас твердо требование к вступающим в нашу Церковь - признание всех семи Вселенских Соборов. В связи с борьбой вокруг IV Вселенского Собора, Сирийская Церковь почитает своими святыми: Диоскора, осужденного на Халкидонском Соборе, отца раскольников монофизитов, Иакова Борода, и других деятелей этого времени. Вообще, трудно предположить, "чтобы индийские христиане близко принимали к сердцу дошедшую до них историю и имена, но отдельные представители их Церкви упрямы, доказательства объективной истории и логики не для них, и говорить с ними трудно. Трудно определить, насколько некоторые из них далеки от монофизитства или близки к нему. Отрицаясь монофизитства в целом, они имеют святыми его апостолов и хранят его осколки. Против последних четырех Вселенских Соборов они не идут, но говорят о незнакомстве с ними. У них нет глубоких ревностных ученых, которые глубже проникли бы в свою историю и вероучение на месте ли, или в Сирии, или в других местах. За 18 лет пребывания моего среди них были разговоры об изучении некоторыми из них русского языка для того, чтобы воспользоваться сокровищами нашей богословской науки. Я достал им несколько самоучителей, но тогда еще никто не начинал изучения. Теперь, как я слышал, по-русски говорит епископ Филоксенос, посвященный после моего отъезда из Индии. Объяснение, почему сирийские христиане сейчас близки к православию, нужно искать в близости к православию их патриарха в Сирии, близкого географически к православным центрам Востока. Но, очевидно, есть какие-то причины, мешающие им быть в полном единении с нами. Поскольку пришлось заметить, у них несколько неопределенное учение о Церкви. О спасении л таинствах они говорят и пишут много - эта сторона вероучения, по-видимому, у них на большой высоте. Любят они говорить о посте и молитве. Бывший в Траванкоре епископ Димитрий провел параллель между ними и русскими старообрядцами, хотя и отколовшимися от Церкви, но в сторону большей строгости. Так ли это - судить не берусь. Часто в проповедях они говорят о смирении и покаянии. И в этом их вероучение нашего православного духа. Профессор А.В.Карташев в резюме определил, что у них хаос в вероучении и в нем невозможно разобраться. Если начать разбираться в том, кто знает христианское учение и кто не знает его, мы придем ко многим парадоксам, определенным словами Спасителя об утаенном от премудрых и разумных и открытом младенцам. Преемство епископской благодати Другой затруднительный вопрос в отношении христиан южной Индии, это вопрос о том, какими путями шло в их Церковь преемство епископской благодати. При этом вряд ли возможно выяснить его историческими исследованиями. Представляется, что с христианами южной Индии этот вопрос разрешится легче и вполне удовлетворительно при условии их желания иметь несомненную благодать, что мне пришлось наблюдать среди них. У англикан вопрос о благодати их епископства сильно затруднен гордостью: как может англичанин согласиться на признание порочности благодати своих епископов?! А как раз подобной гордости не должно быть в этом деле. Но одно дело - мнение, что благодать есть, а другое - есть ли она в действительности. "Дух дышет, ид еже хощет". Присутствие Духа Святого и гордость мало совместимы, тогда как смирение - место благодати, и христиане южной Индии ревнуют чрез смирение иметь благодать. Как у них, так и в Англиканской Церкви, в случае соединения со всею Православною Церковью, вопрос разрешился бы, если бы те и другие согласились при новых посвящениях их епископов, приглашать епископов наших Церквей к передаче им епископской благодати. Но еще лучше было бы в момент единения Церквей применить некий чин восполнения благодати их епископата. Единение было бы идеальным, если бы в духе взаимной любви присоединяемые просто попросили сделать с ними все, что нужно для полноты единения и благодати, а приемлющие, тоже любовно, без унижения принимаемых, сделали все, чтобы после не было никаких сомнений, кроме радости от правильно выполненного великого дела. Церковное управление Отделившись от патриарха в Сирии, партия митрополита Дионисия, - или как ее все больше называют партия католикоса, - все время делала попытки примириться с патриархом и его партией, но сталкивалась с требованием полного подчинения ему. После смерти митрополита Дионисия, на всецерковном соборе в 1934 году в Котайяме была выработана конституция о самостоятельном управлении, но о самой группе говорилось, как о части Сирийской Церкви, глава которой - патриарх, и высказывалось желание примирения с патриархом. Пока что эта Церковь управляется синодом епископов, во главе с католикосом. Вся Церковь разделена на епархии, епархии - на приходы. Есть комитеты приходские и епархиальные и комитеты всей Церкви. Во всех этих организациях бывают собрания комиссий и общие собрания. По мере надобности, организуются также строительные и школьные комитеты. Здания церквей Большинство церквей на юге Индии построено в период английского владычества, когда жизнь была сравнительно спокойной. Сирийские церкви не могут похвастаться богатством архитектуры. Несомненно, впереди всех идут католики, часто строящие колокольни и красиво отделывающие свои костелы, как снаружи, так и внутри. Наиболее примитивные церкви у православных якобитов они наводят больше лоск для других, для показа. Для собственного употребления, например, большие состоятельные приходы, но расположенные в стороне от посторонних глаз, отводят для церкви большое хорошее место; если прихожан много, церковь обширна выстроена солидно с массивными стенами, обращают на себя внимание толстые, прочные стропила крыши столбы, кое-где бывают резные украшения. Но архитектура проста и в большинстве однообразна; продолговатое четырехугольное здание с двухскатной, простои крышей. Алтарь же внутри приподнят на несколько ступеней, а крыша такая же простая, но несколько приподнята выше крыши самой церкви. Обычно вдоль церкви, иногда с одной стороны, иногда с обеих, строятся веранды, а иногда и боковые комнаты. Специальных колоколен и башен почти нет. Небольшой колокол помещают тут же в церкви или снаружи; во всяком случае, хотя бы один колокол или Существует обычай, по католическому образцу совершать одновременно 2-3 литургии: одну вслух другие молча, и для этого у главного алтаря пристраиваются небольшие боковые алтари. Алтарь соединяется с церковью не тремя, как у нас, вратами, а только одними широкими вратами с аркой, завешиваемыми завесой с крестом в центре. Боковые алтари вделываются в ступени, ведущие из церкви в алтарь, и тоже имеют свои завесы. При более примитивном устройстве, алтарь является продолжением одного продолговатого четырехугольного помещения, возвышаясь лишь на одну-две ступени, и во всю ширину отделяется от церкви только завесой. Тогда боковые алтари строятся в самом главном алтаре или же добавочные алтари - столы приносятся на время, по мере надобности. Принадлежность каждой церкви - высокий продолговатый стол, покрытый скатертью, с каким-либо светильником - керосиновой лампой или просто свечей и с книгами невдалеке, прямо перед вратами в алтарь. По этим книгам священники и певцы совершают вечерню, утреню, часы и иные богослужения, кроме литургии, когда все переходят в алтарь. Когда певчих много и службы часты, как в семинариях, столов бывает два. Если нужно, они раздвигаются по сторонам. Тогда место для певчих бывает приблизительно такое же, как и в наших церквах. Посреди церкви на цепи с потолка свешивается массивный, часто вычурной работы светильник, в который вливается кокосовое масло; в желобки наружного круга полагаются фитильки из материи (часто их много), берущие масло из большого жёлоба внутри светильника. Это - своеобразная принадлежность сирийских церквей. Свечей, как у нас, не ставят, или, если ставят, то только на ступеньки, ведущие к алтарю. Бывают, но не везде, какие-нибудь приспособления для свечей. Чаще делаются просто денежные приношения на масло. Стены почти всех церквей строятся из камня, крыши кроются черепицей. Тропический климат не требует защиты от холода, как на севере, поэтому двери к окна во время богослужений открыты и дают свет и прохладу, а наверху потолка нет: достаточно одной, крыши. Вид стропил и крыш снизу непривлекателен, поэтому в богатых церквах, как и в домах, снизу они обшиваются досками и красятся, тогда вид много выигрывает. Престол делается большой и высокий, по образцу католических, и также, как и у католиков, на лесенке задней стороны устанавливаются многочисленные и длинные свечи. Жертвенников, как у нас, нет; проскомидия совершается на престоле. Прислуживающие могут прикасаться к престолу, что у нас разрешается только священнику или диакону. В маленьких церквах престол ставят к самой задней стене алтаря; обычно же, как и у нас, между престолом и задней стеной оставляется проход, для обхода престола при каждении. Таких антиминсов, как у нас, у них нет. "Откуда нам взять столько мощей?" - говорил мне католикос... Вместо антиминса у них на престоле должна быть освященная дощечка. На ней лежит постоянная принадлежность престола - Св. Евангелие, рядом - напрестольный крест; за престолом помещается запрестольный крест. На том же престоле хранятся: чаша, дискос, вроде металлического блюдечка, звездица, лжица и покровы. Кадила такие же, как и наши, только к цепочкам приделаны бубенцы, которые звонят во время каждения. Скамей в церквах нет, но иногда во время богослужения и проповеди, богомольцы сидят на полу, застланном циновками. Над престолом часто можно видеть сень, украшенную вычурной резьбой и раскрашенную яркими красками. Иконопочитание Иконопочитание в Сирийской Церкви можно считать забытым, но сохранилось и сильно почитание креста. В Великий Пяток бывает особенно длинное богослужение, продолжающееся часов пять. На середину церкви ставится большой крест, обычно произносится большая проповедь, а молящимся дается питье горького вкуса, как желчь. Продолжительное богослужение бывает и в среду четвертой седмицы Великого Поста, причем на средину церкви тоже выносится крест. Кресты ставятся на крышах церквей; обязательно должен быть крест на престоле, на завесе, часто на дверях церкви и даже домов. Ношение нательных и наперсных крестов распространено не так сильно, как у нас. Наперсные кресты католического или англиканского образца (золотые или позолоченные) носят все епископы. Кроме того, у каждого епископа имеется крест золотого цвета, вроде нашего напрестольного, который он всегда носит с собою и коим благословляет народ в церкви и вне ее. В старинных церквах сохранилась стенная живопись - иконы, в новых церквах ее почти нет. Исключением является самый большой храм с двумя пределами в Неранам. Все задние стены всех пределов расписаны новой, крупной, не плохой живописью - иконами. На мой вопрос об иконопочитании, большой авторитет Сирийской Церкви - покойный митрополит Дионисий-Георгий ответил мне, что в требниках у них есть чин почитания икон и что в этом у нас с ними нет разницы. Но раза два-три подымая этот вопрос с католикосом, я слышал решительное осуждение иконопочитания. Лично он - явный враг иконопочитания. По своему желанию некоторые епископы, священники а прихожане часто украшают церкви и дома немногими, а иногда и многочисленными иконами. Правда, такого иконопочитания, как у нас, у них нет, как нет и песнопений, посвященных иконам, а тем более их праздникам. Видя у меня иконы, многие просили их у меня. Мною было роздано несколько сотен иконок и их, затем приходилось видеть во многих домах, а иногда и церквах. Охотно они принимают нательные крестики и носят их или на шее, или прикалывая на одежду. Таким образом, настоящего иконопочитания у них нет, но они и не против него. Однажды в Тирувалля, в особенно почитаемом храме Св. Вел. Муч. Георгия, я был вместе с митрополитом Дионисием при большом количестве молящихся на литургии в воскресенье. Владыка говорил мне, что этот храм чтится не только христианами, но и людьми других вероисповеданий - магометанами и язычниками, так как здесь совершаются чудеса. Как всегда, и в этот раз он просил меня проповедовать, а сам был переводчиком. Видя восточную стену алтаря, расписанную когда-то Иконами, теперь уже с сильно потемневшею живописью, я сказал, что наши церкви еще больше расписаны иконами, чем эта особенно чтимая, старая церковь Св. Георгия. Говорил я также, что люди видели на земле воплотившегося Бога, Его Пречистую Матерь и Его Святых. Естественно желание хранить воспоминание о них, как мы храним портреты и фотографии наших родных и дорогих нам людей. Во время богослужений мы стараемся обратить нашу мысль и наше сердце к Богу, мы освящаем наш слух священными молитвами и пением, наше обоняние - каждением, почему же нам не освящать также наше зрение священными изображениями? Митрополит Дионисий одобрительно отозвался о проповеди, когда я ему говорил, что у меня было некоторое сомнение в том, как будет принята такая проповедь, коль скоро в Сирийской Церкви нет иконопочитания. Вероятно, упадок иконопочитания здесь вызван и примитивностью обстановки, в которой людям приходилось жить, и слабо развитой живописью. Верится, что оно легко может быть восстановлено и войдет в жизнь при надлежащем подходе к делу с нашей стороны. Церкви их всегда строятся на восток и перед церковью, на запад, на дороге ставится большой крест или целая часовня с крестом. Богослужения Сирийской Церкви Богослужение Сирийской Церкви - это то, с чем мне особенно много приходилось иметь дела. Вступив на путь единения с этой Церковью, я старался быть ближе к ней, особенно в том, что касалось церкви, молитвы и христианства вообще. Сирийцы на меня смотрели, как на своего, как на священника дружественной Церкви. Во время праздничных и более торжественных богослужений меня всегда братски приглашали в алтарь вместе с их духовенством. Они любили, когда я бывал в черной рясе и клобуке, но еще больше - в мантии и митре. Все больше наблюдая и знакомясь с ними, я рад был узнать, что при довольно большой внешней разнице с нами, удивительно хорошо сохранилось от апостольской Церкви главное в области таинств и богослужения. В основе богослужения - 7 таинств. Центральное из них - Евхаристия - по своей литургической структуре, продолжительности, благоговению, с которым оно совершается, по торжественности - сходно с нашим. Обычные темы проповедей и на литургии и на религиозных собраниях - о святости храма, бесценности дара единения с нами Христа в таинстве Евхаристии, о важности других таинств, о молитве, и, конечно, о христианской жизни. Скромной архитектуры, здешние храмы редко строятся, как у нас, для красоты и освящения места церквами и престолами разных праздников и святых. Хотя сирийские храмы тоже посвящаются праздникам Божией Матери и святым, но, обычно, строятся только для действительной нужды, для церковной молитвы. Церковь для здешних христиан, прежде всего, - Дом Божий, Дом Молитвы. Если есть где-либо по близости два храма, то второй выстроен лишь потому, что первый стал мал для растущего количества богомольцев. Живя оторванной группой и не имея постоянного священника, сирийские христиане все же строят скромную небольшую церковь, чтобы иметь богослужение, если не через воскресенье, то хотя бы один раз в месяц. При большом количестве разных вероисповеданий на юге Индии христиане живут, обычно, вперемежку с иноверцами, и все они стараются иметь свои церковки и молитвенные дома. Путешествуя, я мог видеть на холмах и горах много церквей разных вероисповеданий. В будни приходские храмы открыты только для исполнения треб или заказных литургий, но в резиденциях епископов и в будние дни приходилось бывать на утренних молитвах, часах, вечерних молитвах и других богослужениях. 1. ВЕЧЕРНЯ Праздники и воскресенья начинаются накануне вечерней, утреня же служится утром на следующий день. Вечерни бывают многолюдные и торжественные, но духовенство с диаконами, обязательно в черном одеянии, без епитрахилей и фелоней почти все время остается у стола перед царскими вратами. Только для чтения Евангелия епископ или священник поднимается в алтарь, одевает епитрахиль и на аналое читает лицом к народу, причем свечи ставятся тут же на аналое или держатся по сторонам читающего. Вечерня продолжается около часа. Благодаря тому, что она состоит главным образом из пения, то проходит оживленно и с подъемом, даже для меня, не понимающего ее содержания; этому же способствует и живость церковных напевов. Очень важный фактор, оживляющий богослужения, привлекающий людей в церковь, это - всеобщее пение. Бывают и сольное пение и песнопения, поющиеся небольшой группой по книгам. Знакомые песнопения поют все молящиеся, некоторые же - только духовенство или только мужчины, или же только женщины. Вечерня начинается с заходом солнца, который на экваторе всегда бывают около 6 часов вечера, и кончается уже в темноте, после коротких тропических сумерек. Церковный день, как и у нас, начинается с вечера. Желая освятить вечер и часть ночи, вместо нашей длинной всенощной, когда бывает празднество и стекается много народа, после вечерни обычно устраивается собрание с религиозными докладами и пением. Поздно ночью, проходя мимо хижин христиан, можно слышать громкое пение усердного богомольца. Для духовенства, готовящегося к совершению литургии, есть особое добавочное правило на полчаса. Утром, перед причастием запрещается есть и пить. 2. УТРЕНЯ Утреня немного продолжительнее вечерни и тоже состоит большею частью из пения. Местами, где есть нужда и приход разбросан, утреня начинается позже, чтобы дать возможность богомольцам успеть прибыть к богослужению и не выходить в ночной темноте. Начинать позже - это значит иногда служить литургию при начавшейся дневной жаре и расходиться по домам под горячими лучами полуденного солнца. Утреня, как и вечерня, служится перед столом на середине церкви и опять только для чтения Евангелия епископ или священник входит в алтарь, одевая епитрахиль. 3. ЛИТУРГИЯ Если не бывает перерыва между утреней и литургией, то уже в конце утрени, епископ или священник, делая поклон народу, идет в алтарь, при закрытой завесе облачается и совершает проскомидию. Если проскомидия не закончена вместе с утреней, диакон читает народу что-нибудь из Ветхого Завета или же поются песнопения. Во время чтения диакона народ сидит на полу. Есть какое-то сходство сирийских богослужений, особенно литургии, с нашими. К началу службы, церкви обычно бывают полны народа, чувствуется какая-то полнота напряженности, ожидание горнего. Но вот в алтаре начинается сначала неторопливое, протяжное пение, постепенно сменяющееся более энергичным, это значит, что сейчас начнется литургия. Во время этого пения отодвигается завеса и перед молящимися открывается алтарь со всеми горящими на престоле свечами. Епископ или священник в полном облачении, среди двух свещеносцев, густыми клубами кадит, обходя сначала престол, потом алтарь и молящихся. В это время раздается трезвон колоколов и в алтаре энергично звенят ручные колокольчики (обычай, перенятый у католиков). Если служба особенно торжественная и совершается на трех престолах, то последние тоже одновременно открываются, и духовенство, служащее на них, кадит свои престолы и богомольцев; там же звонят колокольчики. Во время литургии все прислуживающие в алтаре - а их бывает до десяти - одеты в белые длинные одежды, иподиаконы с орарями, скрещенными на груди и спине, а полные диакона с орарями, висящими на плече. Служение на трех престолах одновременно, есть второе, после колокольчиков, заимствование у католиков, сильно бросающееся в глаза. Следующая особенность - служение на одном престоле только одним епископом или священником. Престолы строятся близко к восточной стене алтаря, часто стенами сеней закрыты с боков, так что стоять по сторонам престола неудобно и здесь нет сослужащих священников, стоящих в полном облачении по сторонам престола, как история рассказывает о совершении литургии Св. Василием Великим с длинными рядами сослужащего духовенства. Особенно это бросается в глаза при епископском служении. В обычные дни и сам католикос и другие епископы просто проходят в алтарь и облачаются там при закрытой завесе. В более торжественные дни - католикоса со славою сопровождают от его комнаты до церкви и с еще большей славою провожают из церкви домой. Правда, при епископском торжественном служении в алтаре всегда бывают священники и диаконы, но священники поверх черной рясы одевают только епитрахиль и не участвуют в богослужении, а лишь поют и временами стоят со свечами, как и прислуживающие в алтаре. Торжественность, когда в алтаре больше народа, несомненно достигается, но жаль, что нарушается заповедь Спасителя: "Приимите идите... пиите от нея вси", ибо обычно служит и причащается только один священник, другие же только присутствуют при этом. Пол ное использование благодатности литургии - это единение с Господом и друг с другом через причащение Св. Тайн не только всех священнослужителей в алтаре, но и всех молящихся в церкви. Нужно сожалеть о всяком ограничении использования этого бесценного дара. Орлецов, полагаемых под ноги епископов, нет. Роль полных диаконов, иподиаконов и даже низших прислужников, для меня, непосвященного в тонкости их обязанностей, представляется одинаковой. Могут быть различные мнения об уместности при молитве и совершении таинств громоподобных возглашений наших русских диаконов - басов и захватывающего художественностью, величественностью и разнообразием пения хоров; у христиан же южной Индии ничего этого нет. Много раз присутствуя на их литургии и читая .ее в английском переводе, я мог заметить, что таких ектений, как у нас, у них нет. Более продолжительные и разнообразные молитвы священника у них чередуются с ответными, тоже продолжительными и разнообразными, песнопениями молящихся. Молитвы эти носят характер простоты. Это почти все просьбы детей, обращенные к Небесному Отцу, о своих нуждах. Службы их, как и наши, начинаются славословием Отца и Сына и Св. Духа и таким же славословием кончаются. Среди русских иногда приходится слышать жалобы на продолжительность службы и на скучность повторений. Хочется сказать несколько слов в защиту наших богослужений. Однообразие, монотонность играют большую роль в жизни людей и имеют свои хорошие стороны. Так, например, чиновник, рабочий, торговец, доктор постоянно повторяют одно и то же изо дня в день, из года в год. Грешим мы разными грехами, но есть грехи, которые мы знаем и стараемся избегать, но все же постоянно повторяем. Слушая творчество молитв в Англиканской Церкви и у сектантов думаешь, что они уж слишком многими просьбами докучают Богу и что лучше бы быть попроще. В таком многоглаголании есть что-то нездоровое. Сживаясь с нашим богослужением, глубже останавливаясь как раз на "Господи помилуй", которое больше всего повторяется, на славословии Пресвятой Троицы, на просьбе благодати, на предании себя Господу, - находишь, что это и есть самое нужное - лучшее. Наши богослужения творились Св. Василием Великим, Иоанном Златоустом, Иоанном Дамаскиным и другими необыкновенно сильными, облагодатствованными умами. Конечно, и впредь могут быть изменения, но и то, что есть, с преизбытком достаточно для созидания себя в жилище Божие. При перенесении ковчега завета, царь Давид, будучи в духовном восторге, - "скакаше играя". В нашем богослужении тоже должно быть место для выражения радости и печали. Бывает что-то теплохладное, деланное, когда идет богослужение, строго вымуштрованное, но без души. Торжественное чтение Апостола и Евангелия полным голосом подчеркивает значение читаемого. Вполне уместны и даже должны быть одушевленными и приподнятыми возгласы священника во время литургии. Также должен быть подъем при пении тропарей, ирмосов и пасхальных песнопений. Конечно, нужно знать пределы, за которые не следует переступать. Русские церковные композиторы последнего столетия подняли наше пение на большую высоту. У доброго христианина вся жизнь должна быть пропитана молитвой, и, если он скучает в церкви на общественной молитве, это значит, что его духовная жизнь не на должной высоте. У сирийских христиан южной Индии подъем во время богослужений, а особенно во время литургии, чувствуется очень сильно. Жизнь индийских христиан в большинстве случаев скромна, даже бедна, и воскресные и праздничные богослужения привлекают в церковь много богомольцев. Вскоре после начала литургии иподиакон или чтец, став с одной стороны алтаря лицом к народу, ровным голосом читает Апостол. При торжественных богослужениях Апостол читается диаконом или чтецом во второй раз и с другой стороны алтаря. Чтение Евангелия епископом или священником из алтаря лицом к народу, обставляется большой торжественностью; если присутствуют в алтаре другие епископы, то они держат свечи по обе стороны читающего Евангелие епископа, то же делают и наиболее заслуженные священники. После чтения Евангелия, очень торжественно благословляется кадило служащим епископом или священником при протяжном возглашении Трисвятого у престола в полоборота к народу. Символ Веры читается в алтаре, после чего благословляются Св. Дары. Сначала благословляется отдельно хлеб и вино, а затем совершается самое пресуществление. Благословение производится несколько раз движением рук, как бы трепещущих кистей с расширенными пальцами, символизирующих снисхождение благодати. В средине литургии бывает перерыв напряженности, когда один за другим диакона и другие прислуживающие довольно долго читают имена святых: Иакова Борода, Диоскора - осужденного Православною Церковью, и других неизвестных нам святых. Это почитание святых - одно из главных различий с нами. В наших святцах имеется большое количество имен святых, у них же своих святых мало. Поминаемые ими во время литургии святые в значительной степени герои плохо знакомой им борьбы времен Халкидонского IV Вселенского Собора. К счастью, подавляющее большинство их и наших святых относится к Ветхому Завету и к первым временам христианства. После перечисления имен отцов Церкви, литургия опять возрастает в напряженности, правда, несколько видоизмененного характера. Здесь нет жертвенника и, следовательно, нет перенесения Св. Даров во время пения Херувимской, символизирующего шествие Спасителя на страдания. В воспоминание этого шествия Спасителя, в сирийской литургии Св. Дары с максимальной торжественностью и молитвою выносятся священнослужителем во врата для показа народу. Все присутствующие в алтаре берут свечи и сопровождают Дары, идя по сторонам несущего их. Большою торжественностью обставлен и возглас "Святая Святым". В это время двое из присутствующих епископов или священников держат по сторонам престола свечи и подымают их вверх одновременно со Св. Дарами. Это возношение сопровождается звоном колокольчиков. Второй раз Св. Дары выносятся для причащения, но практически причащение происходит по окончании литургии. Обычно, перед концом службы бывает довольно продолжительная проповедь, во время которой все присутствующие, кроме проповедника, садятся на пол. По окончании богослужения служащий благословляет всех молящихся сразу, а епископ потом крестом касается главы подходящих к нему, а священник, сняв поруч, делает то же самое. Если у епископа нет креста и если священник без облачения, то они благословляют, касаясь только лба наружной стороной согнутых пальцев правой руки. Подходящие под благословение, как и мы, слагают крестообразно ладони, принимая благословляющую руку для поцелуя; в действительности, они ее не целуют, хотя и принято говорить, что целуют, но просто касаются руки лбом или носом. Несколько раз во время службы священнослужители и их помощники, полагая на себя крестное знамение, подходят к престолу для целования, но никогда его не целуют, а только символизируют поцелуй. Эти ложные поцелуи тоже не что иное, как заимствование от католичества, с которым нужно было бы бороться. 4. ПРОСФОРЫ И ВИНО Для просфор закваской служит кусочек теста от предыдущего приготовления просфор. Обычно, ручным жерновом накануне мелется пшеница, и тесто замешивается с вечера. Утром, перед литургией пекутся две просфоры в дюйм или два в диаметре и толщиною в полсантиметра. Сверху делается печать без письмен с делениями, которых, кажется, восемь. Просфоры пекутся на железной лопатке с ручкой, на углях, причем лопатка поворачивается то одной, то другой стороной. Иногда при печении тесто только сверху подсушивается, а внутри остается сырым, но к этому, кажется, все привыкли. Для приготовления вина с вечера кладется в чашку с водой штук десять светлого изюма, который к утру набухает. Его затем разминают, а иногда даже не разминают, и, как вином, пользуются слитой с него сладковатой жидкостью. Те, кто бывал в Сирии, знают, что при изобилии там вина, сирийцы для литургии пользуются настоящим хорошим вином, и, когда я говорил или показывал приготовленное мною вино, они рады были получить его от меня в подарок и интересовались его приготовлением, но, насколько знаю, приготовление настоящего вина у них не привилось. Таким образом, и просфоры и вино низкого качества, но духовенство строго следит за тем, чтобы употреблялась только чистая пшеница и виноград. Копия нет, и священнослужитель во время литургии руками разламывает Агнец, обмакивает его части в чаше, смачивает одну часть другою и раскладывает на дискосе. Лжица для причастия есть, но ею причащается сам священник; других же причащает, кладя пальцами в рот смоченные частицы. Обычай, есть без ложек и вилок, только с помощью рук, у них практикуется и в церкви. Вторая просфора благословляется отдельно в конце службы и раздается, как антидор. Таким образом, литургия служится на одной небольшой просфоре. Вино смешивается с водой, теплота же не употребляется. Причастие запивается простой водой. Картина должна быть еще дополнена особенно важными моментами, которые отмечаются воодушевленным звоном колоколов снаружи и звонками внутри церкви. Вся литургия насыщена красочностью, подъемом до высоких пределов - ей дали, кажется, все, что можно было дать. Едва ли не приходится согласиться с покойным митрополитом Дионисием, который говорил, что их литургия - самая лучшая. Правда, у них нет музыки, как у католиков и англикан, много теряется от скромности архитектуры, отсутствия икон и недостаток других украшений, но красочность их служб изумительная. С наибольшим, кажется, воодушевлением служит их нынешний католикос Василий. Мне лично, пожалуй, больше нравится служба, совершаемая одним священником при двух-трех прислуживающих в алтаре, в приходском храме, наполненном богомольцами. Облачения престола, священника и прислуживающих, а также церковные сосуды подчас старые и плохие, но всего больше приходилось видеть новые, расшитые, безукоризненно чистые облачения. Зачастую все это примитивно или заимствовано от англикан; настоящего церковного стиля нет. 5. ЦЕРКОВНОЕ ПЕНИЕ Прежде, чем перейти к вопросу о других таинствах, для полноты описания церковных служб Сирийской Церкви нужно сказать о пении в Индии вообще и, особенно, о церковном пении. Пение и музыку индусы любят и, вероятно, как и каждый народ, имеют свою музыку и свои песни. Во время моих путешествий по Индии, лучшее пение мне пришлось слышать в Калькутте у бенгальцев. Всюду сольное пение полно своеобразных трелей, переливов, схватить которые и переложить на ноты не легко. У христиан южной Индии имеются ноты для церковных песнопений, но видеть их в употреблении мне никогда не приходилось. Учатся они пению друг от друга с голоса. Некоторые церковные и светские певцы имеют большой репертуар. На всяких собраниях, кроме хорового, постоянно бывает и сольное пение; часто и по радио передается это же своеобразное пение. В Калькутте приходилось видеть наемных певцов и певиц, которые развлекают присутствующих иногда не только целый вечер, но и целую ночь. Певицы часто одновременно поют и танцуют. В церквах православных сирийцев на юге Индии можно слышать неплохое пение отдельных лиц; так, католикос неплохо владеет своим басом, покойный митрополит Филоксенос хорошо пел тенором, более слабым тенором поет митрополит Феодосии. Так дело обстоит с сольным пением. Наиболее известные песнопения в церквах поются всем народом, более редкие - у стола перед алтарем группой лиц, вооруженных книгами и имеющих соответствующую подготовку. Эта группа большею частью состоит из духовенства и некоторых светских знатоков пения. Даже у специалистов, поскольку приходилось наблюдать, нет понятия о нотах и разделении на голоса. Напевов у них много, как у нас, есть 8 гласов, сменяющихся каждую неделю. Знать все эти напевы при пользовании сирийским и местным языками не легко. Не знаю, насколько индийские христиане стараются культивировать свое пение, но оно постоянно бывает негармоничным и хаотичным. Такт иногда соблюдается, ритм же - очень редко. Подчас, бывает хороший подбор певцов, хорошо исполняющих песнопения красивых напевов. Чаще же, бывает совсем иначе. В первые годы моего пребывания в Траванкоре, постоянно бывая гостем католикоса в Котайяме, я вступил в дружеские отношения с учителями и семинаристами, которые особенно усердно изучали пение. Помню, как однажды, перед окончанием курса семинарии, совершалось вечернее богослужение перед праздником. Вооруженные полученным образованием около 20 диаконов бойко, уверенно пели, по-видимому, не совсем обычные песнопения. Напевы были живые, но с музыкальной точки зрения это было совершенно несогласованное пение - гортанные теноровые выкрики хорошо заученных слов. Очевидно, самим певцам это нравилось. После службы мальчуган-диакон, младшего класса, выходя из церкви, говорил мне, что здесь поют очень хорошо. Я был другого мнения. Однажды, в присутствии католикоса была поставлена граммофонная пластинка с русским церковным пением. Ему так не понравилось наше хоровое пение, что он решительна велел снять с граммофона пластинку начатого песнопения. С. Т. Ипен, доктор богословия. Колумбийского университета из сирийских христиан, говорил мне, что некоторые члены его Церкви понимают и любят гармоничное пение, некоторые же решительно предпочитают свое. Ректор семинарии о. Скария в разговоре со мной высказал пожелание, чтобы кто-нибудь из русских, приехал в Индию, гармонизовал их пение и научил ему семинаристов. Я отвечал, что лучше было бы, если бы кто-либо из них научился хорошему пению, потому что ему легче далась бы гармонизация своего родного пения… Регентов у них нет, как не приходилось видеть и. камертонов. Католикос так рассказывал о своих впечатлениях от церковного пения, полученных во время его поездки по Европе: "Когда я был в русской церкви на рю Дарю в Париже, то увидел, что один среди поющих все время махает руками". Это, как раз, был наш знаменитый регент Н. П. Афонский, особенно старательно исполняющий свои обязанности. "Я думал - говорил католикос - это сумасшедший. Приехал в Лондон - там то же самое". Если хоровое, или вернее, групповое пение у сирийцев стоит низко, то совсем иное впечатление получается от общего пения в церкви. Песнопения эти более медленные и музыкальные. С другой стороны, когда поют десятки, сотни, иногда даже тысячи певцов, получается впечатление мощности, стихийности, как от шума водопада или моря. Отдельные голоса тонут в массе, и внимание с музыкальной стороны обращается на молитвенную, духовную сторону. Общее пение - сильное средство для привлечения в церковь молящихся, как участников богослужения, всех сколько-нибудь умеющих петь. Такой же подъем приходилось чувствовать и в униатских церквах в Галиции при общем пении. В индусском пении есть свои привлекательные черты - живость и воодушевление. При всей крикливости и неинтересности этого пения для европейцев чувствуется, однако, что певцы сами вкладывают душу в свое пение - для них хорошее и интересное. В этом случае посторонним приходится думать, что эти песни не для них, и, если поющие и слушатели ими довольны, то посторонним лучше предоставить их самим себе. 6. 6. ОДЕЖДА Общая для всех духовных лиц одежда - белая, длинная, приблизительно на один фут не доходящая до земли, открытая у шеи и с пелериной на спине. Из-под нее виднеются белые панталоны. На ногах в обычное время духовенство носит сандалии, в церкви же - туфли. В бедных церквах одежда более простая, но иногда бывает красиво расшитая. На голове священники и иподиаконы носят низкие круглые шапочки. Волосы, начиная с иподиакона и до католикоса, все коротко стригут; только бороды иподиаконы не носят, а епископы и священники - все с бородами. Однажды, в моем присутствии священник бранил иподиакона за бороду. Встречал также двух-трех священников, бривших бороды, но это были исключения. Ромбаны и епископы носят небольшую наметку на голове, спускающуюся на спину. Наметка плотно обхватывает голову и на верхней части имеет белые полоски и белые крестики. Поверх белой одежды епископы носят более длинную и легкую цветную одежду, а на ней рясу, вроде нашей, только более грубо сшитую. Иподиаконы в церкви и в официальных случаях должны быть в черных подрясниках, священники же, кроме подрясников, должны одевать и рясу. У хорепископов отвороты ряс обшиты полосами цветной материи. Других уборов, кроме шапочек, ни священники ни иподиаконы не носят и остаются в них и в церкви и вне ее. Только один раз во время процессии мне пришлось видеть священника в остроконечной цветной шапочке, какие бывают у католических епископов. Епископы Сирийской Церкви, когда они без облачения, носят поверх наметки в виде луковицы как бы плотно сшитый черный тюрбан. В церкви же иподиаконы и прислужники бывают в длинных белых одеждах, причем иподиаконы и полные диакона отличаются друг от друга орарями. Священники и епископы под облачение сначала одевают подризник. Епитрахиль и пояс священника отличается от наших тем, что на них имеется меньше крестов. Поручи шьются длинные и не завязываются, а просто натягиваются до локтя. Фелони - в виде плащей с застежкой у подбородка. Фелони епископов мало чем отличаются от фелоней священников, обычно они только лучше и красивее. Епископский омофор делается с отверстием для головы посредине и, когда одевается, то одна его половина спускается на грудь, другая - на спину. Головной убор епископа во время службы - мягкий покров, вроде башлыка, отбрасывающийся на спину. Когда закрыты Св. Дары, как говорят сирийцы, - должна быть закрыта и голова епископа, когда же Св. Дары открываются, то и епископ открывает свою голову. Есть у епископов и жезлы, которые любят делать со змеиными головами, но только эти жезлы без сулков. Приходя сами часто полуголыми в церковь и на собрания, христиане южной Индии любят видеть свое духовенство в нескольких разноцветных одеждах. Я сам страдал и видел, как ромбаны и епископы, одетые в 3-4 одежды иногда в удручающую жару, проводят по несколько часов в церкви или на собрании, а жара здесь такова, что даже, бывая раздетым дома, приходится потеть, как в бане. Церковные таинства и требы Как и у нас, у сирийских христиан южной Индии - 7 таинств, сущность которых состоит в священнодействиях, совершаемых правильно посвященными яйцами, в которых при узаконенных церковных чинопоследованиях подается невидимо благодать свыше. При многочисленности церковных групп и сект, естественно, что православные должны уметь различать истинных пастырей от ложных. Все безразличное, теплохладное, особенно в маленьких и бедных общинах, часто теряется для Церкви. Как и у русских, более благополучны большие, сильные приходы и епархии. Большую роль в знании своей веры и таинств, играют повсеместные воскресные школы, большие проповеди, воскресные и другие религиозные митинги, на которых приобретаются религиозные знания, умение и привычка молиться, ревность стоять за свою веру. 1. КРЕЩЕНИЕ И МИРОПОМАЗАНИЕ Таинство крещения есть рождение в вечную, духовную жизнь; оно абсолютно необходимо для вступления в Церковь и для вечного спасения. В нормальной обстановке оно совершается над младенцами не позже, чем через 2-3 месяца после рождения. У крещаемого младенца мужского пола должен быть православный восприемник, у женского - восприемница. Крещение почти всегда совершается в церкви или в боковой комнате при ней, где устанавливается солидная, вытесанная из камня купель. Чин крещения начинается заклинательными молитвами, отречением от сатаны, обещанием сочетания со Христом. В купель вливается несколько капель Св. Мира. Само крещение, как мне пришлось видеть, совершается не погружением, а обильным поливанием кращаемого, с произнесением слов: "Во имя Отца" и Сына и Св. Духа крещается - имя рек - в вечную жизнь". Сразу же за крещением следует таинство миропомазания; налив на ладонь Св. Миро, священник растирает его по голове и по всему телу крещаемого. Обычно, сразу же после крещения и миропомазания следует причащение Св. Таин крещенного (младенца или взрослого). К сожалению, после этого, причащение детей бывает только один раз в год - в Великий Четверг - и то не для всех детей. Часто бывает перерыв до 10-12 лет, во время которого их не причащают. Вспоминается картина воскресных литургий в России, когда целые группы матерей приносили или приводили детей до 6-летнего возраста в церковь для причастия. Я несколько раз говорил народу и епископам Сирийской Церкви в Индии о спасительном обычае соединять детей со Христом в таинстве Причащения. Они соглашались, что это очень хороший обычай и что нужно говорить о возможно более частом причащении детей. 2. ПОКАЯНИЕ И ПРИЧАЩЕНИЕ Необходимое для духовной жизни и спасения таинство покаяния на Западе несколько испорчено католическом и совершенно отвергнуто протестантством. К счастью, в Сирийской Церкви крепко сознание своей слабости и греховности перед Богом, слабости в обыденном духовном делании, и сознание необходимости покаяния, как таинства. Вечером, или перед литургией, одев черную рясу, но без епитрахили, креста, Евангелия и икон, священник садится на пол в стороне от алтаря, и кающийся или кающаяся становится около него на колени, облокотившись на пол. Рекомендуется приготовляться к исповеди и причастию трехдневным постом и усиленною молитвою. Если же это происходит не во время поста, то этот срок некоторыми сокращается. Большинство христиан, как и у нас, говеет раз в год, на Страстной неделе; более ревностные говеют два раза в год и чаще, но есть и нерадивые, не говеющие по нескольку лет. Большинство говеет с благоговением, с верою, что под видом хлеба и вина, они действительно соединяются со Христом. 3. СВЯЩЕНСТВО Жизненные бури на протяжении долгой истории Церкви южной Индии особенно сильно потрясали ее священство. Небольшая община, отделенная громадным расстоянием от центров православного Востока, при трудных способах передвижения, иногда оставалась вообще без епископов. Обычно маленькая община имела только одного епископа и смерть каждого из них вызывала вопрос об его преемнике. Новый епископ посылался дружественной Церковью подчас из Вавилона, Месопотамии и Сирии. Вероучение Месопотамии и Сирии не было однородным, в нем был и дух несторианства, и монофизитства, но со всем этим приходилось мириться. На протяжении нескольких веков до самого последнего времени, особенно сильны были атаки католичества, желавшего подчинить духовенство и паству папской власти, в чем оно достигло большого успеха: Церковь юга Индии сейчас в своем большинстве состоит из католиков. Другая часть была отторгнута в сторону протестантства, и теперь только небольшая часть считает себя православной, но и она разделена на две враждующие между собою партии. Едва ли легко разобраться в благодатности индийского священства. Во всяком случае в Сирийской Церкви не сохранены хронология и имена, которые могли бы установить цепь преемственности епископата от апостольских времен, как это сохранено в нашей Православной Церкви и у католиков. Для меня не ясен и чин посвящения епископа, и имеется подозрение в замене соборного посвящения единоличным. По правилам Сирийской Церкви, посвящение в епископа, как и у нас, должно совершаться двумя или тремя епископами. Правда, таинство священства совершается торжественно и с должным благоговением, но, к сожалению, особенно в духовенстве, как среди священников, так и среди епископов, часты переходы в католичество из корыстных целей. Незадолго до моего приезда в Индию, из партии католикоса перешли в католичество епископы: Map Иваниос и Феофил. При мне был посвящен в епископы Map Сит верное, который вскоре тоже перешел в католичество, Перешел в католичество и из партии патриарха Map Диоскорос. У одной только моей горы из жившего там духовенства около половины перешло в католичество. Думаю, что в этих переходах какую-то роль играют обычаи, оставшиеся у сирийцев от Римской Церкви. На мой вопрос: "Почему они перешли в католичество?" - перешедшие отвечали: "Разницы между церквами мало. Церковь одна и та же". В больших благоустроенных приходах переходов в католичество почти нет. Вопрос о духовенстве на юге Индии сложный и многогранный. 4. БРАК Как таинство, брак занимает такое же место, как и в нашей Церкви. Он совершается в храме и продолжается около часу. Законы вступления в брак приблизительно такие же, как и наши, но браки малолетних, как и в языческой Индии, имели место и среди сирийских христиан. Кроме Куты, женившегося когда ему было 7 лет, я знаю и другой случай у моих соседей. В Патали была самая зажиточная семья из сирийских христиан, в ней было пять взрослых братьев. Все они были женаты, но однажды они решили выдать замуж сразу своих трех сестер и родственниц. Две сестры были взрослые девицы, а третьей было всего лишь 10-12 лет. При мне гражданские власти Индии начали борьбу с браками малолетних, но это им не всегда удавалось. Однажды, будучи гостем добрейшего старичка о. Давида в Кунакулам - в Кочине, я был приглашен в предутренние часы ночи в церковь, где должно было состояться венчание второбрачного. Отец Давид объяснил мне, что венчаться второбрачному днем - срам, а посему их венчают ночью. Венцов при венчании нет, но жених во время таинства привязывает на шею невесте маленький золотой рожок. Бывают случаи, когда жених и невеста почти не знают друг друга; так, например, прислужнику епископа Дионисия, Аврааму невесту нашел его отец, и впервые Авраам увидел ее в церкви, придя венчаться. Как бывали и у нас в нормальное время незаконные связи, рождения и разводы, так и у них все это бывает, но редко. Почти все в молодых годах венчаются в церкви и вместе живут до гроба. 5. ЕЛЕОСВЯЩЕНИЕ Как и у нас, священники Сирийской Церкви большею частью напутствуют умирающих исповедью и причащением. Елеосвящение совершается не чаще, чем у нас, и вычитывание всего чинопоследования занимает тоже часа три времени. 6. ТРЕБЫ Живя, в общем, довольно интенсивной духовной жизнью, православные христиане стараются иметь около себя священника, как бы посредника между собой и Богом во многих случаях жизни. Священники мне говорили, что у них нет узаконенных молитв при рождении младенца и в восьмой день, но такие требы, как освящение домов, благословение всего, что играет большую или меньшую роль в жизни, принесение первых плодов в церковь для освящения - мне приходилось наблюдать. Часто миряне просят священника навестить больного на дому или же приводят немощного в церковь. При встрече со священником просят его помолиться. Обычно священник не облачаясь, возлагает руки на главу больного и молится минут пять. С такими же просьбами индийские христиане не раз обращались и ко мне. Молебнов и панихид нет, но, по-своему, христиане молятся обо всем. Молятся они святым, имена которых они носят, Божией Матери, Предтече Иоанну, евангелистам, Великомученику Георгию и мученику Кириаку. Верят в близость к нам мира святых и мира злых духов. При просьбах помолиться за них, они постоянно жалуются на наваждение бесов. Отпевание усопших священники совершают без облачения, но в рясах и всегда стараются, чтобы в отпевании участвовало возможно больше священников. Часто заказываются литургии за усопших, и после обедни нередко совершается краткое заупокойное богослужение, вроде нашей литии; на пол солеи у ступенек в алтарь полагается епитрахиль и по его сторонам ставятся две свечи. Служба состоит из пения молитв, сопровождающихся каждением, а по окончании службы все присутствующие кладут перед епитрахилей земной поклон. Похороны обычно сопровождаются поминками - трапезой для родных и знакомых. Могилы копаются мелко - чтобы только закрыть покойника. Во избежание раскопки трупа шакалами или собаками, могила накрывается камнями, но лишь до следующего покойника; так эти камни переносятся с могилы на могилу. Гробов почти нет; в жарком климате тело скоро разлагается, могила размывается водой и все забывается. Кресты на могилах обычно не ставятся. Бывая на приходских кладбищах, я мог видеть 3-4 совсем свежих могилы с грудами камней, несколько более старых могил, от более же ранних - не было никаких следов. Память о покойниках живет в сердцах родных и знакомых и в Церкви в молитвах о них. Церковная дисциплина Правительства Траванкора и Кочина по религии индусские; в чисто церковные дела они не вмешиваются. В своих внутренних делах Церковь независима. В случаях нарушения церковной дисциплины она не может прибегать к содействию гражданских властей, а обходится и довольствуется своими мерами; так, нередки запрещения священников в служении и другие епитимий. Говоря о церковной дисциплине, прежде всего нужно говорить о неисполнении или нарушении Божия закона, суда совести и церковных правил. Писанных правил в Сирийской Церкви немного. Как и всюду, всякий неблаговидный поступок по отношению к Богу и людям здесь судится окружающими, общественным мнением. Конечно, епископ или священник, как и всякий христианин, должен бояться оскорбить чем-либо Бога и любого человека. Роль общественного мнения чувствуется сильно, хотя плохое иногда терпится больше должного. Очень мягкий и деликатный в обращении с людьми митрополит Дионисий говорил мне, что он запретил своим священникам и мирянам вести дружбу с иноверцами; этим он и объяснял, что в его большой епархии нет отпадений в иноверие. Естественно, что всякий ушедший в иноверие объявляется Церковью исключенным. К второстепенным правилам дисциплины относятся и такие. В присутствии епископа, без его разрешения, священник и мирянин не должны сидеть; то же и в отношении мирянина к священнику. Епископ не должен ночевать в семейных домах и ходить пешком. Здесь епископы всегда ездят, и их постоянно приходилось встречать в комнатах при церквах или в отдельных церковных домиках с диаконом и поваром. Однажды под вечер, когда мы с митрополитом Дионисием, переезжая с места на место и навещая своих христиан, после долгого сидения для моциона прошли пешком с четверть версты, митрополит Дионисий говорил мне, что прихожане неодобрительно отзывались об этой прогулке. Не любящие сами работать, миряне не любят, когда работает их священник, особенно занимаясь простой, прозаичной работой. Много работая сам, я часто говорил о примере Христа и Ап. Павла; они соглашались, что это так, но ссылались на свои обычаи. Брат митрополита Дионисия, священник о. Исаакий рисовал картины, другой священник художественно делал ручки тростей, и это не считалось предосудительным. Уже под конец своего пребывания на юге Индии я встретил в Куннакулам, в Кочине, молодого, крупного роста священника о. Кириака, для заработка ковавшего гвозди. Вдвоем со своим родственником они выкопали колодец и своими же руками обрабатывали землю. Взгляд на физический труд, как на унижающий достоинство человека, - громадное зло. Здесь в Индии с этим злом боролся и Ганди, и я, и правительство, которое зовет всех к работе. Покойный митрополит Филоксенос сочувствовал определению, что жизнь, монаха заключается в молитве и труде, и иногда сам немного работал физически около дома. Я не слышал, чтобы его осуждали за это. Духовенство У сирийских христиан южной Индии, как и во всей православной Церкви, три степени священства: епископ, священник и диакон. Как уже говорилось, одною партией Церкви правит патриарх из Сирии, имеющий свою резиденцию в городе Хоме, другой партией - католикос. По существу, патриарх и католикос равны по власти и чести, но заметно, что имя патриарха среди христиан южной Индии стоит более высоко, и чувствуется, что и сам католикос к имени патриарха относится с большим уважением. На мой вопрос: "Почему у вас все епископы митрополиты?" - митрополит Дионисий ответил, что у них такой обычай - вскоре после посвящения во епископы давать ему сан митрополита. В последнее время в партии католикоса выборы нового епископа производились всею Церковью - другими епископами и мирянами. При мне было три посвящения во епископы: одно из них - Севериоса - оказалось неудачным, так как он скоро ушел к католикам; митрополит же Феодосии, бывший о. Алексей, уже во. время настоятельства в монастыре, показал себя наиболее подходящим кандидатом и в неменьшей степени был удачным кандидатом о. Фома, ныне митрополит Дионисий. При посвящении, во епископы, другие епископы дают посвящаемому новое имя, пострижение же в монашество происходит раньше, без изменения имени. Посвящать епископа должны 2-3 епископа. Очень важна епископская, присяга перед посвящением, как весьма существенно и само посвящение. Мне ни разу не пришлось присутствовать на посвящении во епископы в нашей Церкви, а также я не знаком с этим чином ни в своей, ни в Сирийской Церкви, В последней посвящение, как во епископа, так и в священника длится часа два. Мне кажется подозрительной слишком большая роль главного, епископа - католикоса - и очень скромная роль других участвующих епископов. В то время как католикос очень долго вопрошает посвящаемого, читает молитвы и низводит на него епископскую благодать, производя движение руками, как при совершении таинства Евхаристии, другие епископы, даже не одевая омофоров или какого-либо церковного облачения, только держат некоторое время Евангелие над главою посвящаемого, и не знаю, читают ли они при этом какие-либо молитвы. Возможно, что все это перенято от католиков, но, не зная точно, я не могу этого утверждать. В конце посвящения, новопосвященного епископа в алтаре сажают в кресло и подымают высоко над головами с продолжительными криками "аксиос", к которым присоединяется и вся церковь. Тогда же посвященному торжественно вручается жезл - символ епископской власти и вместе с тем ответственности. Волосы на голове сирийское духовенство стрижет коротко, священники и епископы носят бороды, причем мне не пришлось видеть, чтобы кто-нибудь из епископов их даже подравнивал. Облачение епископов ярко и живописно, вероятно, в соответствии с восточным вкусом. Епископы - не женаты, и когда я сказал одному знакомому, что приезжавший в Траванкор наш епископ Димитрий из вдовых священников, как и Митрофан Воронежский и патриарх Никон, мой собеседник советовал мне не говорить об этом другим. "У нас - пояснил он, - этого не любят". При громадной территории русских епархий, мы видели епископов почти исключительно в губернских городах и столицах на торжественных богослужениях. Дома епископ был обычно завален бумагами по управлению епархией, занят приемом посетителей больше по церковным, меньше по духовным делам. Для живого общения не только с паствой, но и с подчиненным духовенством, у епископа оставалось мало времени. На юге Индии паства епископа нормально 30-60 тысяч. В своем епископе паства любит видеть прежде всего Божьего человека. Мне много раз и подолгу приходилось жить и путешествовать с епископами и я видел, как даже в спокойные будничные дни иногда вокруг них клокотало целое человеческое море. Почти без исключения, когда начинается утренняя заря, церковный звон подымает всех на молитву. На юге Индии, близ экватора, солнце почти круглый год точно в 6 часов утра, после короткой зари, показывается над горизонтом, чтобы, подымаясь прямо вверх, пройти над головой и опять в 6 часов вечера упасть прямо вниз за горизонт. Длинная тропическая ночь дает время хорошо выспаться, а утро - это не утро севера, когда человек неохотно расстается с теплой постелью, чтобы умыться иногда ледяной водой и выйти на холод. Под тропиками все пропитано теплом, и рассвет - это лучшее время, когда воздух, вода, камни, земля, все нагрето, но еще нет гнетущей жары и палящего солнца; поэтому там с зарей все начинает шевелиться. Правда, за работу большинство принимается поздно, думая, может быть, что нужно же начинать работу когда-либо. Монахи же и епископы, вместе с птицами на ранней заре начинают пение; в церкви бывает уже народ, чаще - небольшая группа церковных людей. Это - утреня, которая продолжается около часу. На каждый праздник, по случаю разных событий или для обсуждения разных вопросов, в Индии любят приглашать одного, а иногда и двух епископов, и они всегда приезжают. Обычно собирается народ, хозяева заботятся, чтобы богослужения были торжественными и чтобы гости после службы были накормлены. После обеда постоянно бывает еще и религиозное собрание с докладами и пением. Иногда такое празднество продолжается два-три дня. Часто во время таких встреч епископы совместно обсуждают церковные дела. Также без всяких формальностей епископы собираются все вместе для обсуждения церковных дел, иногда усиливая такой съезд приглашенными на него священниками и мирянами. Церковь здесь имеет возможность осуществлять и осуществляет дух соборности; этому же содействует небольшая территория и небольшое количество епископов. Наблюдая работу епископов, приходилось обращать внимание на многогранность их деятельности, на их связь с низшим духовенством и народом, а также на их работоспособность. Чтобы картина была более полной, я позволю себе остановиться на каждом епископе моего времени в отдельности. Ведя одну и ту же по своему духу работу, каждый из них имеет свои особенности характера и особенный род деятельности. 1. МИТРОПОЛИТ ГЕОРГИЙ ДИОНИСИЙ Как говорилось выше, я застал митрополита Георгия Дионисия глубоким старцем, настолько трясущимся, что ему трудно было донести до рта ложку. Он редко служил, но помню, что после того, как он однажды проповедовал в церкви на тему о церковном управлении, к нему подходили молящиеся с просьбой пояснить тему, которая им казалась и серьезной и жизненной. Почему-то он отказался от сана католикоса, но фактически до своей смерти был главным руководителем Церкви. Как и у некоторых других деятелей этой Церкви, у него была сильная вражда с греками. Ко мне он относился дружелюбно и был сторонником единения с нашей Церковью. Скончался митрополит Георгий Дионисий в 1934 году; в это время я находился на севере Индии. Как л других выдающихся иерархов, его похоронили сидящим в кресле. Впоследствии мне пришлось видеть необычайную, жуткую фотографию - в кресле сидит мертвый митрополит, а по сторонам стоят католикос и еще четыре епископа. 2. КАТОЛИКОС Высокого роста, с длинной седой бородой клином, единственный обладатель средней силы баса в Сирийской Церкви, крепкий стоятель за свою Церковь, ее возглавитель - католикос Василий Григорий был поставлен в этот сан в 1929 году, за два года до моего приезда в Индию. Один наш соотечественник - А.И.Никитин характеризовал его менее способным, чем покойный митрополит Дионисий. У меня с католикосом создались несколько особые отношения. Хотя он тоже большой сторонник единения с нашей Церковью, но, как глава своей Церкви, он строго блюдет ее особенности, и на этой почве у нас с ним были постоянные разногласия. Если бы эти разногласия принимать близко к сердцу, пришлось бы очень скоро с ним поссориться и разойтись, но, к счастью противоречия с обеих сторон смягчались в большей или меньшей степени чувством юмора; поэтому если и не достигалось соглашения, то разговоры носили характер искренности, непосредственности и не вызывали злобы. Особенно в первые годы, католикос производил впечатление неограниченного провинциального начальства в своей области. Со временем, приобретая опыт, как дома в Индии, так и заграницей, .он стал более мягким, тактичным. Анализируя его характер, хочется сказать о нем, что он был обыкновенным, но облагодатствованным человеком. Он не прочь был пошутить и можно было сказать шутку о его пастве или обычаях. В нем не было сентиментальности, но при встрече он каждого в простых словах расспросит про дела и тут же их обсудит. С ним было как-то легко иметь дело. Лично мне приходилось с ним много спорить, но я знал, что католикос любит, когда некоторые из своих говорили с ним резко, но высказывая правду, без злобы, в христианском духе. Мне указали одного священника, который, кому угодно и даже самому католикосу, мог говорить, что захочет. Приходя с католикосом сом в церковь, я обратил внимание на богомольца, как бы застывшего в молитве, сложившего вместе руки у подбородка и склонившего на бок голову. Он был небольшого роста, на вид лет 50; говорили, что он когда-то был почтальоном, что ему 70 лет, и он по-прежнему часто ходит на празднества миль за 20. У него была психология пророка, имеющего видения, и он не редко обличал и католикоса и его порядки. Католикос его спокойно выслушивал, но в пререкания не. вступал. Однажды митрополит Филоксенос в будний день перед обедней отправился куда-то по своим делам, и обличитель в присутствии католикоса прочел ему нотацию о том, что никому не следует уезжать от обедни, тем более епископу. Все приняли это поучение спокойно, без возражений. При католикосе чувствовалось, что в его присутствии не может быть ничего нехорошего, грязного, нехристианского. Вокруг него чувствовалась какая-то облагороженная, охристианизированная атмосфера, за что паства, очевидно, любила его, верила ему и считала своим вождем. Около него не чувствовалось зависти, недоброжелательства, и этим нужно объяснить, что, начиная с его ближайших помощников и сотрудников и даже до самых низших работников Церкви, все спокойно и продуктивно делали свое святое дело. О разносторонности, организованности церковной работы на юге Индии, о ревности епископата, священства и мирян под главенством католикоса Василия Григория у меня осталось воспоминание, преисполненное уважения к ним. 3. МИТРОПОЛИТ ТИМОФЕЙ Следующий по возрасту и, кажется, по времени епископства после католикоса - митрополит Тимофей, недавно перешедший из партии патриарха к католикосу. Митрополит Тимофей - небольшого роста, худощавый, благообразной наружности, уравновешенного характера, не пассивный, но и не особенно деятельный. Это - типичный епископ Православной Церкви, как бы плоть от плоти рядового духовенства и набожных мирян. Как и католикос, он скромно и хорошо выполняет свое служение. Он один из немногих хороших знатоков сирийского языка. 4. МИТРОПОЛИТ ГРИГОРИЙ Митрополит Григорий в Пампади, единственный из епископов, не знающий английского языка. Католикос учился немного в английской школе и, хотя плохо, но все же говорит по-английски, а владыкой Григорием мне приходилось говорить на местном языке и тоже мало. Он поселился сначала на горе, как монах. Его гора раза в два ниже горы Мадура Маля, на которой я жил, но по форме эти горы похожи одна на другую. У него было 15 акров земли и все - церковь, дом и земля - более благоустроенное, чем у меня. Митрополит Григорий нередкий тип епископа нашей Церкви: слабо образованный, скромный и недеятельный, но богомолец. Каждого он встречает с доброй улыбкой и самыми простыми словами дружелюбия и участия. Таких владык у нас любят. Зная, что ссоры и тяжбы не по характеру митрополита Григория, все как-то инстинктивно около него соблюдают мир и приличие. С митрополитом Григорием у меня самые хорошие отношения, одинаковость монашеского жития и желание единения Церквей. 5. МИТРОПОЛИТ ФИЛОКСЕНОС Совсем другого типа три более молодых епископа. - Младший из них по годам, но старший по епископству, Map Филоксенос. Он завершил богословское образование в протестантском Сарампур колледже, где-то около Калькутты. Чувствуется, что он не очень силен в православном богословии, но у него большие природные или каким-то образом приобретенные способности. До возведения во епископы о. Алексия и о. Фомы, владыка Филоксенос или, как его называют, Пилоксенос - был самым активным проповедником в церквах и оратором от епископата на церковных митингах и торжествах. У меня сложилось впечатление, что у него всегда при себе десяток докладов, с которыми он готов выступить. Он рассказывал, что однажды, при разразившейся борьбе с католичеством, он говорил 5 или 6 часов при неослабном внимании слушателей. Митрополит Филоксенос - небольшого роста, привлекательной наружности; иногда он полнеет, увеличиваясь раза в два в объеме, иногда становится совсем худощавым. Его епархия довольно большая. Не раз мне приходилось видеть его, окруженным народом, приходившим к нему со своими делами. Видно было, что владыка не имеет времени выспаться и отдохнуть; и полусонный и усталый он разговаривает все с новыми и новыми людьми по самым разным вопросам. При мне он был самым кочевым из епископов. Одно время у него не было даже своей квартиры. В конце войны он едва не потерял руку, начавшую сильно гноиться, и ему пришлось лечь в госпиталь. По выходе из госпиталя у нега от локтя до кисти остался глубокий след от хирургического ножа. Тропики, как и север, не безопасны для ослабевшего организма. Вскоре после моего отъезда из Индии, митрополит Филоксенос скончался 54-х лет отроду. Он похоронен на родине в Путангау. Благодарная паства и односельчане построили над его могилой прекрасный памятник и часовню. Верится, что Господь принял его в свои обители. 6. МИТРОПОЛИТ ФЕОДОСИЙ Митрополит Феодосий, бывший о. Алексий - настоятель монастыря Бетани, около селения Вадассерикара, где я жил первый год своего пребывания в Траванкоре. Он - среднего роста, с правильными чертами лица, разносторонних дарований и большой активности. Еще будучи в монастыре в сане священника, он был приглашаем в разные места и по разным случаям. Уже предыдущая его деятельность была широка и популярна, и епископство было прямым продолжением его предшествовавшей деятельности. Его не удовлетворяли рамки обычной деятельности и действительности. Мы с ним единомысленны, что в Сирийской Церкви должно быть более сильным настоящее монашество. В последнее наше свидание он говорил мне, что берет отпуск со своего епископского поста с целью работать на миссионерском поприще по всей Индии, что после и делал. Он - епископ епархии Койлон, в которую входит и моя гора в Патали. Впоследствии он приспособился, и, оставшись епископом своей епархии, получил под свое попечение приходы, разбросанные по всей Индии и даже за ее пределами: в Сингапуре и в Коломбо на Цейлоне. Одновременно он продолжает оставаться настоятелем монастыря, к которому он прибавил еще, под горой, женский монастырь. Как человек широкого кругозора, он сторонник единения своей Церкви с русской, о чем мы с ним не раз говорили. 7. МИТРОПОЛИТ ДИОНИСИЙ Митрополит Дионисий - самый молодой по посвящению; при мне и раньше он всего 20 лет был полным диаконом о. Фомою. О нем впервые я слышал еще во Франции, как о друге Русской Церкви. Владыка Дионисий - высокого роста, представительный и тоже один из лучших ораторов Сирийской Церкви, Ему подчинена самая большая и центральная епархия Неранам. Как и митрополит Феодосии, митрополит Дионисий человек разносторонней деятельности и большой инициативы. В сане диакона он долго был ректором семинарии, одновременно занимаясь общецерковной и миссионерской работой, как и митрополит Феодосии; только митрополит Феодосии имеет свою резиденцию на востоке Траванкора в горах, в стороне от мирского шума, тогда как митрополит Дионисий устраивает школы в новых, но людных местах, определенно с миссионерскими целями. Во время первого моего приезда в Патанапурам, в его школе Сан Стивене, было около 200 человек; в 1957 году - должно быть - около тысячи. В начале 1957 года начата перестройка церкви Св. Стефана, которая скоро должна быть окончена. Став епископом, митрополит Дионисий купил школу в Тричинаполи, по дороге из Траванкора в Мадрас. В этой школе было 1.500 учащихся. Обе школы по программам равняются нашим гимназиям, за исключением младших классов. С митрополитом Дионисием мы были ближайшими соседями, и с ним мне больше всего приходилось иметь дело. Он чаще других просил меня читать доклады, проповедовать в церквах, причем обычно сам переводил мою английскую речь на местный язык - мальяла. Перед самой войной, в 1939 году, он почти год учился в Англии в Оксфордском университете сирийскому языку. Католикос и другие говорили мне, что их язык тот же самый, что и тот, на котором говорил Спаситель. На мой вопрос, что говорили ему об этом в Оксфорде, митрополит Дионисий, тогда еще иеромонах Фома, отвечал, что в Сирии есть два наречия - восточное, более мягкое, благозвучное, интеллигентное, на котором говорил Спаситель, и западное - провинциальное, более грубое, которое перешло в южную Индию. Услышав это, католикос просил его больше никому об этом не говорить. Сербский епископ Николай Охридский высказывал мнение, которое разделяю и я, что в Индии должна быть не римская, не сирийская, не англиканская, а своя индийская Церковь. Сирийский язык является препятствием к осуществлению этой идеи. *** Какие задачи бывают у епископов южной Индии, можно видеть из такого случая. - Однажды в конце войны, в Патанапурам к митрополиту Дионисию при мне пришло человек 10 со своим горем. Это были мои старые знакомые, занимавшиеся мелкой торговлей и другими делами. Раньше они имели скромный, но не плохой вид, теперь же это были на подбор тощие, печальные, осунувшиеся, с появившимися морщинами люди. Они жаловались митрополиту Дионисию, что их материальное положение безвыходное; они задолжались, но католики предлагают им помощь с условием перехода к ним. Я думал, что положение митрополита не из легких и не из приятных, и не знал, как он из него выйдет. Через некоторое время сам митрополит Дионисий рассказал мне, что один богатый сосед-плантатор своими деньгами помогает переводить людей в католичество, но что в данном случае все разрешилось благополучно. "Я - говорил владыка - поговорил об этом с Т. К. Александром, еще более богатым плантатором нашей Церкви, и он обещал не только заплатить долги бедняков, но и построить им лавки для торговли в Патанапурам". Т. К. Александр, с которым я был хорошо знаком и у которого много раз бывал в гостях так же, как и у его родных, построил длинный ряд сравнительно хороших каменных лавок под одной крышей, напротив через дорогу небольшой завод и по близости, на горке, прекрасный дом для себя, оказавший бы честь любому городу, как особняк зажиточного человека, да вдобавок окруженный небольшой резиновой плантацией. 8. РОМБАНЫ На следующей, ближайшей к епископу ступени иерархической лестницы стоят ромбаны. Это в сущности наши иеромонахи, фактически же архимандриты, близкие к епископству. Как уже говорилось раньше, в "Индии нет обычных монахов, но, очевидно, исторически сохранился общеправославный обычай, перед епископством, постригать кандидата в монашество. В священство у них обычно посвящают раньше; когда же кто-либо намечается кандидатом в епископы, то его сначала посвящают в ромбана. Этот, тоже продолжающийся часа два. обряд, происходит без перемены имени, но, как и у нас, посвящаемый переоблачается в черную одежду и одевает такое же головное покрывало, как и у епископов. Епископы едят отдельно от священников, ромбаны же - вместе с епископами. Народ смотрит на ромбана, как на большую персону, соответствующую нашему архимандриту. Когда я приехал, здесь не было ни одного ромбана. Первые три посвящения в ромбаны - о.о. Алексия, Фомы и Иосифа - были ступенями к епископству. Когда народ спрашивал про меня: кто он? - мои знакомые объясняли, что я - архимандрит, как их ромбан, или просто говорили, что я русский ромбан. Я им говорил, что у них должны быть простые монахи и, если их будет много, тогда кто-то должен быть старшим, как у нас: игумен или архимандрит. При мне было еще три посвящения в ромбаны. Один из них, Георгий, перешел в ведение католикоса с митрополитом Тимофеем из партии патриарха. Все они - мои друзья, ревнители монашеской жизни и миссионерства. При посвящении в ромбана, начиная с католикоса, все присутствующие в алтаре, моют новопосвященному ноги в большом медном тазу, что вряд ли соответствует скромности обычного монаха. После моего отъезда из Индии было 4 посвящения в епископы. Двое из них - ромбаны Петр и Матвей - мои знакомые. Петр получил добавочное имя Остатия-Остапия. Перед епископством он обратил в христианство тысяч 15 язычников, и его братство продолжает обращать по 1.000 в год, так что это посвящение нужное для большого дела; относительно других посвящений, - есть подозрение, что Церковь начала умножать епископат для увеличения внешнего престижа в борьбе партий, чему вряд ли следует сочувствовать, если нет действительной нужды в таком умножении епископов. 9. СВЯЩЕННИКИ Главная масса церковных работников, обслуживающая приходы - приходские священники, быт и деятельность которых приблизительно такие же, как и наших священников. Про некоторых здешних священников говорили, что весь их род - отцы и прадеды были священниками. Сейчас доступ в семинарии открыт для всех, и, как всюду, нужна только хорошая рекомендация. Прошедшие семинарский курс, если нет особых препятствий, получают священство и приходы. Большинство священников женаты, причем венчание должно состояться до принятия священства, а после смерти матушки, священник должен оставаться безбрачным. Из, приблизительно, 500 священников Сирийской Церкви 50 - неженатые. По-видимому, многие хотят быть священниками, но боятся хлопот семейной жизни. Этому способствуют также малые приходы, желающие иметь священника, но которым трудно содержать семейного. Правда, есть много больших и богатых приходов, без труда содержащих семейных священников. Вероятно, вследствие трудности иметь доход от прихода, в Индии существует практика брать, кажется, половину приданого в церковь при венчании. У большинства священников или свои собственные дома или же церковные. Большим подспорьем служат рисовые поля, кокосовые пальмы, скот. Обычно прихожане помогают своему священнику приобрести участок земли и построить дом. Мне приходилось уже говорить о близости к пастве епископата; то же нужно сказать и про священников. Влияние их на паству, конечно, зависит от черт их характера, активности, пастырской ревности. Насколько знаю, все встречавшиеся мне священники хорошо ли, плохо ли, но проповедуют, участвуют на митингах и заботятся о воскресных школах для детей. Приходилось также наблюдать и большую общительность священников между собою; так, например, когда приходишь к священнику, то у него постоянно можно встретить того или другого священника-соседа. Часто на праздники несколько священников собираются вместе. Если случайно приехать в приход к священнику, то часто оказывается, что он служит у соседа, а сосед служит у него. По всей видимости, это делается для разнообразия, но бывают и другие причины: вышедшая замуж Б другой приход хочет, чтобы в день памяти ее отца приехал служить ее прежний священник, хоронивший покойного. На свои праздники приходские священники нередко приглашали меня и просили проповедовать в церкви, причем всегда после службы бывала радушная трапеза и проявлялась забота о моем приезде и возвращении домой. Во время таких посещений я знакомился с бытом, и у меня образовался большой круг знакомых, насколько мог заметить, ставших сторонниками единения их Церкви с русской и всею Православной Церковью. Одно время я получал письма из Айрура, от о. Филиппа, приглашавшего меня приехать к нему. Его приход недалеко от монастыря владыки Феодосия, но довольно далеко от моего монастырька; дорога мне была не особенно хорошо, знакома, и я долго туда не решался ехать. Наконец, приехав туда, я узнал, что о. Филипп недавно умер и похоронен, не в пример другим, в часовне рядом с церковью, и что вместо него теперь священствует его сын Гавриил. Отец Гавриил рассказал мне, что покойный, все говорил о желании пригласить к себе в гости русского священника-монаха. Рассказывая об отце, он сказал, что покойный художественно делал трости, и подарил мне одну, оставшуюся после покойного, из красного дерева. Эта трость была переделана в архимандричий посох, и теперь путешествует со мною по белу свету. С о. Гавриилом, тогда еще молодым священником, позже пришлось встречаться на больших ночных митингах. Обладая зычным голосом, он подолгу говорил так громко, что его было слышно на далекое расстояние. Наперсных крестов священники не носят, и здесь нет наград, вроде наших набедренников, камилавок, наперсных крестов, протоиерейства; только некоторые из священников возводятся в сан хорепископа. Говоря о священниках, их характеризуют, как уже старого священника, хорошо ведущего свое дело, как организатора какого-либо братства, хорошего проповедника, ученого; различий же по наградам у них нет. 10. ДИАКОНЫ Настоящих диаконов в Сирийской Церкви почти нет. Полным диаконом 20 лет был нынешний митрополит Дионисий, и я знавал еще двух полных диаконов - о. о. Коши и Фому. По традиции католикос старается иметь своими секретарями полных диаконов. Будучи избраны секретарями католикоса, о. Коши и о. Фома получили сан диакона. Мой большой друг о. Коши - теперь священник, неженатый, и учитель высшей школы; а о. Фома женился и служит приходским священником. Мне объясняли, что полному диакону нельзя жениться, но о. Фоме дано на это особое разрешение. В Сирийски Церкви полные диаконы носят орари как и наши диакона, но их роль в богослужении не отличается от роли иподиакона и других прислужников. 11. ИПОДИАКОНЫ Название диакон здесь приходится постоянно слышать. В действительности, диаконами, или как они говорят "диконы", у них называются иподиаконы, которых имеется много. Почти все семинаристы - иподиаконы, и часто в иподиаконы посвящаются мальчики лет 12, выказавшие усердие и знание церковной службы, или более взрослые, помогающие в церкви. Они носят такую же одежду и шапочки, как и священники, кроме ряс, и почему-то им не позволяют носить бороду. Свое звание и сами иподиаконы и народ считают почетным и, будучи посвященными, они уже всегда носят духовную одежду. 12. ПРИСЛУЖНИКИ Кроме иподиаконов, носящих скрещенный орарь во время литургии, в Сирийской Церкви есть еще 3 или 4 низших посвящения. Во время служб штат прислужников обычно бывает довольно большой, и его существование, с одной стороны, вызывается нуждой в помощниках, но, кроме того, здесь большую роль играет желание воспитать молодежь привлечением ее к участию в богослужении. Особенно это нужно сказать про иподиаконов, которые, помогая в церкви, явно знают службу, держат себя уверенно и как прислуживающие, и как чтецы и певцы. В русских приходах раньше минимальный штат был 3 человека: священник, псаломщик и сторож. У сирийских христиан сторож и псаломщик часто совмещаются в одном лице, но приходилось замечать, что такие помощники уже не так хорошо знали службу, как иподиаконы. Вероятно, они, как и у нас, умели отвечать на ектении и знали самое простое пение, - когда же бывало большое богослужение - они как-то стушевывались. Постоянно приходилось встречать также председателей церковных комитетов, казначеев и других должностных лиц, необходимых при более сложной приходской работе. 13. МОНАШЕСТВО Незадолго до моего приезда в Индию монашеству Сирийской Церкви был причинен большой урон уводом в католичество епископом Иоанном сорока человек монахов. При мне монашество стало медленно возрастать. Епископ Феодосии на окраине своего мужского монастыря положил основание женскому монастырю. В то время, как его мужской монастырь расположен довольно высоко на горах, женский - находится внизу, у самой реки Кака. Место тоже красивое, уединенное и удобное тем, что находится близко у дороги. Плохо лишь, что внизу гораздо жарче. При мне там было 3-4 сестры, домик у них уже был и строилась церковь. Весь монастырек утопает в зелени больших деревьев на склоне горы. В мою бытность в Индии в мужском монастыре была построена новая каменная церковь и появились новые братья. В Патанапурам, у митрополита Дионисия в женском монастыре было 8 сестер. При школе Св. Стефана, все время были молодые люди, часть которых, подготовившись либо дома и при школе, либо в семинарии, вышла в священство, но были среди них и кандидаты в монашество; стал ли кто-нибудь из них монахом - слышать не приходилось. Возможно, что, живя одиноко на небольших приходах, они там ведут монашеское житие, но стены их уединенных жилищ затрудняют определение, насколько они близки к монашеской жизни. Более определенно духовность удавалось наблюдать у ромбанов, с которыми мне к тому же, больше пришлось иметь дело. В 1957 году из двух главных монастырей сообщали о появлении новых братьев и сестер, и теперь опять общее число монашествующих, включая всех молодых новопоступивших, должно быть около 40 человек. *** Из людей выдающейся мистической жизни среди христиан южной Индии ко времени моего пребывания там, нужно указать на девушку Сусанну. В журнале Сирийской Церкви, издающемся на английском языке, была напечатана статья моего приятеля ромбана Кириака, что Сусанна 18-ти лет, уже два года живет, не принимая никакой пищи. По пятницам она впадает в транс; у нее из бока, рук и головы, как бы от шипов тернового венца, сочится кровь, и в это время она получает откровения от Бога. Раньше во время таких откровений около нее собиралась толпа до 5.000 человек, но после народ почему-то перестал собираться. На мой вопрос одному знакомому, почему народ больше не собирается, он ответил, что нет чудес. Я у нее был раза два. Раны у нее действительно были, и кровь сочилась, но сверхъестественного я ничего не видел и не слышал, хотя мы подолгу бывали вместе и много разговаривали. Мнения о ней были различные. Одни верили в необыкновенное, другие говорили, что ничего сверхъестественного в ней нет. Спросив митрополита Филоксеноса, что он думает по этому поводу, я получил ответ: "Кто ее знает?" Когда я сказал митрополиту Феодосию, что нужно было бы проверить, что с ней делается, владыка пренебрежительно заметил: "Пусть она там себе... Мне ее не надо". После я слышал, что она стала кушать и как бы вошла в круг более обыденной жизни. Паства Основная масса паствы православной Сирийской Церкви на юге Индии - обращена в христианство еще Св. Ап. Фомой. Возможно, что были еще массовые и одиночные обращения на протяжении долгой истории этой Церкви. Мы знаем печальные события сравнительно недавних времен, когда католики и протестанты начали отторгать большие части в свои ереси. Воюя за души христиан южной Индии, католические и другие миссии начали строить школы, а оставшиеся православные также стали защищать себя устройством школ. Сейчас в Траванкоре и Кочине, где населения около 8 миллионов, должно быть 15 колледжей и университетов и, конечно, еще больше школ низших и средних. С развитием образования жизнь осложнилась, а какова была паства на протяжении долгих минувших веков, нужно судить по остаткам более примитивной жизни, а также можно делать выводы по природе и окружающей обстановке. Сосредотачивая внимание на христианах, я как-то мало интересовался языческой Индией и ее историей. По географическому положению Траванкор и Кочин занимают прибрежную полосу юго-запада оконечности полуострова Индостана. С двух сторон эта местность омывается безбрежными океанами; с востока и севера человеческий языческий океан, и в своей стране христиане живут, как меньшинство, среди язычников, к которым после прибавились еще и магометане. Европейцы приморских стран пользовались морями, индусы же и теперь имеют мало судов, крупных морских кораблей и лодок и поэтому не могли широко пользоваться морскими путями. Океан, при том часто бурный, изолировал их от других стран. Очевидно, основным их занятием было земледелие, в котором громадную роль играет кокосовая пальма и другие фруктовые и плодовые деревья. Благодаря этому, Траванкор и Кочин можно назвать сплошным садом, и это же должно способствовать созерцательному образу жизни и религиозности. Океан дает много рыбы; большим подспорьем является и скотоводство, так что раньше при меньшем количестве населения страны, жизнь не была трудной. Однажды старичок священник сказал мне: "Теперь все ходят в одежде. Раньше этого не было". Но при мне в одежде ходили только в общественных местах, дома же было все гораздо проще. Чиновник или учитель на работе должны быть в одежде - кусок белой материи, который обертывается вокруг пояса и юбкой спускается до земли, поверх всего этого должна быть рубашка, вроде нашей ночной сорочки; и в этом одеянии большинство мужчин приходит в сирийские церкви. Крестьяне и народ попроще приходят в церковь в одежде от пояса и до пола, иногда накинув на плечи кусок материи. Если им приходится бывать на солнце, то они этот кусок материй оборачивают вокруг головы. Женщины-христианки, особенно прошедшие школы, дома ходят в более удобной одежде, а в церковь - поверх всего одевают "сари". "Сари" эти обычно белоснежного цвета. В других случаях они также, как и нехристианки, любят цветные одежды. "Сари" накидываются на голову и, покрывая все тело, спускаются до земли. Волосы заплетаются в пучок. Когда смотришь на группы таких женщин, отдельно от мужчин идущих в церковь, создается впечатление, что эта картина выходит за пределы времени. Мелькает мысль, что приблизительно в такой же одежде ходили Сарра и Ревекка, древние римлянки, жены мироносицы. Более бедные женщины, кроме юбки, носят материю, которой прикрывают грудь; язычницы у себя дома носят только юбки. Маленькие дети постоянно бегают совсем голыми. Здесь редко бывает холодно, когда ветер несет прохладную сырость с океана; обычно же бывает тепло и даже жарко, и одежда только мешает. Обычная одежда рабочих и вообще домашняя - у мужчин - кусок материи от пояса до колен. В такой одежде ходил и я у себя дома и во время работы. Более зажиточные люди и раньше строили себе каменные дома в Индии. В последнее время их еще больше строится в Траванкоре и Майсоре, где материальное благополучие и образование стоят выше, чем в других частях страны. Индусы прежних времен оставили замечательные памятники религиозной архитектуры в виде храмов. Их особенно много на восток от Траванкора и в районе города Мадура. Много исторических построек пришлось видеть и на севере, около столицы Индии - Дели. Христиане юга Индии состоят из различных слоев, общества. Так при мне один министр правительства в. Дели принадлежал к партии католикоса, но и сейчас все время идет обращение в Сирийскую Церковь вне кастовых различий. Многие из новообращенных строят свои хижины стоимостью в один доллар или около того. Имеются и такие, у которых совсем нет земли или ее столько, сколько бывает в небольших городских участках, т. е. только под домом. У бедных поселян, которых сейчас, вероятно, большинство, 2-3 акра земли; если у кого нибудь 8 акров - это уже хороший фермер. Владелец сотни хороших кокосовых пальм может безбедно жить с семьей средней величины, равно как и владелец одного акра рисового поля. Весь такой люд, конечно, пользуется случаем подработать еще на стороне и из таких людей и состоит большинство паствы Сирийской Церкви. Школы в Траванкоре и Кочине выпускают все больше и больше людей со средним и высшим образованием, которыми заняты все местные интеллигентные должности. Вторая мировая война дала толчок к переездам христиан южной Индии в другие провинции, и в это же время образовывались их приходы в Мадрасе, Дели, Бомбее и Коломбо. Эти приходы состоят из людей почти исключительно интеллигентных профессий. При разнородности состава паствы, трудно говорить о ней в целом. Хочется отметить одно обстоятельство: Церковь живет в обстановке борьбы; слабые, соблазняемые, отпадают от Церкви. Никто там не может запретить сбросить с себя иго Христово и уйти даже в язычество. Однако, о случаях ухода в язычество не приходилось слышать, из язычества же в Церковь обращение идет все время. Митрополит Дионисий говорил, что его предки были браминами, 300 лет тому назад принявшими христианство. Один приходский священник, указывая на свою прихожанку, говорил, что она из зажиточного индусского семейства и недавно принял православие. Православное христианство и другие вероисповедания больше принимают язычники низших каст, которых индусы до времени Ганди никуда к себе не пускали, да и которые теперь-то здесь не в почете. В то время, как не раз приходилось говорить о влиянии католичества на Сирийскую Церковь, надлежит свидетельствовать, что в этой Церкви не приходилось видеть следов язычества. Нечестность в материальных делах - это, пожалуй, область, где - в плохом - христиане и язычники Индии походят друг на друга больше всего. Но и в этой области, как и в семейных отношениях, влияние христианства огромное. Самое главное в христианстве - потаенный сердца человек. Если задать вопрос - насколько сильно живут в сердцах христиан Индии - вера в Бога, жажда святости, христианского мира и правды, то должен сказать, что мне приходилось от них слышать больше, чем где-либо, исповедания себя христианами, заявления о желании по-христиански жить и воспитывать детей, свидетельства о знании сущности христианства. И это мне доводилось слышать и от старца священника, и от крестьянина, и от учителя, и от банкира. Я бывал у них часто, и свидетельствую об этом. Один интеллигентный человек с некоей радостной гордостью рассказывал мне про свою покойную мать, что она была исключительной христианской жизни и доброты, в посты кушала только раз в сутки - вечером немного риса. Особенно в Индии радует будущее Церкви - молодое поколение. Не в пример другим странам, там много детей. Мне много приходилось говорить о детях с родителями, со священником и с учителями. Нигде не встречалось такого количества религиозной молодежи, как у христиан южной Индии. Церкви они строят не очень большие, но вмещающие всех молящихся. Поэтому в воскресенье на обедне можно видеть полные народа церкви. Обычно по правую руку стоят мужчины, по левую - женщины. Среди молящихся нет преобладания старых или детей. Видно, что приходят молиться все - и молодежь, и люди среднего возраста, и пожилые. Впереди всех всегда видна густо сплоченная масса детей, усердствующая в общем пении, которое они, видно, хорошо знают. Часто мать или отец говорили про своих детей, что они очень религиозные, любят церковь, молятся дома и вообще хорошие дети. Жители Индии - люди общительные и любят бывать вместе, разговаривать и слушать других. Бывало, не успеешь спросить детей - умеют ли они читать и петь молитвы, как они тут же начинают читать и петь. Вообще они не стесняются проявлять свою религиозность и исповедовать ее. В этом многим из нас, русских, нужно было бы у них поучиться. Живя в атмосфере религиозной борьбы, они готовы, когда это нужно, всегда дать отпор, на религиозном фронте. Среди православных Индии, начиная с простого народа и кончая епископами, я чувствовал себя больше, чем в других странах, как на родном севере России, среди людей сильной христианской культуры. Хорошие христиане должны быть и братьями во Христе, одного духа, одних мыслей, могущими жить и действовать вместе, говорить одним языком. Хорошее и доступное для одного, должно быть хорошо и доступно для другого. Особенно ценное качество христианских отношений - правдивость, отсутствие лжи; и этому нужно было бы многим поучиться у индийских христиан, равно как и христианскому уважению личности. При разговоре с ними их можно бранить за лень, за всякое неуменье и упущения при условии, что этим не переходятся границы уважения к личности собеседника. Приходилось присутствовать при разговорах духовенства иногда с очень неискренними или недалекими собеседниками и собеседницами, и всегда было видно большое терпение служителя Церкви, его выдержка и нежелание обидеть. Это же можно было наблюдать и во взаимных отношениях паствы. Поискав, можно найти и здесь многое плохое, но лучше у других учиться хорошему. Из бытовых особенностей нужно отметить еду индийских христиан и их особенности кушать. При теплом климате, где у некоторых почти совсем нет одежды, где хижины нужны только для защиты от дождя и солнца, а не от холода, где плодовые деревья круглый год дают плоды, а тапиока растет при очень небольшом уходе, - людям, в крайнем случае, можно жить, как птицам небесным. Некоторые так и живут. Большую роль в их жизни играют кокосовая пальма и кокосовые орехи. Из кокосовых орехов добывается масло, очень хорошее для еды и для освещения. Местные жители много едят орехов, растирая и прибавляя их в пищу. Так, во время тяжелой работы с камнями, растерев и скушав половину кокосового ореха, я работал полдня до следующей трапезы без других жиров. Принадлежность каждого индийского дома в Траванкоре - приспособление для растирания кокосовых орехов, без которого на это уходит слишком много времени. Как и другие народы Азии, индусы очень любят рис. Имеющие его, обычно каждый день три раза едят изрядную порцию с небольшими приправами. Эти приправы так сильно приперчены, что много раз, когда я ел, у меня текли слезы. Мясо и рыбу здесь едят тоже, как приправу к рису - 2-3 маленьких кусочка - больше не хотят. Особенно много перцу кладут в рыбу, считая, что иначе ее нельзя есть. В благоустроенных домах есть столы, но сами индусы едят, сидя на циновке на полу, скрестив под собой ноги. Тарелкой служит банановый лист, на который кладется кучка рису, а вокруг разные приправы. Едят руками, считая, что так удобнее, я же сохранил за собою привилегию есть ложкой. Мои приятели, священники, говорили мне, что кушать ложкой невкусно; гораздо вкуснее и удобнее есть прямо руками. Я им отвечал, что, если для них удобнее, пусть себе кушают руками, мне же приятнее есть ложкой. В защиту ложки я им рассказал, что мы всегда едим горячий суп и здесь уже обойтись без ложки трудно. Хорошие христиане здесь, как и у нас, всегда, перед обедом и после него читают вместе молитву, и, если присутствует епископ или священник, то он благословляет трапезу. Постоянно также приходилось бывать и в частных домах на общей вечерней и утренней молитве. Однажды у меня ночевал семидесятилетний сосед, священник о. Фома, пришедший с мальчиком лет восьми. Они долго молились вечером перед сном, причем о. Фома старательно учил своего спутника молиться. Поспав часа четыре, о. Фома проснулся, и около полуночи снова громко и долго пел. Раза два он пытался разбудить и своего спутника, но тот так крепко спал, что о. Фоме этого не удалось сделать. Христиане чиновники, учителя, торговцы, банкиры, крупные землевладельцы - более зажиточный довольно многочисленный класс - конечно, имеют более хорошие каменные дома и в нескольких таких домах мне пришлось молиться в специальных молельнях. Не помню, чтобы когда-либо в этих домах отсутствовали религиозные картины, кресты или надписи религиозного содержания. Как проявляется религиозная жизнь, можно судить из такого наблюдения. Мне часто приходилось проезжать через город Адур, в 10 милях от Патали. При соединении дорог и остановке автобусов, мне там приходилось то пересаживаться, то ждать автобус. Много раз я видел человека среднего роста, лет 40, довольно полного, солидного, с черной бородой и с хорошим, настоящим наперсным крестом золотого цвета. Не торопясь, подойдя не особенно близко к автобусу, он молча смотрел на нас пассажиров, и так же молча, не торопясь, уходил. И христиане, и язычники, и магометане его называли "тирумени", это название епископа, вроде "владыка". Я с ним никогда не разговаривал, но от других узнал, что он религиозный человек партии католикоса. Праздники Мне приходилось бывать много раз на разных праздниках и празднествах христиан южной Индии, но только на некоторые из них я обращал внимание, а также на то, как они праздновались. Знаю, что Рождество и Пасха празднуются здесь торжественно с ночными богослужениями. Торжественно также празднуется и Крещение Господне. Крестных ходов на реки и озера не бывает, а воду освящают в графине, смешивая ее потом с водою в. других сосудах и кропя ею все, как и мы кропим. В среду Великого поста бывает большое богослужение с крестным ходом. Вблизи церкви что-то сооружается из сухой соломы, футов 5 вышиною и сжигается. У них нет праздников Преображения Господня, Введения во Храм Пресв. Богородицы; конечно, нет Покрова и праздников в честь иное Божией Матери. День Св. Апп. Петра и Павла и Успение Божией Матери они празднуют, и, как у нас. перед этими праздниками есть посты. Индийские христиане любят праздновать разные юбилеи, памяти святых. Много раз я бывал на храмовых праздниках в разных церквах. Обычно храмовые праздники собирают толпы богомольцев из соседних приходов и соседнее духовенство, проходя очень торжественно. Самый большой праздник и паломничество бывает на Пари Маля, где почивают останки святого епископа Григория, скончавшегося 2-го ноября 1902 года; рассказы о его жизни мне приходилось слышать. Пари Маля находится в центре христианских поселений, и туда съезжаются все епископы, масса духовенства и тысячи паломников. Бывают торжественные богослужения, правда, много теряющие из-за небольших размеров церкви, вмещающей только малую часть богомольцев. Говоря о паломничестве, хочется рассказать о паломничестве индусов-язычников на Шавыря Маля, не далеко от монастыря Бетани Асрам. Маля - на языке мальяла - значит гора. Это паломничество бывает в начале года, приблизительно на наше Крещение. Уже за несколько месяцев до этого, многие индусы начинают отпускать себе бороды. Это означает, что они собираются на Шавыря Маля. За несколько недель до паломничества всюду слышны музыка, пение, крики, усиливающиеся по мере приближения паломничества. Потом дня на два все затихает. Это значит, что паломники ушли на Шавыря Маля. Шавыря Маля находится в государственном лесу, и к ней нужно идти лесной тропинкой 20 миль - наших 30 верст. На этой горе живут несколько индусских монахов, отрезанных от другого населения. Пройдя монастырь епископа Феодосия, как говорят, сотни тысяч паломников устремляются по тропинке, мешают друг другу и идут в одну сторону три дня, тогда как, если тропинка более свободна, то ее можно пройти в один день. Паломничество продолжается недели две и, конечно, паломникам нужно брать с собой пищу (хотя на гору приходят и торговцы с продуктами) и там же на земле спать. Пробыв день или два на Шавыря Маля, паломники возвращаются домой. Возвращаются они уставшими, с больными ногами, но в хорошем настроении и все время на остановках и дома, они еще больше играют и шумят. Каждый год бывает одна-две смерти от укуса змеи, иногда кого-либо унесет тигр, но с этим мирятся, как с некоей неизбежностью. Сирийские христиане любят устраивать крестные ходы, но не далеко, обычно вокруг церкви. Часто на крестный ход приглашаются музыканты, и однажды мне пришлось видеть, как они начали играть в церкви. Церковные праздники и крестные ходы сопровождаются стрельбой; на землю ставятся металлические цилиндры вышиною в один фут, в середине имеющие отверстие, в которое кладется порох, плотно забиваются, и при взрыве получается сильный выстрел. Всегдашнею принадлежностью крестных ходов бывает группа мужчин и подростков, которые своим поведением вызывают улыбки и допускаются, возможно, для того, чтобы крестный ход не был скучным. Когда пение духовенства замолкает или его не слышно, то группа, человек в 10-12, начинает петь что-то свое с бесшабашным видом. Через каждые 10-15 сажень эти люди сходятся в круг, берутся за руки и с протяжным "по"- опускают руки к земле, напрягаясь, как бы опуская большую тяжесть, и потом быстро подскакивают, выбрасывая руки вверх с криком "и". "Погуга" - значит идти, "пои" - пошел. Таков их обычай. У них в обычае праздновать день рождения, день же своего святого празднуется мало. Посты Главных постов у сирийских христиан южной Индии, как и у нас, четыре. Петров пост всегда продолжается 2 недели, Рождественский - 25 дней. В апреле или мае у них есть трехдневный пост - Ниневии. Посты среды и пятницы начинаются накануне в 6 часов вечера и кончаются на следующий день в 6 часов. В Великий пост у многих есть обычай воздерживаться от пищи до полудня, некоторые постятся и до трех часов дня. Они более строго, чем мы, смотрят на рыбу, приравнивая ее к мясу. Монахи и епископы совсем не едят мясо, а рыбу едят довольно часто; как и мы, в посту они не едят яиц, молочных продуктов и молока. Перед моим отъездом патриарх разрешил своим пасомым в посты кушать молоко; католикос же издал противоположное распоряжение, подтвердив прежнее постановление Православной Церкви. Многие соблюдают посты, но есть и пренебрегающие ими. Местная особенность - во время Великого поста ежедневно в полуденное богослужение, при медленном пении "Курие еляйсон" и других таких же коротких молитв, класть один за другим 40 земных поклонов. Великий пост всегда приходится в самый жаркий период на юге Индии, и можно себе представить, как все при этих поклонах обливаются потом. В монастыре, где я жил первое время, в одной продолговатой постройке нельзя было никогда разговаривать, в Великом же посту на первой и на последней неделе было правило, чтобы до полудня молчание соблюдалось во всем монастыре. Школьное дело Два государства в южной Индии, Траванкор и Май-сор, соперничают из-за первенства по образованию. В Траванкоре очень большую роль в школьном деле играет христианство. Все наиболее значительные группы христиан имеют свои школы. В начальных школах преподавание ведется на местном языке, в школах более высокого типа - велось на английском, и эти школы назывались английскими, разделялись на высшие и средние. Из высших школ учащиеся шли в колледжи и университеты. Большинство английских школ - смешанные, но и у партии католикоса и у группы Map Тома есть большие, хорошо налаженные, высшие женские школы, около Тирувалля, с программами, приближающимися к нашим женским гимназиям. В Траванкоре и Кочине много правительственных, церковных и частных школ и в них мальчики и девочки учатся вместе. Много английских школ принадлежат Церкви партии католикоса и немало - частным лицам его же партии. Недалеко от Патали я знал одну школу, которую хозяин устроил, как коммерческое предприятие. Слыхал я и о других таких школах. Школа с 200 учащихся считается небольшой; есть школы с 1.000 учащихся, и тогда, конечно, устраиваются параллельные классы, а количество преподавателей достигает 20 и больше человек. Английская школа Св. Ап. Первомученика Стефана в первое время моего знакомства с нею имела около 200 учеников, при моем отъезде - это количество учащихся перевалило за 800. В Альве, на севере от Траванкора, с 1921 года очень хорошо работает Соединенный Колледж, который принадлежит партии католикоса, Церкви Map Тома и Англиканской Церкви. В Котайяме есть колледж Англиканской Церкви; у католиков в Траванкоре и Кочине имеется около 10 колледжей. Приблизительно в 1930 году в Альве католиками была выстроена громадная семинария, в которой во время моего посещения обучалось 300 человек. После получения Индией независимости английский язык постепенно заменяется языком инду, на котором на севере Индии говорило только 60 миллионов населения, но торговцы пользовались, как и все другие, - индийским языком. Подавляющее большинство проходит общеобразовательные курсы; популярно медицинское образование; менее популярны - техническое и коммерческое образование и совсем непопулярно - сельскохозяйственное. В Траванкоре, не далеко от моего скита было две сельскохозяйственные школы, но так как желающих учиться в них почти нет, то правительство бесплатно обучает и кормит приблизительно 20 учащихся в каждой школе и по окончании - дает им по 2-3 акра земли. Навестив в последний раз в 1946 году одну такую школу около Котаракара, я обратил внимание на истощенные, оголенные от земли скалы и вообще на жалкий вид школьной земли, сильно рознившейся от цветущих участков соседей фермеров. Школы выпускают все больше и больше воспитанников, оканчивающих общее образование. Эти люди, оторванные от физической работы, ищут интеллигентного труда; и при мне, по крайней мере, на юге Индии был избыток ищущих конторских работ и некоторых интеллигентных профессий. Правда, получив независимость, у правительства Индии появилось множество планов для поднятия культуры и экономической жизни страны и оно привлекает к работе всех, желающих трудиться. Будущее покажет, во что выльются формы жизни этой второй в мире по народонаселению страны. Война 1940 года привлекла в армию и на связанные с войной работы много южан, окончивших школы и знавших английский язык. Благодаря спросу знающих английский язык во время войны, особенно сильно увеличилось число учащихся в английских школах. Работая повсюду в Индии и вне ее, некоторые остались на службе вне родины; по окончании же войны многие христиане Траванкора и Кочина оказались рассеянными по всей Индии среди язычников. Возможно, что часть из них окажется потерянной для православия, но более вероятно, что наоборот православие будет насажено в других местах Индии. Все время растет число приходов в таких колониях, и дай Бог, чтобы эти православные группы и одиночки несли свет православия во тьму язычества. Воскресные школы В языческих государствах религиозное преподавание для христиан не входит в курс учебных заведений. Этот вопрос легче разрешается в школах, принадлежащих Церкви или членам Церкви, и труднее, - когда дети учатся в государственных школах или школах, принадлежащих другим вероисповеданиям. Громадным фактором в жизни Церкви, кроме церковных богослужений и проповедей, является существование воскресных школ. В Церкви сирийских христиан при мне уже много лет их возглавлял образованный священник о. Давид. Он определил цифру учащихся в 25.000 с 700-800 учащих, работающих добровольно и бесплатно, Конечно, благочестивые родители уже дома начинают учить своих детей молитвам и христианской жизни. Является неоспоримым фактом, что при встречах на вопрос: знают ли они молитвы и умеют ли молиться, даже совсем маленькие дети, насколько помню, давали всегда утвердительные ответы. В воспитании молодого поколения Индия может быть примером для других стран. Отношение к иноверцам В Индии, особенно со времени независимости, обращается внимание на мирное сожительство людей различных религий и положений. В крупных городах мне пришлось быть свидетелем кровавых столкновений индусов с магометанами. В Траванкоре и Кочине еще больше разных религиозных групп, чем где-либо, но их сосуществование мирное. В учебных заведениях, в торговых предприятиях можно видеть людей различных религий, работающих вместе. Такие учреждения привлекают к себе учеников, покупателей, клиентов тоже разных религий. Вообще же, религиозный хозяин набирает служащих своей собственной религии. Гостеприимство Во время пребывания в Индии мне всюду много приходилось пользоваться гостеприимством, особенно моих православных друзей партии католикоса. Можно было бы много сказать об особенностях индийского гостеприимства, в общем же, язычники индусы, и индийские христиане - люди общительные и гостеприимные. В церковных кругах южной Индии я был известен многим, и все они знали о моих очень скромных материальных средствах, поэтому около меня не было притворной дружбы или лжи, что иногда бывает около богатых людей или людей, имущих власть. И, несмотря на мою бедноту, гостеприимство мне оказывали от чистого сердца, о чем я вспоминаю с глубокой благодарностью. Христиане южной Индии любят бывать друг у друга то ли для того, чтобы повидаться, то ли по делам. По случаю свадьбы, похорон или каких-либо других праздников всегда устраиваются большие угощения; так, например, когда в Патали умер мой сосед, самый зажиточный якобит, пять его сыновей три дня кормили всех приходящих по 300 человек в день. Один раз в год монастырь епископа Феодосия, вероятно с помощью прихода, устраивает обед для прихожан; я видел на берегу реки лодку полную наваренного риса, а рядом стоял тоже с вареным рисом котел, больше трех футов шириною и почти три фута вышиной. Праздничные обеды по своему меню не отличаются от обедов непраздничных дней. В обычные дни жители южной Индии три раза в день наполняют свой желудок рисом с небольшими приправами, сильно наперченными, и на праздниках бывает обед из того же риса с приправами, благодаря чему, такие обеды - не дорогие. Однажды на свадьбе, человек на 70 были приготовлены 4 курицы, скушав по 2-3 кусочка все были довольны и еще оказался остаток. За все время моего пребывания на юге Индии, не пришлось никогда в гостях видеть вина, даже на самых богатых свадьбах. Редко мне приходилось ночевать у зажиточных англичан, живущих в обширных квартирах. Лишь однажды с трудом я устроился у английских монахов в Калькутте на одну ночь в Оксфордской миссии, где места много, мне же в Калькутте с квартирой было особенна трудно. Приезжая по делам в Койлон у моря в 30 милях от Патали, я всегда находил приют и стол у местных черных монахов католиков в монастыре Св. Антония. Как к англичанам, так и в большие квартиры русских в Индии, часто невозможно было попасть на ночлег, и, наоборот, чем квартира была меньше и жизнь, проще, устроиться на ночлег было легче. Сирийское духовенство, начиная с католикоса и епископов и кончая священниками, обычно приглашало на ночлег, устраивало вечернее купанье, что нужна делать ежедневно, после потения днем в жарком климате, и, накормив ужином, укладывало спать, обычно в самой незатейливой обстановке. Утром, если не была особенной спешки, гостя отпускали не иначе, как после сытного завтрака в 8 - 9 часов. В Траванкоре у меня было много остановочных пунктов, куда я приходил почти, как к себе домой. Раза два мне приходилось приезжать вечером в селение, где нужно было ждать до следующего дня, так как в этот день никакой возможности дальше ехать не было, и я обращался к кому-нибудь с вопросом, как мне быть; посоветовавшись друг с другом, жители меня направляли в один из домов, говоря, что там я могу переночевать. Хотя с хозяевами я и не был знаком, но у нас завязывался разговор, меня кормили, укладывали спать, утром опять кормили, а когда я спрашивал сколько я должен за все это заплатить, то хозяева всегда отказывались от платы. Бедные люди всегда жаловались на трудности жизни, но что я мог для них сделать? Индусы рабочие Будучи сам техником, работавшим с рабочими в разных странах, а, также работая на земле и возводя постройки в Индии, я интересовался здесь рабочими разных отраслей труда. Нанимаясь, рабочие часто просят плату вперед, но давать им деньги вперед нельзя, так как рабочий на работу не придет и задаток пропадет. С рабочими христианами Сирийской Церкви и с более постоянными рабочими индусами у меня наладились хорошие отношения. Между рабочими специалистами по дереву, каменщиками и кузнецами - большая разница: столяры и плотники очень точны в работе и гораздо честнее других рабочих. Работая по большей части только стамесками, сидя на земле, они ступнями или пальцами ног прижимают дерево к лежащей на земле доске, выполняя работу замечательно точно по какому угодно чертежу. Труднее с каменщиками при работах с камнем, известкой и цементом. Нужно внимательно следить, чтобы все было сделано, как нужно, иначе легко будет испорчен материал, и работа не будет выполнена. Вообще инициативы у индусов мало, но, напрактиковавшись, они строят большие здания и выполняют разные работы. Особенно трудно с металлистами. Приходилось наблюдать, как работа на час - на два растягивалась на день и больше. Бывали случаи, когда нужная работа вовремя не выполнялась из-за неспособности индусов или вследствиe злоупотреблений. Однажды, живя в Дели - большом городе - у Смит и работая в университете, я старался по просьбе своей русской хозяйки, помочь сделать ей печь, в которой была большая нужда, Обойдя несколько мастерских, я никак не смог найти мастеров, которые согласились бы на не трудную, по данному чертежу, но несколько необычную для них работу. Инженер Ленчевский сказал мне, что всюду в Индии, даже в больших городах, ходить к индусам в таких случаях - дело безнадежное, единственный выход - идти к китайцам, которые делают все точно и хорошо. Приходилось читать, что раньше в Индии была широко распространена кустарная промышленность, обслуживавшая местные нужды. Англичане же специальными мерами затормозили ее развитие, чтобы иметь сбыт своих фабричных изделий. При мне индусы сами делали медные сосуды разных форм и размеров, украшения из меди, серебра и золота волам и людям, но больше всего для женщин. Можно было дешево купить хорошие ножи, звонки, замки местной кустарной работы. Землю индусы копают очень медленно. Так, где одному можно перебрасывать землю или перевозить тачкой, один индус мотыжит землю, другой насыпает ее в корзину и подымает на голову женщине, и та переносит ее иногда всего лишь на четыре шага. Наши инженеры определяли, что один европеец-землекоп равняется восьми индусам. Про одного соседа мой помощник Самуил рассказывал, что он выкопал канаву от ручья под горой к дому на горе с расчетом, что раз канава выкопана, то вода должна по ней идти; к его разочарованию вода на гору не потекла. Об индусах-инженерах наши русские инженеры говорили, что из сотни индусских инженеров бывает 2-3 хороших, остальные же очень слабые. Мне пришлось убедиться в большой непрактичности индусских агрономов. Последнее время независимая Индия, старается увеличить свою индустрию. Будущее покажет, как это ей удастся. Благодатность Церкви Благодатность Церкви преимущественно узнается наличием в ней святых и, особенно, святых священнослужителей. Сирийская Церковь в Индии не может хвалиться своими святыми. Их или не было в. минувшие века, или они не прославлялись и после забылись. В мое время был канонизирован, насколько я знаю, единственный индийский святой - епископ Григорий. Он жил на памяти современников, от которых я и слышал живые, рассказы о нем. - Он был епископом епархии Неранам, которую уже при мне занимал митрополит Дионисий. Епископская резиденция находится немного в стороне от центральной церкви, построенной на месте церкви, существовавшей при Св. Ап. Фоме. Она расположена на берегу большой реки, среди могучей тропической растительности - кокосовых пальм и других плодовых деревьев и рисовых полей. Жизнь епископа Григория, но рассказам знавших его, была характерной жизнью святого епископа Православной Церкви. Он был строгий постник, молитвенник, ко всем дружелюбный и участливый, особенно он поражал своею самоотверженностью в служении ближним во время губительной эпидемии. Забывая о себе в то время, когда другие терялись, не зная, что делать, епископ Григорий без устали ухаживал за больными, напутствовал умирающих, утешал плачущих, помогая всем и материально. Он оставил после себя письменные труды о духовной жизни, которые, однако, до сих пор не напечатаны. На ряду с этим, современники рассказывают о чудесных событиях в жизни епископа Григория. Особенно близок я был со священником селения Калинюр - о. Александром. Калинюр находится в двух милях от Патанапурам, в противоположную сторону от Патали. Семья о. Александра берет подряды на рубку бревен в государственном лесу. Наемные рабочие рубят бревна, слонами вытаскивают их на дорогу и потом волами отвозят в государственное депо. У семьи о. Александра имеются собственные слоны: иногда их бывает у нее один, иногда - два; если нужно, то нанимают еще несколько слонов со стороны. На храмовой праздник трех слонов украшают громадными налобниками с ярко начищенными медными бляхами, на слонов садятся люди с крестами, и слоны участвуют в крестном ходе. Эта зажиточная семья состоит из о. Александра, старушки матери и трех женатых братьев. Три брата имеют многочисленные семейства. Отец Александр рассказывал, что когда он был подростком, семьей было решено его старшего брата Фому отдать в семинарию, чтобы он стал священником, но епископ Григорий сказал ему, что именно он, Александр, будет священником. Когда пришло время посылать Фому в семинарию, он неожиданно захворал и не смог поехать, тогда решили вместо него послать Александра, и так предсказание епископа Григория сбылось. Отец Александр рассказывал и еще о нескольких чудесных событиях. Сначала семья о. Александра жила в стороне от селения и дороги, а потом они переселились ближе. Их соседями оказались две язычницы индусски, относившиеся к о. Александру с необычайной злобой. Однажды при встрече с ним одна из них упала на землю, испуская в судорогах изо рта пену, чего раньше с ней не бывало. Видимо, присутствие о. Александра на нее так сильно подействовало, что потом они обе просили его взять их участок за бесценок, а сами ушли в другое место. Один мой сосед, священник, перешел было в католичество, через некоторое время я видел, как католикос снова принимал его в свою Церковь. Говорили, что после перехода в католичество этот священник видел во сне своего покойного отца, тоже священника, который обличал его за измену православию; покойный говорил сыну, что он тоже много страдал и терпел, но этим спасся, и чтобы тот сразу же возвращался в православие. При желании можно было бы собрать и больше таких повествований, но я специально этим не занимался. Важно то, что духовный опыт сирийских христиан такого же характера, как всюду в православной Церкви. Миссионерство Если долгое время Церковь в Индии была едина, то, начиная с появления католиков, около нее становилось все больше и больше инославия, ведшего миссионерскую работу, главным образом, для совращения их паствы в свои секты. Обращать индусов в свои религии, инославию трудно, так как те имеют старую большую культуру, христиане же приходят разбитые на церкви и секты; и когда их индусы спрашивают: "Почему вы разделены, когда Христос был Один и Церковь должна быть едина?" - они ничего на это ответить не могут. Ясно, что в основе всех отколов ложь и обман, - в лучшем случае - ошибка. Легче обращать внекастовых, бедных, отверженных, но, конечно, больше интереса представляет обращать православных, подходя к ним, как друзья и благодетели, соблазняя их материальными и другими земными выгодами. Но эта активность иноверия, естественно, родила организованную защиту православных, о чем и говорилось выше. При мне православные пошли дальше. Их контрнаступление началось на нескольких фронтах, с неодинаковыми задачами, но сильно, эффектно, победоносно. Мы уже говорили о миссионерстве монастыря митрополита Феодосия; но в более сильной степени идея миссионерства и проведение в жизнь работы по обращению в православие язычников принадлежит епископу Петру-Остапию. Уже в 1924 году было создано миссионерское братство, но новый дух и активность вдохнул в него неженатый священник о. Петр. Приблизительно в 1935 году он основал "Братство Слуг Креста" для миссионерской работы. Долгое время в братстве было около 17 человек. Они дают обеты безбрачия, бедности и послушания на один год, но в большинстве случаев каждый год их возобновляя. В1956 г. их было уже 25 человек, причем, всюду в приходах у них имелись сотрудники. В течение 20 лет отчеты Братства показывают около 1.000 обращенных ежегодно, общая же цифра обращенных перешла уже за 20.000. Сочувствуя им, православные снабжают работающих братьев насущной пищей и одеждой, жалования же они никакого не получают. Новообращенных братство при крещении снабжает новой одеждой и затем следит за их духовной жизнью, хотя новообращенный после крещения передается местному священнику, как новый прихожанин. Работа братьев "Братства Слуг Креста" своеобразна и поучительна; узнав, что в таком-то месте имеется, группа, склонная принять христианство, один из братьев, собрав свои несложные пожитки, отправляется туда, и, если это удается, поселяется в комнате, если же нет, то проводит время где-либо на веранде или под каким-нибудь навесом. Днем он большею частью свободен, главная его работа бывает по вечерам, когда кончаются дневные работы. День за днем брат рассказывает слушателям о Христе, Его Церкви, о святых, о христианских истинах и о христианской жизни. Он проверяет знания слушателей, терпеливо объясняет непонятное, молится вместе с ними. Потом брат сообщает, что вся группа или ее часть готова к принятию крещения. Местный священник или священник из братства проверяет еще раз знания готовящихся к крещению и, если находит возможным, крестит их. За заслуги по этой работе о. Петр через несколько лет был возведен в сан епископа, и дело развилось еще шире. В местах, где не было приходов, о. Петр создал из новообращенных новую епархию, которая все время увеличивается. Епископ Петр-Остапий - мой друг, но с ним и с его братьями мне как-то мало приходилось встречаться. Его секретарь и ближайший помощник о. Филипп, в 1956 году был принят в Св.-Тихоновскую Семинарию в Северной Америке и с 1957 года учится в ней. Познакомившись лучше с работой "Братства Слуг Креста", можно было бы, несомненно, узнать много поучительного из его миссионерской деятельности. Нужно пожелать всяческого успеха братству, ревность которого может быть поставлена в пример другим православным. Совсем другого рода миссионерскую работу ведет митрополит Дионисий. Как-то, около того времени, когда было основано "Братство Слуг Креста", в большом городе - Тричинаполи, по дороге из Траванкора в Мадрас, тысяч пять католиков перешло к православным партии католикоса. В Тричинаполи долгое время служил священником Коши с двумя другими священниками, помогавшими ему. Они, как и наш архимандрит Нафанаил в Коломбо, жаловались на трудность иметь дело с бывшими католиками, очень крепко придерживающимися католических обычаев. Между тем, там обширное поле для еще больших обращений. Когда я, в первое время моего пребывания в Траванкоре, был еще в монастыре о. Алексия, в том же монастыре гостил религиозный человек Матвей, который был профессором в Тричинаполи, а затем долгие годы возглавлял какую-то большую школу на севере Индии, где-то около Калькутты. Он рассказывал, что в Тричинаполи масса католиков желает перейти в православие и что там же продается громадная школа. "Купите - говорил он мне - эту школу, у вас сразу же будет большая миссия". Я робко писал об этом во Францию, но, конечно, наши ничего не сделали. Для покупки школы нужно было иметь 100.000 рупий - приблизительно 25.000 американских долларов, кроме того большая миссия и большая школа с многими работниками, должны иметь хорошего, всецело отдающего себя этому делу возглавителя. За это дело, в первые годы своего епископства, взялся митрополит Дионисий, который и купил эту школу. Нужно удивляться ревности и энергии владыки в его многосложной работе. Основное его положение - епископ центральной, большой, правда, налаженной епархии Неранам. Можно предполагать, что с увеличением числа епископов, один из молодых архиереев, вероятно, когда нужно, заменяет в епархии Митрополита Дионисия. На его же попечении школа Архидиакона Первомученика Стефана в Патанапурам, где число учащихся, должно быть, перешло за 1.000. Работа в школе хорошо налажена, и владыка только присматривает за нею. После покупки школы в Тричинаполи он большую часть времени проводил там. Митрополит говорил мне о желательности моего приезда туда, но мне как-то не пришлось там побывать. Владыка утверждал, что там большое школьное и миссионерское дело и что его идея - через школу постепенно укреплять там православие. Купив школу, владыка вошел в крупные долги, и я видел, что ему не легко, но при больших затруднениях было видно у него и большое удовлетворение плодами забот. Как слышал, это - высшая английская школа; одни называли цифру учащихся 2.000, другие - 1.500. Говорили, что школа на полном ходу, но почему ее оставили прежние хозяева, мне не пришлось узнать. Лучше меня знающий о делах митрополита Дионисия его родственник доктор Ипен не раз говорил, а потом и писал мне, что школа в Тричинаполи - шипы для митрополита Дионисия. Очевидно, до сих пор митрополит Дионисий не может выйти из долгов по школе, нужно было бы ему помочь, но для меня пока это слишком большое дело. Кроме епископов Петра-Остапия и Дионисия, как уже говорилось раньше, одновременно с управлением своего монастыря, занимался миссионерством и митрополит Феодосий. Когда во время войны 1940 года в нескольких больших городах Индии начали образовываться колонии, у митрополита Феодосия сразу же возникла мысль использовать их, как миссионерские базы в Индии за пределами Траванкора и Кочина и даже за пределами Индии. Он говорил мне о желании работать на миссионерском поприще по всей Индии, и скоро стало известным, что он назначен епископом приходов за границами сирийских епархий. Первой его заботой была организация приходов в колониях больших городов - Мадраса, Бомбея, Дели и Коломбо. Эти приходы я знал, но, кажется потом их стало больше; была ли в них чисто миссионерская работа и как она шла, я не знаю, так как владыка Феодосии рассказывал лишь о своих начинаниях и планах, а о сделанном им, говорили уже другие. *** Как работают миссии в Индии, я мог судить по двум миссиям - Анны Карловны Ирбе и епископа Пакин Волж. А. К. Ирбе - замечательная личность. Благодаря ней я приехал в Индию. Она - дочь лютеранского епископа города Риги, владеющая несколькими языками, была замужем за русским полковником и от него у нее православный сын Кирилл. Хотя она и симпатизирует православию и в ее комнатах висят православные иконы, все же она сама остается лютеранкой. Муж ее умер, как она говорила, "во-время" - в год революции, перед самым большевизмом. После его смерти она поступила на службу в шведскую лютеранскую миссию и отправилась в Индию. Она осуществляла план, который сама выработала; - купила несколько акров земли в 14 милях от города Коймбатора и миль 300 на северо-восток от Траванкора; получив средства из Швеции, построила несколько домов; в некоторых соседних мес- тах устроила миссионерские пункты, а в центре организовала общежитие и школу для бедных детей. Всего у нее было около 30 учителей и катехизаторов, которым выплачивалось жалование. Принимаемых в общежитие детей она обучала и крестила, а за детьми крестились их родственники и знакомые. Эту свою работу она начала незадолго до моего приезда в Индию, и через 15 лет было около 3.000 обращенных ею. Метод довольно дорогой, но результаты нужно считать хорошими. Как-то она предлагала мне принять в православие 300 человек, обещая поддержку, но я не хотел с этим связываться и бросать начатое дело в Траванкоре. Приблизительно одновременно с А. К. Ирбе, основал миссию англиканский епископ Пакин Волж, в 10 милях в противоположную сторону от Коймбатора. Его план состоял в том, чтобы при помощи самих же православных, обращать язычников в Сирийскую Православную Церковь. Сам епископ Пакин Волж был весьма образованным человеком и до своей миссионерской деятельности был главою колледжа около Калькутты. Он тоже соорудил несколько построек и у него были православные помощники; потом он открыл отделение миссии где-то в горах, и когда у Ирбе было 3.000 обращенных, - у него не было ни одного. На конференции в Майсоре черный епископ Англиканской Церкви говорил мне, что их миссия обращает каждый год в христианство тысячи человек. Очевидно, успех обращения зависит и от миссионеров и от духа обращаемых. Он же говорил, что широко пользуется молитвами из "Сервис Бук" - перевода русского богослужения на английский язык. Миссия этого епископа находится где-то в центральной Индии. Единение Церквей Целью моей поездки в Индию было единение Церквей. На это дело я направил все свои усилия, начиная с первого же знакомства с сирийскими христианами. Я считал и считаю, что все должно основываться на благодати Божией, поэтому уже в монастыре о. Алексия я старался быть хорошим монахом и после продолжал подвизаться у себя на горе. Первый большой вопрос в деле единения Церквей - насколько сирийские христиане - монофизиты? Нет ли в этом непреодолимой преграды? Скоро я узнал, что они проклинают Евтихия - отца монофизитства, о Лице Господа Иисуса Христа они соглашались, что Он полный Бог и полный Человек. Я говорил им о национальной вражде, имевшей место во времена Халкидонского IV Вселенского Собора, о дальности их и нас русских от мест и людей этой вражды, и о том, что нам следует быть в стороне от этого нехристианского духа вражды. Знал также я о непринятии ими формулы Халкидонского Собора о единении во Христе Божества и Человечества. Знал и то, что Восток долгие века старался выработать свою собственную формулу. Кончилось тем, что они вернулись к той же Халкидонской формуле, выражаемой лишь несколько иными словами. Утончать эти разговоры, изучив местный язык, я считал бесполезным и просто старался внушить им, что мы - православные, и спорами ее формулировке ничему не поможем. Создавая атмосферу христианского братства с ними, я верил, что это - самое нужное, что это братство уничтожит всякие мелкие разногласия. У христиан Индии сильно чувствовалась веками врожденная вражда к Халкидонскому Собору и к Св. Льву - папе римскому, выработавшему формулу о соединении во Христе Божества и Человечества: "неслиянно, неизменно, нераздельно и неразлучно". Здесь нужно было постепенно, исподволь смягчать эту вражду. Я говорил, что нужно не односторонне, а хорошо, объективно узнать историю этого Собора, и что тогда не будет ничего неприемлемого. Митрополит Дионисий в дружеском тоне говорил, что мы называем их, тоже Халкидонский собор, 449 года - разбойничьим, я же отвечал ему, что этот собор заслужил такое название. Три первых Вселенских Собора признаются сирийскими христианами, только к IV-му Халкидонскому они относятся враждебно, и моя задача была по возможности смягчить эту вражду. Я им говорил, что Халкидонский Собор был самым многолюдным и по своему православию не отличался от других Вселенских Соборов. Легче было говорить о последних трех Вселенских Соборах. Когда я один, а потом и вместе с епископом Димитрием, говорил, что эти Соборы утвердили то самое православие, которое мы сейчас исповедуем, то мне отвечали, что в таком случае они против этих боров ничего не имеют, но их не знают. Может возникнуть известное затруднение в вопросе об иконопочитании и о связанном с ним VII Вселенском Соборе. Ослабление культа почитания икон можно объяснить влиянием несториан, а также католиков, вероятно, старавшихся заменить иконы статуями, которые, очевидно, были отвергнуты сирийскими христианами из-за ревности к православию, а также, возможно, по нежеланию походить на язычников, поклоняющихся статуям своих богов. Следующий вопрос, затрудняющий единение - это вопрос о почитании здешних святых: Диоскора, осужденного на Халкидонском Соборе, Иакова Бороды, - апостола монофизитства, и некоторых других, связанных с монофизитством. С другой стороны, сирийские христиане враждебны к Льву Великому - папе римскому, нашему святому. Вопрос о нескольких святых, второстепенный, но достаточно острый. Нам нужно стараться не угашать, по крайней мере, духа дружелюбия, о возникновении которого я особенно ревновал. Лишь так все затруднения будут преодолены. Об этом мы не раз говорили и с католикосом и с другими епископами, священниками и мирянами. Впоследствии, когда выявилась наша медлительность и слабость в деле единения, когда на мои донесения о желании их единения с нами, от глав наших юрисдикции заграницей стали получать ответы, что мы, разбитые на группы эмигранты, не можем решать такого важного вопроса и что нужно ждать, - католикос, как глава их Церкви, которого некоторые из его паствы обвиняли в готовности пойти на уступки для единения с другой Церковью, видя, что единения в близком будущем не будет, стал более суров в разговорах о единении. По моему, если сирийские христиане соглашались на единение, нужно было сразу же его и осуществить или же не говорить прямо о возможности единения в настоящее время. В 1943 году после долгого перерыва католикос встретил меня словами: "Я хотел вас видеть и сказать, чтобы вы написали вашим епископам, чтобы мы объединились. Ваши епископы приезжают, приезжают, а единения все нет. Скажите им, что нам нужно объединиться". Но это было время войны, я был оторван от своей митрополии во Франции и что мог сделать? Мною было сделано все, что находилось в моих возможностях, дальше же должна была проявиться активность верхов нашей Церкви. Из Парижа мне потом писали, что я не должен вести слишком большой работы. Во время своих многочисленных выступлений с проповедями в церквах сирийских христиан, в речах на собраниях, особенно, если приходилось выступать впервые, я старался говорить, чтобы они хранили свое православие, что я священник гораздо большей православной Церкви, богатой многочисленными святыми, богословской наукой, и тут же часто раскрывал какую-либо сторону православия. Епископы и священники радовались таким моим выступлениям. Как-то я спросил митрополита Дионисия: - "Полезно ли мое пребывание и моя монашеская и проповедническая деятельность среди них?" Владыка ответил, что раньше они не были уверены в себе; окруженные такими большими Церквами, как католическая и англиканская, временами они сомневались не у этих ли церквей правда с их ученостью и организованностью. "После вашего приезда, - говорил митрополит Дионисий, - мы совсем иначе смотрим на них, теперь мы уверены в себе и ничего не боимся. Ваш приезд имеет для нас громадное значение". Зимой 1953-1954 года православные богословы: Николай Михайлович Зернов и православный англичанин архимандрит Лазарь Мур побывали в Траванкоре и беседовали с епископами сирийских христиан о Богочеловечестве Спасителя. Один из сирийских епископов, в согласии с другими, так формулировал это учение: - они признают Св. Кирилла Александрийского своим святым, а также и его учение о Спасителе, которое легло в основу формулы Халкидонского Вселенского Собора о соединении естеств в Иисусе Христе. - "Одна природа: Второе Лицо Святой Троицы, - Логос, имеет одну субстанцию с Отцом и Святым Духом. Он, не изменяя Своего Божественного состояния, для спасения человечества воплотился от Девы Марии и стал совершенным Человеком. Он действительно страдал, был распят, умер и был погребен. Он сошел во ад и на третий день воскрес из мертвых. Он вознесся на небо и сел одесную Бога во славе. В воплощении Господа нераздельно соединены две природы - Божественная и человеческая. В этом соединении Божественная природа не перешла в человеческую, и человеческая не перешла в Божественную. Они не смешались, не слились, и ничего нового не образовалось из них, одно не разрушило другое. Обе природы - совершенная Божественная и совершенная человеческая - были нераздельно и вечно соединены. После этого таинственного соединения не может быть никакого разделения между лицами или разделения между двумя лицами или разделения на две природы. Христос - одно Лицо и Его Природа - Одна. В Нем - Одна воля и Одна сила. Выражение Одно Лицо, Одна Природа и Одна Воля следует, однако, понимать в свете основного понятия православных сирийских христиан, что Иисус Христос является Истинным Богом и Совершенным Человеком и все, противоречащее этой вере, должно быть отброшено". Обсудив это определение, участники совещания совместно выработали два определения: ПЕРВОЕ - "Мы исповедуем Господа Иисуса Христа, Воплощенного Сына Божия, совершенного в Божественности и совершенного в Человечестве; истинного Бога и истинного Человека, с настоящей душой и телом; единосущного с Отцом, поскольку Он является Богом, и единосущного с нами, поскольку Он является Человеком; во всем подобный нам, но не причастный греху; и в те прежние дни, ради нас и ради нашего спасения, родился от Девы Марии, Матери Божией. Поскольку Он был Человеком, Он Один и Тот же Христос, Сын, Господь, Единственно Божественный, в Котором Божественная и Человеческая Природа соединены нераздельно, неизменно и неслитно". ВТОРОЕ - "Воплощение есть тайна. Это парадоксально для разума, но это факт для веры. Невозможно понять Бога иначе, как Триединого Бога, как Три и Один в одно и то же время. Также невозможно понять естество Воплощенного Господа иначе, как Двуединое Естество, как Один и Два в одно и то же время. Христос является совершенным Богом и совершенным Человеком, с совершенными волями Бога и Человека. Эти два естества и эти две воли так гармонично соединены, что нельзя сказать, что они - Одно, не сказав немедленно, что они - Два. Поэтому мы верим в Иисуса Христа, Спасителя нашего, в Коем Божественное естество и Человеческое естество таинственно соединены, в Коем Божественная воля и Человеческая воля совершенно и гармонически слиты, не образуя, однако, третьего естества и третьей воли. Мы не можем точно объяснить, как они относятся между собою, мы можем только сказать, что Иисус Христос является Богочеловеком и Спасителем человечества". Такое сотрудничество, где искренне обсуждается вопрос с желанием найти истину и согласовать разнящуюся в словах формулировку, нужно приветствовать. Глава семинарии сирийских христиан, о. Скария, просил меня прислать преподавателей для семинарии. Конечно, такая просьба может быть обращена только к людям близким по вере. Во время войны митрополит Дионисий при полной поддержке английских властей, ездил в места расположения войск, навещая своих православных военных. Я дал ему удостоверение, что наши православные, могут обращаться к нему для исполнения треб, зная, что иначе они будут обращаться к католикам, англиканам, иногда даже к протестантским "примерам". Когда в свою очередь я собрался в поездку по северу Индии и поднял вопрос, как мне быть, если сирийские христиане будут обращаться ко мне с просьбами, то митрополит Дионисий сказал, что я могу удовлетворять их просьбы и выдал мне на это удостоверение. С нашей стороны это было превышением власти, но, как миссионер, который работал для единения Церквей и которому оказывались доверие и дружба, я считал себя в праве это делать, как и прав был, делая то же самое, митрополит Дионисий. "Любовь выше всего" - говорит Ап. Павел. Часто не только священники, но и епископы просили меня благословлять не одних лишь отдельных лиц, но и всех молящихся в церквах. Однажды, по приглашению о. Иакова, сын которого в сане полного диакона был секретарем католикоса, а затем приходским священником, я поехал на восток Траванкора к нему в приход, где он обслуживал православных чиновников и рабочих чайных плантаций. В небольшой компании своих прихожан, о. Иаков попросил меня рассказать про молитву. То, как они отнеслись к моему докладу, показало нашу общность в этом деликатном, духовном вопросе. Во время отсутствия о. Иакова принесли мертвую девочку для отпевания и похорон; и родственники усопшей, и помощники о. Иакова стали просить, чтобы я ее отпевал, они дали мне облачение, разожгли кадило, и я, как смог, на память отпел усопшую. Возвратившись, о. Иаков сказал, что я хорошо сделал, отпев умершую. Митрополит Феодосии однажды так формулировал возможность скромно осуществить единение: - "Пусть приедет сюда ваш епископ, мы вместе отслужим литургию, споем друг другу "аксиос", и больше ничего не нужно". Мы слишком боязливы в таких делах, которым нужно бы радоваться каждому доброму христианину. Если у нас нет возможности теперь же осуществить единение Церквей, мы можем всегда укреплять наше желание быть вместе. Сейчас мы можем выражать наше сочувствие этой Церкви посильными материальными жертвами на ее нужды. Не забудем, что индийские христиане обращают язычников и строят для них церкви. На американские 15-20 долларов там можно купить комплект богослужебных сосудов для церкви. Мы можем жертвовать на постройку церквей, на священнические облачения. При крещении, они дарят новую одежду крещаемым, которая на американские деньги стоит очень дешево, им же не так легко доставать средства. VII НА СЕВЕРЕ ИНДИИ Завершение построек скитка В конце 1938 года от лица всех епископов партии католикоса архиепископу Нестору было заявлено, что они хотят единения, но что пока нужно обождать с завершением этого дела. Проводив архиепископа Нестора, я 9 месяцев у себя в скитке ждал дальнейших событий. Мой дом в это время уже был выстроен, вдоль него была построена веранда, улучшившая его внешний вид и сделавшая самый дом более удобным. Для меблировки дома послужило красное дерево с моей же горы. Немало было сделано и для улучшения хозяйства: были посажены плодовые деревья, которые разрослись и стали приносить плоды; в 1939 году представился случай прикупить еще три акра земли, занимавших восточную часть вершины с прилегающими склонами, и все это стоило что-то около 50 рупий. Это место, откуда могли меня беспокоить на вершине, и, так как у меня была мысль устраивать монастырек, то нельзя было упускать случая купить этот участок. Таким образом, у меня теперь там оказалось 8 акров. Поскольку сирийские епископы сказали, что с единением нужно обождать, то я жил и работал в своем скитке. Однажды после долгого перерыва я повстречался с католикосом, и он стал говорить мне, чтобы я написал своим, чтобы теперь же объединить Церкви. Почти сразу после свидания с католикосом я поедал к ним на праздник, где застал всех епископов его партии и они тоже стали уверять меня, что теперь как раз время нам объединиться. Я обещал писать, но высказал опасение, что, если раньше было трудно получить ответ из Европы, даже после визитов трех епископов, то теперь во время войны и при болезнях митрополита Евлогия мало надежды, чтобы там стали заниматься этим вопросом. Прошел год, но ответа на это пожелание не последовало, затем Париж и вся Франция в мае 1940 года были заняты немцами, и я на 5 лет был отрезан от своей митрополии. За это время я продолжал улучшать свое хозяйство; уже капитально строил церковь; вершина горы у церкви и дома была очищена от камней, многие из которых были взорваны; и место приняло культурный вид. Одновременно я продолжал бывать и у друзей - православных сирийских христиан, но в то время, как раньше мне приходилось сильно действовать для их единения с нами, теперь нужно было добиваться от своих, чтобы христиане южной Индии были приняты в общение с нашей Церковью. В Индии, в сущности, мое дело было закончено. Русские в Индии Война 1940 года вызвала две волны эмиграции русских в Индию: одну - со стороны Персии, другую - с востока, из Китая и Малайского архипелага. Главные и наиболее стабильные группы русских были в Калькутте и Бомбее. По временам появлялись колонии и в других местах. Отдельные семьи и люди были разбросаны по всей Индии. Так, в первые годы, Кириченко сообщил мне о приезде беженцев из Сибири и просил приехать для совершения рождественских богослужений. Беженцев оказалось около 50 человек, нашлись певчие и чтецы, так что я чувствовал себя с ними, как где-то в России. Они рассказывали о невероятно тяжелых условиях жизни в сибирских деревнях, о гонениях на религию. Проходя через пустынные снежные горы Памира, они видели тысячи погибших беглецов, стремившихся к свободе. Говорили, что многие русские женщины, перешедшие границу, попали к разным азиатам. Кричащим о вражде к большевизму и о своем патриотизме, нужно было бы что-либо сделать для оказания помощи таким беглецам, но помощи мало приходилось видеть. Одну группу в 100 человек молодых людей, пришедшую в Индию, англичане выдали обратно в советскую Россию, а крестьяне, беженцы из Сибири" скоро уехали в южную Америку. Другой раз Кириченко, сообщив о приезде цирка с русскими артистами, вызвал меня в Бангалор. Прямо с вокзала я попал на представление в цирке, после того, как 25 лет не бывал на подобных представлениях. Больше всего пришлось бывать в лагере Колопур, миль 300 на юг от Бомбея. Направил меня туда англиканский епископ Бомбея по просьбе архиепископа Саввы, обслуживавшего православных беженцев из Польши. В этом лагере англичане сосредоточили почти 5.000 поляков, выпущенных во время войны из России, из которых три четверти составляли барышни и одинокие женщины. Они пробыли там около пяти лет. Говорили, что среди них имеются и православные, и называли цифру 400, 600 и даже 1000 человек. Я живал там и совершал богослужения, но православные определенно были терроризированы, и большинство их боялось ходить в русскую церковь. Бывало, что во время службы, бросаемые в церковь камни, стучали о ее стены, а однажды следом за мной катились камни по дороге. В этом лагере я чувствовал себя, как в сумасшедшем доме. По окончании войны большинство этих беженцев было отправлено в советскую Польшу. Среди разбросанных по всей Индии русских были техники, инженеры, несколько докторов, немалое число танцовщиц, танцоров, музыкантов, поваров, парикмахерш и представителей других профессий. Было несколько русских жен англичан, еще больше вышедших замуж за индусов, как христиан, так и магометан. Вторая волна беженцев была с востока; там было много моряков, детей было мало, в семейных же делах - масса непорядков. Я со всеми ладил, всех навещал, совершал для них службы; они меня материально поддерживали, и так я существовал. Во время некоторых поездок я зарабатывал больше обычного и потом жил и строился на своей горе, иногда писал знакомым, что нуждаюсь в средствах для очередных работ, и мне помогали. Особенною, но думается, в то же время и характерною в эмиграции, была семья полковника Владимира Александровича Хабарова. Во время революции он находился не то с батальоном, не то с полком в Персии, а Т. Решетняк - был у него вахмистром. В Индию он приехал с женой Верой Ильинишной и двумя сыновьями Игорем и Олегом. Говорили, что он привез немало денег - называли сумму в 40.000 рупий. Поселилась эта семья в португальской колонии Гоа, на полпути от Траванкора в Бомбей. Правительство дало ему 300 акров земли, миль 20 от океана и от границы Индии. Гоа - португальская колония со своим управлением, поэтому, переезжая из Индии в Гоа и обратно, приходилось выполнять обычные формальности, как при переезде из государства в государство. Земля Хабарова находилась у железной дороги, в миле от маленькой станции Калей - место это мало населенное, но в нем имеется богатый мир диких животных. Свою собаку они приучили не выходить одной из дома, так как несколько собак уже было унесено пантерой, подстерегавшей их здесь же из-за угла. За 5.000 рупий подрядчик построил им небольшой, но хороший дом. Старшему сыну Игорю они дали среднее образование. У Хабаровых был план обрабатывать землю и засаживать ее, главным образом, сахарным тростником, но для этой культуры приходилось делать затраты, цена же на сахар настолько была низка, что работа не приносила дохода. Кроме того, они были бессильны охранять посадки от многочисленных диких кабанов. Впоследствии у них был только небольшой огородик и несколько плодовых деревьев. Со временем запас денег иссяк, но к этому времени их сын Игорь закончил образование и поступил старшим рабочим в железнодорожную мастерскую в Бомбее. Он начал посылать немного денег родителям, и на это они жили. Я любил приезжать в их совершенно особый мир дня на три. Они угощали меня кое-чем из своего хозяйства, кое-что докупали на местном базаре, все очень экономно и для нового человека необычайно, как необычайны были их рассказы и жизнь. Кроме диких кабанов там водились и другие дикие звери и животные, на которых Хабаровы охотились. - "Приходилось - говорили они - убивать буйволов тонны полторы весом каждый. Отрезав небольшую часть туши, остальное мы оставляли в лесу. Жаль из-за куска мяса, убивать громадное животное, которое доверчиво подпускает к себе охотника". Жена полковника Хабарова - Вера Ильинишна, небольшого роста, всегда ходила в трусиках, совсем, кажется, забыв о другом обществе, живя только с мужем и сыном. Они выработали свою философию - что жизнь здесь спокойная и что не следует стремиться к чему-либо иному. Дав сыновьям русские имена Игоря и Олега, они остались русскими патриотами, православными, но, как и большинство, не особенно ревнующими о религиозной жизни, хотя, когда я приезжал и служил у них литургию, они всякий раз исповедовались и причащались. Сначала я разделял их философию, но годы шли, и Олег из молодого человека превратился в мужчину высокого роста. Он кое-чему учился дома, сам Хабаров, как говорили, был хорошим офицером, и Олег - копия отца - выявлял смышленость и иные положительные черты характера. Напрактиковавшись, он стал чем-то вроде кузнеца для своих черных соседей. Игорь - копия матери, неважного здоровья, в Бомбее вел какой-то уединенный образ жизни. Много раз, и подолгу живя там, я его никогда не видел. Олег был более общительным. Говоря о нем, полковник высказывал мысль, что их здесь тройка, которую нельзя разделить. - "Одному нужно ходить и ездить по делам, дома же кто-нибудь должен оставаться с женой". "Жениться - говорил он - я Олегу не позволю". Вообще сочувствуя их оригинальной жизни, я, все же, говоря об Олеге, указывал, что ему нужно бы дать какой-нибудь здоровый выход. Судьба их сыновей - один из многих примеров затруднений молодого поколения в эмиграции. Время покажет, что с нижи будет дальше. В начале 1944 года мне пришел денежный перевод; из Калькутты с припиской: "Вы засиделись там у себя в Траванкоре, приезжайте сюда, мы хотим слышать вашу службу". Я поехал, и с тех пор уже ни одного Рождества и ни одной Пасхи не был дома. Когда я прибыл в Калькутту, там было человек 80 православных русских. Около семейства Хорьковых образовался небольшой хор, было два общих собрания, на которых был избран староста и церковный совет, сговорились делать церковные взносы, армяне предоставили нам для богослужений свою вторую кладбищенскую церковь. Но скоро обиженный неосторожной фразой регентши староста, Др. С. Соловово, перестал исполнять свои обязанности и все дело расстроилось. В Бомбее русских было меньше, но дело там пошло лучше. Тут была одна действительно религиозная душа - вдова матушка-архиерейша П. Смелова, лет 70, любившая и знавшая службу, как хороший псаломщик. Благодаря, главным образом, ей, я дважды в год ездил из Траванкора в Бомбей и Калькутту, и затем дважды посещал Дели и крестил ее внучат - детей ее дочерей. В 1946 году П. Смелова скончалась, и ее заменила старшая ее дочь, не так хорошо, как она, но все же знавшая церковную службу. Сначала покойная матушка, а затем ее дочь, в лучшей части Бомбея - Калаба снимали квартиру, сдавая жильцам комнаты со столом, и этим существовали. Их дом был одним русским центром в Бомбее; вторым русским центром был лучший отель города "Тачма Гал", где русская Татьяна Стивенсон с Джаком имели парикмахерскую. У них было до 30 парикмахеров, парикмахерш и служащих, и зарабатывали они больше всего на завивке дамских волос. У Стивенсон я жил большей частью недели по две в каждый свой приезд, служа преимущественно в армянской церкви, а иногда в морской англиканской. В Калькутте русские сосредоточивались частью вокруг семьи Хорьковых, частью - "300 Клуба", лучшего в городе, где секретарем был Борис Лисаневич. В этом переполненном городе мне было очень трудно и неудобно с квартирой, кроме того, там во мне не было особенной нужды, так как имелась греческая церковь со священником. Однажды, в полуденные часы, в сильную жару я поехал на противоположный край города и довольно долго оставался на солнце, которое только по временам закрывалось легкими облаками. Почувствовав, более обыкновенного, головокружение, я поторопился отправиться домой. Ехать пришлось около часу; туман в голове настолько усилился, что я, как во сне, едва добрался до дому, сразу же лег спать и проспал 21 час, просыпаясь на несколько минут. Видимо это был солнечный удар, прошедший для меня благополучно. Насколько я хорошо чувствовал себя в Бомбее, расположенном у моря, настолько плохо - в Калькутте, находящейся в дельте громадной реки Ганг. Кругом Калькутты, больше, чем на сотню миль, тянется низкое сырое место с рисовыми полями. Летом там бывает очень жарко, в зимние же месяца снега и мороза не бывает, но около Нового Года - прохладно и нужна осенняя одежда. В Траванкоре в первые годы моего пребывания жил русский Николай Владимирович Дорофеев с женой и тремя дочерьми подростками. Сначала в горах Траванкора он строил туннель для электрической станции в, Муннаре, а затем заведовал всей этой постройкой. Немного позже там же поселился казак Николай Сергеевич Юрьев тоже с семьей и маленькими детьми. Сначала он фабриковал картон из рисовой соломы - это его выдумка - потом же, узнав, что японцы из той же рисовой соломы делают пиво, он долго производил опыты и, наконец, изобрел способ его приготовления. По его словам анализ показал, что его пиво лучше японского. Юрьев начал производить также и виноградное вино, которое, как и пиво, во время войны было дорогим и производство которого обещало хороший доход. Кроме него, в Бомбее один русский заготовил полторы тысячи галлонов виноградного вина, другой - 11.000. Индусы прямо не запрещали им производить вино, но, в конце концов, уже готовое вино не позволили продавать. Не знаю, чем это у них кончилось. Много раз Н. С. Юрьев присылал мне 5 рупий, приглашая то на требу, то просто приехать к нему. Я приезжал, большею частью служил молебен, иногда вечерню или литургию в церкви сирийских христиан и проводил у него три дня. Временами нас с ним было только двое русских на всем юге Индии, и мы пользовались возможностью поговорить о России, об эмигрантах, о своеобразной обстановке, в которой мы жили. На далеком севере Индии, в Гималаях жил, рисовал и писал свои мистические книги Рерих. Ни с ним, ни с его сыновьями мне не пришлось встречаться. Я обменялся с ним двумя-тремя письмами; но в Дели в университете мы служили вместе с его секретарем Шибаевым и от него я слышал о поместьях Рериха в Гималаях и его жизни и деятельности. Гостьей раджей Траванкора и Кочина была княгиня Мария Павловна. Я виделся с нею и с ее секретаршей, дочерью Зароченцева, раза два. У меня было намерение через княгиню Марию Павловну порасшевелить русских в Индии и повсюду, чтобы они больше содействовали моей работе, но кн. Мария Павловна интересовалась раджами и писанием своей книги, дело же миссии ее не интересовало. От одного из летчиков, привезших в 1946 или 47 году русскую миссию в Дели, во главе с академиком Павловым, я впервые узнал о моей родине - городе Петрозаводске. Он рассказывал, что во время войны летал над Петрозаводском и что там были сильные бои и город очень разрушен. Рассказывал он, как оборонялась Москва от немецких аэропланов, благодаря чему немцы не смели летать туда, как было отбито немецкое наступление в центре России в июле 1943 года. Говоря о заграничных театрах и кабаре, он указывал, что заграницей чем неприличнее выступление танцовщиц, тем публика больше беснуется от удовольствия. "Для нас, русских, это - гадость - сказал он, и в подтверждение своего возмущения в сердцах плюнул в сторону. "У нас на родине - говорил он - этого нет; нам этого не надо". Приезжая в большие города Индии, я постоянно встречался с русскими музыкантами и танцовщицами и знакомился с прозой их профессии. Все они получали хорошее жалование, комнату и стол в отеле, в котором выступали. Контракты заключались больше всего на пол года, и иногда на год. Хорошо, если окончание одного контракта совпадало с началом другого, но плохо - если получались перерывы. При заключении нового контракта спрашивают, где человек жил и чем занимался после последнего контракта, и ни в коем случае нельзя поступать на работу после первоклассного отеля в отель рангом ниже: после этого снова в хороший отель уже не возьмут. Перерывы в работе часто поглощают прежние заработки. Знал я двух танцовщиц, повредивших себе ноги; одна поступила на хорошую службу по снабжению государства продовольствием, другую - последний раз видел больной. Более печальная участь была двух молодых женщин, оказавшихся слабыми танцовщицами. Одна, бывшая столичная первоклассная балерина, переживала, по-видимому, очень тяжелое время, когда поняла, что ей пора бросить свою профессию. Как раз религия и священник могли бы помочь ей более безболезненно перебороть трудности примирения с неизбежным законом времени, но она шла более мучительным путем, не находя сил подняться над земным. К счастью, она вовремя довольно удачно вышла замуж. Поездки по Индии К концу войны мой скиток стал довольно благоустроенным, но хозяйство требовало забот и одного Самуила уже было недостаточно. Дело единения церквей не двигалось вперед - требовало просто ожидания, мне же нужно было навещать русских и, я ездил по Индии, все больше и больше знакомясь с этой страной. Чаще всего приходилось ездить из Траванкора в Бомбей и Калькутту, и эти маршруты мне были хорошо известны. Самые живописные места - остров Цейлон, Траванкор, Кочин и дальше на север до Гоа. Индия известна своими муссонами; полгода, с конца мая и до конца ноября, ветер дует с юго-запада и несет много дождей на Малабарское побережье, которое и отличается чудной растительностью. Еще больше дождей в Ассаме - северо-восточном горном углу Индии, - и несколько меньше в Кашмире. Другие части Индии орошаются слабо, и там земледелец, засеяв свое поле, не знает, принесет ли ему земля плоды или урожай погибнет от засухи. Кроме гор на Малабарском побережье, на северной границе Индии расположен самый большой в мире горный хребет - Гималаи. Большая часть Индии - равнины, есть и холмистые места с редкими деревьями или небольшими участками мелкого леса. Климат в южной части Индии - жаркий, и даже в декабре и январе бывает жарко. Прохладно бывает только, когда в летние месяцы сильные ветры несут массу влаги с океана. С конца декабря по конец мая дует сухой ветер с северо-востока. В Калькутте в зимние месяца нужно носить осеннее платье; в Дели зимой температура подходит близко к нулю, но мороза не бывает и, круглый год под открытым небом цветут цветы. Немного севернее, в Лагоре, бывает снег и мороз, а еще севернее, в горах Кашмира - снежная зима. В Гималаях я бывал немного на север от Калькутты, в Калимпонге, недалеко от которого находится дачное место калькуттских жителей - Даржилинг. Несколько севернее Даржилинга и Калимпонга - самая высокая гора в мире Эверест. Во время моей поездки в Калимпонг стоял туман, и мне не пришлось ясно видеть дали; только один раз, когда на повороте дороги туман рассеялся, моим глазам предстала незабываемая картина: в необозримой дали я увидел громадную, белую с синевой льда, высоко подымающуюся в небо гору. Калимпонг - торговый город, ведущий торговлю с Тибетом. Видел я караваны маленьких горных лошадок, пришедших из тогда еще нетронутого культурой Тибета, с его продуктами и такие же караваны, отправляющиеся обратно в Тибет с товарами Индии. Жители Тибета - невысокого роста, ярко монгольского типа. Мои обычные маршруты были: Траванкор - Бомбей или Калькутта, Бомбей - Калькутта, Бомбей - Дели и Дели - Калькутта. Несколько раз ездил я из Траванкора и на остров Цейлон в Коломбо. Из Траванкора прямой путь в Бомбей - морем, но, чтобы дать заработок железным дорогам, англичане не разрешали пользоваться дешевым морским путем. Мне приходилось ездить больше всего из Траванкора в Бомбей и обратно. Морской путь не налажен и очень неудобен для сообщения. Я ездил и этим путем, но чаще другими маршрутами, которых у меня было три: первый - самый длинный, но скорый и удобный - через Мадрас, где была единственная пересадка и недолгое ожидание. Но мне больше нравился второй путь: в Котайяме я садился в моторный бот, который по закрытым с океана прибрежным водоемам привозил в Ернакулам, столицу Кочина, на конечную станцию железной дороги. В Коимбаторе была пересадка на местную железную дорогу, по которой поезд на рассвете подвозил к подножию Голубых гор. Тут опять была пересадка на горную узкоколейку на ст. Метрополитэн. У подножья гор на равнине бывает жарко, но здесь в горах поезд начинает делать один за другим повороты, подымаясь как по лестнице; с каждым поворотом подножье гор уходит все ниже и ниже, горизонт расширяется, температура становится прохладнее. К полудню поезд приходит в Утикоманд, на плоскогорье высотою около 6.000 футов с всегда прохладным климатом. Там нужно пересесть в автобус, идущий на Майсор. Сначала поезд идет миль 30 по холмистому плоскогорью, в оврагах которого растет лес и текут ручьи. Холмы покрыты вечно зеленой травой, это - корм для скота, но жителей на плоскогорье мало. Почему? - Это я узнал позже. Про Голубые горы с их оригинальными жителями - тодами и баргами - писала наша соотечественница Блаватская в книге - "В горах и дебрях Индостана". Не здесь ли место для русского миссионерского стана в Индии? - была у меня мысль. Проехав плоскогорье, автобус опять по изгибам крутого спуска, съезжал в жаркую лесистую равнину и вечером приезжал в Майсор. В Майсоре в ожидании поезда, нужно было ночевать, но мне приходилось бывать там и днем. Я любил проводить день в этом чисто индусском столичном городе с чрезвычайно живописным дворцом Раджи; тут есть и зоологический сад, в котором я бывал, когда было время. В этом зоологическом саду, единственный раз в моей жизни, я видел 40 ярко зеленых кур. Приехав в следующий раз и не найдя их, я узнал, что была эпидемия и что все зеленые куры пропали. Видел там также оленей, величиною с кошку. В 12 милях от Майсора есть большая электрическая станция с громадной плотиной. Благодаря своему дешевому электричеству, город Майсор вечером хорошо освещен. Обширное, украшенное арками и светящимися по вечерам фонтанами, хорошо выравненное место около дворца придает особый характер этой части города. Торговая часть этого города застроена довольно хорошими каменными домами, но все в духе индусской культуры. На обширных полях этой части Индии культивируется много земляных орехов. Купив однажды фунт этих орехов в Майсоре, я заплатил раз в 20 дешевле, чем они стоят в Америке. Из Майсора в Бомбей идет железная дорога через Пуну. Третий путь - как будто короткий, но требует больше времени, нежели другие. От Кочина есть железная дорога на север, прямо по направлению к Бомбею. Проехав до конечного пункта - города Мангалора, приходится на автобусе пересекать очень гористую местность, чтобы продолжить путь на север снова по железной дороге. В Мангалоре тоже приходится ночевать. Однажды приехав туда в очень жаркий день, я стал спрашивать, где я могу поесть и попить; в двух указанных местах оказались только мясные блюда, и тогда меня провели в лавку, где пьют "тоди". Здесь оказалось обилие вегетарианских блюд и рыбы. Вдвоем с компаньоном мы выпили две бутылки "тоди" и почувствовали легкое охмеление. Оказывается "тоди" довольно распространенный хмельной напиток в местах, где растут кокосовые пальмы; в цветах пальмы делаются надрезы и под ними ставится сосуд для сбора сока, соку же натекает за ночь несколько бутылок. Когда собирают сок с пальмы таким способом, то эти пальмы орехов уже не дают. На вид этот напиток довольно мутный, сладковатый; доктора советуют пить свежий сок, содержащий в себе много витаминов и питательных веществ. Благодаря сахару и другим веществам, этот сок скоро начинает бродить, и дня через три получается "тоди", содержащий около 8% алкоголя. После езды на автобусе по горной местности с необыкновенно крутыми склонами, заросшими лесом, нужно ехать по железной дороге, по Деканскому плоскогорью, на восток, вдоль гор, идущих с юга Индии к Бомбею по морскому берегу. Здесь выпадает много дождя. Реки, текущие с этих гор на запад, в море, короткие и большого значения не имеют, так как, кроме потоков с гор, прибрежная полоса насыщена влагой от дождей. На восток же, с тех же самых гор реки текут через весь, полуостров в Бенгальский залив, где дождей не достаточно и, где искусственное орошение играет громадную роль в земледелии. На севере Индии течет с Гималайских гор много рек, имеющих для страны громадное значение. Вдоль подножья гор, благодаря этим потокам, много рисовых полей, дающих хороший урожай. Кажется, самую большую жару, мне пришлось испытать по дороге из Калькутты в Бомбей, около Нагпура. Уже с утра чувствовалось, что будет очень жарко днем, и я решил не пить, так как выпитая влага быстро с потом проникает в одежду и жажда утоляется ненадолго. Жара была действительно сильная; высунув руку из окна идущего вагона я не почувствовал никакого охлаждения; как из печи, ударял горячий воздух. До введения искусственного охлаждения жилые помещения охлаждались при помощи поливания водой вывешенных материй или циновок; также поливали водой и пол. При мне в Индии в благоустроенных помещениях для охлаждения пользовались фенами - электрическими моторчиками с пропеллерами, создающими ветер. За исключением горных местностей, кажется, всюду виды Индии похожи друг на друга - бедные деревни и бедная природа. Во время поездок мне особенно хотелось узнать, имеется ли у индусов интерес к России и ее религии; интерес у них несомненно есть, но больше к ее политической и экономической жизни; есть интерес и к религии, но о ее сущности их представления очень смутные, и их удовлетворяют официальные заявления, что в России свобода Церкви и что она живет там нормальной жизнью. При разговорах о религии, особенно образованные индусы, говорят о своем убеждении, что все религии одинаковы и хороши. Русские, вне Индии, интересовались теософией, на месте Индия, кажется, исцеляет от теософии, но почему-то вызывает интерес к "йогам". Правда, видно, что люди, проявляющие этот интерес не особенно глубокие в религиозных вопросах, и их интересуют физические упражнения, обещающие какие-то необыкновенные достижения. В университете в Дели Внимательно ловя касающиеся меня вести с разных концов своего обширного прихода, я обратил внимание на большое количество индусов в Дели, желавших изучать русский язык. Когда я был там в начале 1947 года, то узнал, что в университет не принимают всех желающих изучать русский язык из-за недостатка учителей. Тот же вопрос я изучал и в Калькутте, где и мог бы обосноваться, но тут мне всегда бывало трудно и с климатом и с квартирой, кроме того, работа предвиделась не такая широкая, как в Дели. 10 февраля я еще раз приехал в Дели и сразу же был принят штатным лектором русского языка в Русский Отдел Университета. Мне представлялось, что, кроме знания русского языка, появятся также вопросы о русской культуре и религии и мое место здесь. Первое время у меня не было своих классов, и я два с половиной месяца только помогал и знакомился с делом перед трехмесячными летними каникулами. Кроме летних каникул, в Индии есть еще каникулы с 16 сентября по 12 октября и с 23 декабря по 8 января. Главой Русского отдела был Владимир Анатолиевич Шибаев. Пришлось убедиться, что и сам Шибаев и вскоре после меня принятый Александр Константинович Крыжов - учителя без надлежащей подготовки и, хотя преподавание языка - не трудное дело, дефектов в преподавании и организации было много. Почти сразу же, после моего поступления в университет на службу, в городе начались беспорядки, прерывавшие занятия. Изучающими русский язык были частью студенты других факультетов, частью учащиеся в высших учебных заведениях Дели и около половины состава - чиновники и люди разных профессий. Классы могли быть или до 10 часов утра, так как позже учащимся нужно было бывать на их основных занятиях, или вечером, когда все были свободны от работы. Беспорядки не позволяли студентам приезжать, особенно по вечерам, и часть отставала, а часть и совсем оставила занятия в университете. После 15 августа, когда происходили особенно сильные беспорядки вблизи и в самом университете, сначала совершенно исчезли студенты-магометане. Немного раньше, ни с кем не советуясь, Шибаев настоял в Совете университета на обязательном требовании посещать минимально не 60%, а 15% лекций, для допущения к экзаменам. После вошло в выработанную программу задавать слишком большие уроки, одолеть которые могли только студенты выдающихся способностей и имеющие много времени; более слабые и занятые должны были оставить университет, и, таким образом, к 1948 году на втором курсе осталось всего человек 30 более или менее успевающих. Я был разочарован, заметив, что почти не проявлялось интереса к вопросам русской культуры и, тем более, к вопросам религии. Правда, в конце 1947 года образовалась "Университетская Русская Ассоциация", ставившая себе целью изучение русской культуры; Шибаев, родом из западного края, Прибалтики, с сильно не то латышскими, не то литовскими чертами характера, нервный, всего боящийся, едва ли мог много сделать для знакомства индусов с русской культурой, как и Крыжов. Скоро выяснился и вопрос о целях изучения индусами русского языка. Как раз во время моего пребывания в университете, ожидалось учреждение советского посольства в Индии, которое затем и появилось с большим штатом служащих. Некоторые студенты говорили, что просто хотят знать русский язык, доктора и специалисты высказывали желание быть в курсе советской науки в своей области, большинство же надеялось получить службу в советском посольстве в Дели или в индийском посольстве в Советской России. Была надежда на торговые дела с Советской Россией, при которых понадобятся люди, знающие русский язык. В посольство из Советской России было привезено 500 служащих, которые держались изолированно, но иногда с ними приходилось встречаться. Однажды студенты нашего отделения устроили митинг и пригласили на него советского посла Новикова и первого секретаря посольства. Как известно, 15 августа 1947 года Индия получила независимость, на несколько месяцев раньше, чем было обещано. Получив независимость, Индия установила связь с соседкой - Советской Россией. Молодой университет в Дели расширялся и благоустраивался, Русское же отделение строилось и организовывалось сызнова. Кроме отдела по изучению русского языка, предполагалось открыть и другие отделы. В Дели мне пришлось пережить историческое время получения Индией независимости и убийство Ганди. Об этом можно более полно и точно узнать из индусских источников, поэтому я лишь кратко опишу свои впечатления очевидца. Столица Индии - Дели - имеет своеобразное расположение - есть Старое Дели, когда-то окруженное стеной, от которой осталось несколько ворот, без правильной планировки, со старыми зданиями - это типичный старый индусский город. В Новом Дали есть много современных магазинов, но главная торговля сосредоточена в многочисленных лавках Старого Дели с его узкими улицами, некоторые из которых подчас бывают настолько запружены народом, что по ним трудно пробираться. Есть улочки, представляющие собой один лишь тротуар между двумя рядами многоэтажных домов, вдоль которых тут же бежит ручей сточной воды. В эти улочки солнце почти не заглядывает, и жители, если не выходят на солнце, имеют более светлый цвет кожи. Новое Дели расположено милях в трех-четырех от Старого Дели. Оба города соединены хорошим шоссе, проходящим мимо старой крепости Красного Форта, построенной из красного камня. Новое Дели хорошо распланировано, с широкими улицами, новыми современными домами. Правительственные здания свободно и красиво расположены на обширной местности, в противоположной стороне от Старого Дели. Университет занимает тоже обширную площадь, но не у Нового, а за Старым Дели, и, чтобы проехать от правительственного здания в университет, нужно проехать Новое Дели, а затем Старое, - всего около 10 миль. Место для храма науки выбрали в стороне от городского шума. Отдаленность университета от Нового Дели, затруднявшая его посещение в нормальное время, не позволяла студентам во время беспорядков вообще приезжать, и часто вечерних классов не было по несколько дней. Преждевременная независимость была дана Индии после короткого предупреждения и застала индусов как-то врасплох. Дели и весь северо-запад был охвачен гражданской войной между индусами и магометанами; вернее это была не война, а грабеж и избиение большинством меньшинства. Были разговоры о плане магометан захватить Дели. В столице имелось недостаточно полиции и почти не было войск. О плане магометан узнали сикхи, нечто вроде наших казаков и кавказцев, имеющие при себе всегда оружие; сговорившись, они напали дружно на магометан и перебили несколько тысяч, так что долго магометан нигде не было видно. Декан нашего факультета, профессор Кареши, живший на территории университета, был за полчаса предупрежден о нападении на магометан. Скрывшись с семьей, он спасся, квартира же его была разгромлена. Правительственное сообщение называло скромную цифру убитых в Дели, молва же говорила о 6.000. В прилегающей к университету части города, отделенной от него открытым полем, с наступлением вечера начинались крики, стрельба и пожары. Наше Русское Отделение находилось в бараке; в другом бараке с целым рядом комнат, где никого не было, две комнаты занимал я, устроив в одной из них церковь. Иногда вблизи меня просвистывали пули, но все обошлось благополучно. Начиная с августа и до конца года, продолжались отдельные убийства и непорядки, после которых вводился полицейский час, и тогда вечерние классы отменялись. Однажды, проезжая по площади города, я видел, как полицейские возились у повозки, в которой был другой полицейский, весь залитый кровью. Наша преподавательница Бурлина, проходя по Старому Дели у Кашмирских ворот, обратила внимание на погрузку в грузовой автомобиль чего-то завернутого в материю; присмотревшись она увидела, что это была целая груда человеческих трупов. Больше месяца всякое сообщение с Дели и с другими местностями оказалось нарушенным и были сильные затруднения с продуктами, топливом и с вывозом из города нечистот. В Пакистане началось избиение индусов и их бегство оттуда в Индию, индусы же в свою очередь били и грабили магометан, а те бежали в Пакистан. Рассказывали, что в это время вырезались целые города и деревни. Было много случаев, когда полностью нагруженный народом поезд, обычно до 5. 000 человек, в дороге останавливался большой вооруженной толпой, и все едущие вырезывались и выбрасывались на насыпь. Скоро толпы беженцев заполнили Дели; рассказывали о многих убитых, раненых же не было видно, так как говорили, что, если били, то били на смерть. Всего убитых было около 500.000, переселилось же около 8 миллионов, по 4 миллиона в ту и другую сторону. Со временем установился больший порядок, а беженцы шли караванами по 40-50 тысяч под военной охраной. Во время избиений было похищено много молодых женщин, которых затем правительства долго разыскивали и возвращали родным. Несмотря на большое количество убитых, переселенных и разоренных, отмечалось, что от всего этого пострадал лишь небольшой процент населения многолюдного государства. Приблизительно в это же время началась война в Кашмире, на долгие годы нарушившая мир в этом крае Индии. В умиротворении вражды магометан с индусами, удивительно большую роль сыграл Ганди. Начав свою голодовку, он сначала в Калькутте и соседних с нею местностях, а затем в Дели и повсюду быстро остановил взаимную вражду. В борьбе с англичанами за независимость Индии Ганди был общепризнанным героем. После получения независимости и газеты и молва говорили, что убийства и вражда, главным образом, идут со стороны магометан и что миллионы народа бежали, бросая все и действительно спасая только жизнь. Говоря о мире и сожительстве, Ганди убеждал никуда не уходить, а убежавших возвращаться обратно. Этим он стал оперировать жизнями и имуществом людей. Незадолго до его убийства пришлось слышать, как говорили, что нужно убрать Ганди и потом хорошенько разделаться с магометанами. При организации национального индийского правительства Ганди не вошел в него, С первых дней независимости и до последних дней своей жизни он жил в Дели. Каждый вечер Ганди сначала вместе с народом, которого собиралось до 5. 000 человек, молился, а потом говорил речь, освещая вопросы современности. Принимая какие-нибудь решения, правительство постоянно советовалось с ним, и его мнение имело громадное значение. 30 января 1948 года Ганди пал жертвой фанатизма, будучи убит секретарем крайней национальной партии - Наряянен Годен, который после вечерней молитвы подошел к Ганди и в упор несколько раз выстрелил из револьвера, после чего Ганди через 20 минут умер. Ганди сожгли на окраине Старого Дели, и его пепел был развезен по священным местам Индии. Во время его сожжения я ездил в город - он был пуст, так как около миллиона человек пошло на сожжение Ганди. Насильственная смерть подняла авторитет Ганди еще выше, его заветы надолго будут чтиться его соотечественниками. Если разобраться в учении Ганди, жизнь Индии должна быть реорганизована с самых основ. Так известно его учение о простоте жизни, о необходимости всем трудиться, особенно высоко его учение с призывами к правде, добру, любви, о равенстве, об уничтожении каст. Его же учение, что все религии равны и хороши. Особенно замечательно его учение, строго проводившееся в жизнь - о пассивном противлении злу, борьбе ненасилием, заключавшейся в гражданском неповиновении и несотрудничестве. Среди вождей первой половины XX века Ганди, безусловно, занимает совершенно особое место. В то время, как Гитлер, Муссолини, Сталин широко пользовались насилием и часть из них, взявши меч, от меча погибла, оставив по себе недобрую память, - Ганди, действуя в языческой стране, гуманными методами вывел свою громадную родину на путь свободы, построив фундамент для здорового развития ее в будущем. Нам, русским, постоянно ведущим борьбу за религию и государственность, должна быть поучительна идеология Ганди. В 1920 году им была написана статья "Доктрина Меча", в которой он говорил: "Я твердо убежден, что, если бы оставался один выбор между трусостью и насилием, я рекомендовал бы насилие... Я скорее предпочел бы, чтобы Индия прибегла к оружию для защиты своей чести, нежели чтобы она из-за своей трусости оказалась или осталась беспомощной жертвой своего собственного бесчестия. Но я считаю, что ненасилие несравненно выше насилия и что способность прощать благороднее стремления наказывать... "Милосердие украшает солдата. Однако воздержание от насилия является прощением лишь тогда, когда есть сила для наказания. Оно бессмысленно, когда его симулирует беспомощное существо... Мышь едва ли прощает кошку, когда позволяет ей разорвать себя на части... Но я не считаю Индию беспомощной, я не считаю себя беспомощным существом. Пусть меня не поймут превратно. Сила поражается не физической мощью. Она поражается несокрушимой волей... "Я не фантазер. Я считаю себя практическим идеалистом. Религия рассчитана не только на риши (риши - пророки, религиозные учителя индусов) и святых. Она рассчитана также на простых людей. "Ненасилие является в такой же мере законом для людей, в какой насилие является законом для зверей. В звере дух спит, и он не знает никакого иного закона, кроме закона физической силы. Достоинство человека требует, чтобы он повиновался высшему закону - силе духа. "Поэтому я решил обратить взоры Индии на древний закон самопожертвования. Ибо движение статьяграхи (сатьяграхи - пассивное сопротивление) и его следствия - несотрудничество и гражданское сопротивление - является не чем иным, как новым наименованием закона страдания. "Риши, открывшие закон ненасилия в разгар насилия, были более великими гениями, чем Ньютон. Они были более великими воинами, чем Веллингтон. Познакомившись с употреблением оружия они поняли его бесполезность и стали внушать измученному миру, что его спасение придет не через насилие, а через ненасилие... "Ненасилие в действии означает сознательное страдание. Это не есть покорное подчинение воле злодея, это есть противопоставление всех духовных сил воле тирана. "Руководствуясь этим законом нашего бытия, один человек может бросить вызов своей мощи незаконно Существующей империи и тем самым спасти свою честь, свою религию и свою душу и подготовить условия для падения или для перерождения этой империи. "Итак, я призываю Индию придерживаться ненасилия не потому, что она слаба. Я хочу, чтобы она придерживалась ненасилия, отдавая отчет в своей силе и мощи... Я хочу, чтобы Индия поняла, что у нее есть душа, которая не может погибнуть и которая может восторжествовать над любой физической слабостью и бросить вызов объединенным физическим силам всего мира... "Я рекомендую сторонникам насилия метод мирного несотрудничества. Если он потерпит неудачу, то не в силу какой-либо присущей ему внутренней слабости. Он может потерпеть неудачу, не встретив надлежащего отклика. Тогда возникнет действительная опасность. Благородные люди неспособные мириться с национальным унижением, захотят излить свое возмущение. Они прибегнут к насилию. По моему убеждению, они погибнут, не избавив ни себя ни свою родину от обид. "Если Индия последует доктрине меча, она может одержать временную победу. Но тогда Индия перестанет быть гордостью моего сердца. Я предан Индии потому, что я обязан ей всем. Я абсолютно уверен, что ей предназначена особая миссия в мире". О Ганди, о борьбе Индии за свою независимость, о Неру, - существует большая литература, по которой можно познакомиться с Индией... Как уже сказано, я устроил себе церковку и часто служил в ней. С начала 1948 учебного года мне был дан класс новопоступивших, большинство которых были молодые студенты нашего же университета - 30 человек. Этому классу, занимавшемуся утром, помех почти не было, и занятия шли довольно успешно и регулярно. Я был сторонником более мягкого отношения к студентам и на этой почве нередко имел разногласия с Шибаевым. Моей слабостью было плохое знание английского языка, но студенты скоро ко мне привыкли и на уроках понимали мои объяснения; вообще же, конечно, нужно было знать лучше английский язык и я мог бы ему научиться, но, почувствовав в университете неподходящую для себя атмосферу, я решил долго в нем не оставаться. Способный на языки, но плохо владеющий речью вообще и слабый педагог, - Шибаев тяготился моим соседством. Он думал также, что я вношу диссонанс в обстановку существующей атмосферы, и в январе объявил мне об моем увольнении с первого марта. Передавая ему своих студентов, я спросил их - хорошо ли они знают пройденное и получил утвердительный ответ. Мой план был пробыть в университете год, если не будет миссионерской работы. Я пробыл в нем немного больше года. Голубые горы Уходя из университета, я думал о том, что же мне делать дальше. Представлялось лучшим еще некоторое время побыть в стороне от Траванкора. Переписка с русским Анатолием Варлаамовичем Фалалеевым, дала мне возможность произвести разведку в Голубых Горах, а которых я давно думал. Расположенные недалеко от Траванкора, на юге Индии, Голубые Горы или, как их называют на местном: языке, Нилгерис Хиллс, являются частью гор Малабарского побережья, примыкая к ним, а с юта - к Деканскому плоскогорью. Деканское плоскогорье, в зависимости от высоты, уже разнится по температуре от низменностей; Голубые же Горы, находясь на 12 градусе северной широты, но, возвышаясь на 5-8 тысяч футов над уровнем моря, являются одним из оазисов в жарком поясе с вечно прохладным летом. Проживая еще во Франции, я заинтересовался этими горами и их обитателями - тодами, прочитав книгу Блаватской - "В горах и дебрях Индостана". Путешествуя с юга на север через Голубые Горы и временами бывая в гостях на них, я часто думал, почему юг и восток гор довольно густо заселены и местными жителями и белыми дачниками, центр же, север и запад - сравнительно пологие холмы с вечно зеленой травой, с речками и лесами в лощинах, - почти без населения? Не здесь ли наиболее удобное место для русского православного центра в будущем, основание которому нужно попробовать положить теперь же? Самое крупное дачное место - Куннур, куда приезжают иногда и русские. Пока русских детей немного в Индии, но вопрос об их религиозно-национальном воспитании серьезен и надо бы начать что-либо делать в этом направлении. Кроме того, поскольку я один, то в отношении этих планов я могу быть только разведчиком. Эта разведка на Голубых Горах была нелегкой, но богатой опытом сильных и оригинальных переживаний. Пробыв, после Дели, с неделю в Бомбее, в середине апреля я приехал в Утикоманд или, как часто просто говорят, в Ути. Фалалеева я застал на его городской квартире. Во время войны он имел грузовые автомобили и хорошо зарабатывал на перевозке груза; по скончании войны он купил с аукциона 8 тракторов за 20,000 рупий, продавая которые затем в одиночку, он получал хорошую прибыль. В это же время, ему, как он говорил, посчастливилось получить в аренду от правительства 100 акров земли в 12 милях на запад от Ути. Он мне писал, а потом и говорил о больших возможностях хорошо заработать, сажая картофель трактором. Спрос на картофель в бытность англичан в Индии был большой и едва ли не увеличился после их ухода в связи с недостатком съестных продуктов. Каким бы жарким и сырым место ни было, всюду в горах жаркого климата могут выращиваться европейские овощи. Картофель и капуста на Голубых Горах больше всего культивируются для экспорта в большие города, давая даже при нормальных урожаях хороший доход. При знании дела можно культивировать также и многие другие овощи, фрукты и ягоды, получая два, а то и три урожая в год. Соседство "тодов", склонных к добру, давало надежду, что Голубые Горы - удобное место и для духовной монашеской жизни. Сам город Ути, с громадным прудом в центре, утопает в роскошной, частью искусственно посаженной растительности, в больших хвойных рощах и подымающихся высоко к небу эвкалиптах. Как всюду, на горах хорошо и выше всего растет чай, ниже - кофе и еще ниже - резиновые деревья. Рассказывая о своих 100 акрах, Фалалеев предлагал мне тоже садить на них картофель и что-либо еще, обещая помочь вспахать землю трактором и вообще всякое иное содействие. Он советовал покупать все нужное для построек и для посадок в большом масштабе, но я был осторожен. Местность оказалась чудной, плодородной, с многочисленными ручьями, ключами и болотцами. Ровных мест почти не было - все склоны больших гор, почти совсем без леса. Работа и время могли бы обратить это место в еще более красивое и удобное для жизни, но пока что, это была первобытная местность без построек и удобств. На горке, около высоких деревьев, были кое-как построены из досок и железных листов две хижины: главная имела только три стены и служила жилищем для людей и собак, складом вещей, картофеля и инструментов. Я выбрал для себя место в глубокой котловине, недалеко от ручья, как бы на островке между оврагами, поставил там временную хижину и начал посадки. Фалалеев посадил 110 мешков картофеля, я - 8. Скоро я заметил, что некоторые посадки местами не всходят, оказывается, нужно было знать, когда и что можно садить и чего нельзя. 10-го июня начался дождливый муссон, через два дня перешедший в ураган. Рядом с землей Фалалеева расположена небольшая чайная плантация "Ред Хилл" - Краснохолмская, хозяин которой, индус, был недоволен тем, что земля досталась не ему, а Фалалееву, и старался выжить Фалалеева. Он не хотел продавать нам дерева ни для построек, ни для топлива. Для топлива рабочие воровали упавшие от бури деревья, которые всюду валялись и гнили, я же не хотел брать деревья без позволения, почему и не смог, как нужно, укрепить свою хижину. Не спасло ее ни то, что она была построена в громадной и глубокой яме, ни камни, наложенные на крышу до предельной возможности. Я никогда не думал, что ветер может иметь такую силу: далеко были разбросаны не только дерево, но и железные листы. Шторм с мелким дождем продолжался почти два месяца. Как у нас, так и у других, на незащищенных местах сорвало с картофеля листья, вывертело стебли, так что во многих местах урожай был попорчен. Я снова поселился под навес Фалалеева, защищенный уходящими высоко к небу деревьями, в которых, как водопад, шумел ветер, грозя повалить их и раздавить как самую хижину, так и ее обитателей, хотя стены и крыша были сооружены из больших листов железа, которые, впрочем, приходилось постоянно поправлять. Холод, дождь, ветер, сырость, затруднения с огнем и покупками необходимого - ближайшие лавчонки были за 4 мили - создавали на редкость неудобную жизнь, которую мне, видавшему разные виды, приходится сравнивать разве что с ночевкой в лесу в ненастную погоду, под каким-либо прикрытием. В это же время картофель нужно было мотыжить, окучивать, днем и ночью сторожить от скота, кабанов, ежей и воров. Сам Фалалеев почти не жил на ферме, имея дела и хорошую квартиру в городе; больше жил его сын Николай 18-ти лет и два квартиранта - Джак 15-ти лет и Джослен 13-ти лет - два брата. Джак и Джослен, с некоторой претензией на интеллигентность, пройдя несколько классов в школе в городе, жили в такой бедности, что теперь были рады терпеть неудобства, но быть сытыми. У них была мать, отец и две взрослых сестры. Отец, не имея работы для поддержки семьи, жил отдельно, иногда навещая своих. Джак - вялый и апатичный, Джослен и Николай - по характеру живые, сообразительные и религиозные. В нашей убогой обстановке царил дух здорового юмора и активности. В самое сильное ненастье я больше оставался один с двумя-тремя рабочими. Единственным хорошим спасением от холода и сырости была теплая постель. Ураган продолжался дня два, сильный шторм - две-три недели; затем бывала хорошая погода. Другие овощи, кроме картофеля, пострадали еще сильнее; хорошо, что у меня их было мало; Николай же порядочно потерял на них. Оставалась надежда поправить дело в будущем, но мне все не удавалось достать дерева для постройки более удовлетворительной хижины и хоть какой-либо временной церковки. Собрав материал своей разбросанной ветром хижины, я еще раз, построил ее ближе к постройкам Фалалеева, но ветер снова разбросал ее. В июле месяце мы начали копать картофель. У меня виднелся урожай мешков 20; частью картофель оставался недоспелым, но с попорченными стеблями он больше не рос и его нужно было скорее выкапывать и продавать, иначе он начинал гнить в мокрой земле. У Фалалеева уже была однажды судебная тяжба с компаньоном индусом из-за урожая; и в этом году индус еще раз судом задержал урожай, так что вся обстановка обещала мало хорошего впереди. Если принять во внимание также то, что ловля рыбы в реке, охота, получение дров из леса, - все это находилось под контролем правительства и требовало разрешение, связанное с большими хлопотами, кроме того, учитывая плохое сообщение, - то работать в такой обстановке трудно. По участку Фалалеева проходила приблизительно граница между более сухой, солнечной, южной частью гор и сырой, туманной - северной, вредной и для животной и для растительной жизни. В этом - секрет большой населенности южной части гор, и пустынности северной. Очевидно, эта часть гор с вечно зелеными пастбищами, более удобна для скотоводства. Жить, однако, можно всюду, но, конечно, нужны настоящие постройки. Я попал в самое ненастное время, в исключительно бурный год, в самую плохую по климату часть гор, без опыта и приспособлений, чего не имел также и Фалалеев и за что он поплатился дороже меня. При толковой постановке дела, трудолюбии и настойчивости, гора для нас была бы удобна, если прибавить еще одно условие - возможность работать при индусском правительстве. Прожив 4 месяца на Голубых Горах, я имел возможность, правда немного, но узнать о местных жителях - тодах и баргах. Барги - оседлы, обрабатывают землю к имеют скот. Многие из них живут хорошо, получая в нормальные годы неплохую прибыль от продажи картофеля, для урожая которого применяется минеральное удобрение. Тоды - земли не обрабатывают, а живут волами, переходя с места на место. Свои хижины, - совсем маленькие, темные и дымные, в двери которых нужно входить чуть ли не на четвереньках, - они строят в лощинах под деревьями, хорошо защищенными от бурь. Это - бородатые люди, высокого роста, с волосами на голове, стриженными, как у русских крестьян, с правильными чертами лица. По духовному складу - они честные, доброжелательные люди. Живут они, главным образом, молоком, частью продавая его. Женщины - не плохие вышивальщицы - тоже имеют с этого некоторый заработок. Однажды, подойдя с Николаем к сидящей с вышивкой на горе женщине, около которой стоял, стругая тросточку, мужчина-тод, я спросил его: "Не плохо ли для вас, что на ваши горы все больше селятся пришлые люди?" Тод ответил, что они ничего против этого не имеют. В его словах сквозила доброжелательность к другим. Возможно, что для них пока еще достаточно места. Волы тодов с громадными рогами серого цвета, довольно дикие, никогда не знают крыши над собой, во всякую погоду оставаясь под открытым небом; на ночь же их загоняют в круглые загородки из камня. С одного подножного корма буйволицы дают очень мало молока. Хотя скота на Голубых Горах довольно много, но молока не хватает для местных нужд и, частично, оно привозится с равнин под горами, где больше разводится европейский скот, которому дается добавочный, питательный корм, благодаря чему получаются хорошие удои. Временами я приезжал с фермы в Ути и жил в городской квартире Фалалеева в сравнительно комфортабельной обстановке. Общие же мои хозяйственные дела были сплошной неудачей. Может быть там еще будет русское учреждение, меня же, очевидно, Господь вел другими путями. VIII ПОСЛЕДНИЕ ДНИ В ИНДИИ Путь в Америку В начале августа 1948 года, в ответ на мое письмо о переезде на Голубые Горы я получил письмо от епископа Иоанна (Шаховского), в котором он писал о пользе для священнослужителей иногда менять обстановку. "Вы - писал епископ Иоанн - что-то посеяли в Индии. Теперь лучше со стороны вам подождать, что из этого получится. Приезжайте к нам в Америку. У нас найдутся средства вам на дорогу сюда, для жизни здесь и на обратную дорогу в Индию". Сначала я думал, что епископ Иоанн зовет меня на короткое время, но потом владыка пояснил, что - для работы на несколько лет. Такое предложение отвечало моим нуждам не только личным, о которых особенно не беспокоюсь, а и по делу единения Церквей. Я отвечал, что под лежачий камень вода не течет; то, что было в возможности священника, я сделал, теперь же на очереди работа более широкого масштаба, к которой нужно привлечь целые Православные Церкви. Определяя прошлое, не хочу сказать, что мною сделано всевозможное; я искренно что-то делал, но, как раб неключимый, думаю, что можно бы сделать и больше и лучше; но да будет мне Господь Судьею. Стремясь в Америку, я думал о большем поле деятельности, никак не упускал из вида Индии. Я считаю эту работу центральной в моей жизни. Где бы мне ни пришлось быть, я не должен удалять Индии из своего сердца и из своей мысли, и единение Церквей должно быть моим делом и моей заботой. Америка мне представлялась царством материализма, мирской суеты с большим процентом православных, изменивших своей вере и национальности, с людьми самых неожиданных идеологий, с церковными разделениями и связанными с ними судами из-за имущества. Господь, помогавший худо ли, хорошо ли, но с Его Крестом шествовать по волнам житейского моря, да поможет мне и впредь до положенного конца нести полученный крест. Верилось, что в Америке есть места с группами оставшихся православными семьей или отдельными людьми в городах, на фермах, и что, если не в Штатах, то в Канаде или Аргентине, много незаселенных мест, куда можно уйти для монашеского уединения на короткое время или, может быть, навсегда. Последний раз в Траванкоре Взяв направление на Америку, я оставил все свое хозяйство на Голубых Горах Фалалееву и поехал в Траванкор прощаться с многочисленными друзьями, связанными со мной годами общей работы, наладить там оставляемый монастырек, а также узнать, каков дух сирийских христиан в деле единения к моменту моего отъезда. Еще перед отъездом из Ути я получил письмо от епископа Феодосия и о. Филиппа, учившегося раньше в Англии, в котором они сообщали, что едут в Амстердам на конференцию, причем они предполагали действовать для единения Церквей. Отец Филипп писал даже о предположении ехать в Константинополь и в Москву. Они телеграммой вызвали меня в Коймбатор для переговоров. Из этого я заключил, что дело идет вперед и мои надежды были радужными. При последнем разговоре со мной, католикос был в плохом настроении. Последнее судебное постановление в тяжбе с партией патриарха было не в его пользу, и он говорил мне, что с единением Церквей нужно ждать. После католикоса я навестил всех других епископов и многих знакомых, говоривших о желании единения. Особенное сочувствие и дружба чувствовались среди ревнующих о монашеском житии. Они искренно высказывали сожаление о моем отъезде, говоря об утрате воодушевлявшего их человека. Мой скиток Заботясь о будущем своего скитка, я официально передал его митрополиту Дионисию с просьбой поддерживать в нем двух-трех монахов и не допускать запустения, обещая со своей стороны, поддерживать его по мере возможности. По составленному документу я снова могу получить скиток в случае моего возвращения в Индию. Большую часть времени я опять проводил дома, в своем скитке, работая и совершая литургию. Мое хозяйство было в очень хорошем состоянии. Оставшийся: со времени моего отъезда в Дели, Яков, 27 лет, любивший уединение, но не любивший работать, скоро ушел обратно в Патанапурам, Кроме него, во время моего отсутствия, поселились двое других: Чериен и Матвей. Года на два моложе меня, маленького роста и очень слабого телосложения, Чериен получил название "саньяси", т. е. монаха. Большие, очень выразительные его глаза говорили о внутренней сосредоточенности и, как и весь его облик, сильно влияли на окружающих. Даже язычники говорили про него, что он хороший "саньяси", и с хорошей стороны аттестовали его духовный облик. Авраам - лет 20, по отношению к "саньяси" ученик и ценный помощник, восполнявший хозяйственные нужды скитка и позволяющий саньяси больше сосредоточиваться на молитвенной и духовной жизни. Скиток ими содержался в чистоте, большие посадки давали хороший урожай, разросшиеся деревья приносили все больше плодов и одновременно украшали общий вид скитка. В церкви, в урочное время раздавался звон небольшого колокола и начиналась служба. "Саньяси" сумел привлечь богомольцев, приходивших с больными молиться. В воскресенье церковь бывала полна, служил ли я или "саньяси" правил что-то вроде обедницы. В конце службы он проповедовал, заметно привлекая внимание. Мой скиток стал местом паломничества. Материально я поддерживал своих сотрудников, в их же хозяйство не вмешивался, ожидая отъезда. Работая в свободное время, я построил довольно большую, нужную террасу. В свои 54 года я работал киркой и молотом, но приходилось больше отдыхать после тяжелой работы. Хлопоты о документах Хлопоты о документах для поездки в Америку у меня заняли довольно много времени; прежде всего, я не хотел уезжать без благословения моего епископа и духовного отца - митрополита Владимира в Париже. Перед самым Рождеством я получил официальную бумагу о принятии меня на службу в американскую Церковь, с заверением официального лица, по которой каждый: американский консул должен был поставить визу вне квоты, по выполнении необходимых формальностей. Такой формальностью было для меня получение индийского паспорта, теперь уже не от англичан, а от индусов. Нужно было начинать хлопотать из Мадраса в Траванкоре; из Траванкора дело опять через Мадрас шло в Дели, из Дели обратно в Мадрас. Нормально это требовало несколько больше месяца, выдачу же мне паспорта индусы начали тормозить. Только после того, как я сам побывал в Дели и попросил помощи своих друзей сирийских христиан, имевших всюду знакомых чиновников, я, наконец, через 4 месяца получил паспорт на год для выезда в Америку. По дороге в Дели я еще раз гостил в Бомбее. Для Индии 1948 год был первым годом независимого существования. Вопрос с переселенцами в северо-западной части страны начал улаживаться, центральное правительство все крепче брало власть в свои руки. 600 раджей постепенно передавали власть центральному правительству. Несколько болезненно прошло присоединение большого княжества Хайдрабад с большинством индусского населения, но с мусульманским правительством. После долгих бесплодных переговоров центральное правительство двинуло в Хайдрабад войска, и все было быстро кончено без военного сопротивления. В эту последнюю поездку по Индии пришлось наблюдать перемены в стране после ухода англичан. Белых становилось все меньше и меньше. Часть белых была оставлена на индийской службе, как незаменимые специалисты. Так продолжал работать Русский Отдел Университета в Дели, с русским преподавательским персоналом; в Мадрасе мне много приходилось иметь дело с русским инженером Никитиным, устанавливавшим новые машины в издательстве одной из самых крупных газет юга Индии. В последнюю поездку по Индии я узнал о смерти даровитого художника и декоратора Сафронова. Родом из Вятской губернии, он был известен театральному миру Дальнего Востока. Приехав в Индию с балетной труппой, он остался декоратором и надсмотрщи- ком за благоустройством лучшего в Коломбо "Гол Фейс Отеля". Получая хорошее жалованье в гостинице, он зарабатывал также своими картинами, которые продавал на выставках. Он пользовался, как казалось, хорошим здоровьем для своих 48 лет, но внезапно захворал и дня через два скончался. Оказалось, что после него осталось 400.000 рупий - около 100.000 долларов, о которых он не оставил никаких распоряжений. Другие русские говорили, что он был очень скуп, теперь же его деньги останутся индусам. Место мученичества Св. Апостола Фомы Большую часть времени - два с половиной месяца - при хлопотах паспорта и визы в Америку я провел в Мадрасе. На Бродвей англикане предоставили свою обширную церковь сирийским православным партии католикоса. Из многочисленных студентов и людей разных профессий там образовался самый большой приход вне территории их основной церкви на Малабарском побережье. Пользуясь гостеприимством молодого священника о. Скарии, я имел при этой церкви комнату. Среди шумных кварталов, сама церковь стоит среди довольно большого тенистого сада, огороженного массивной стеной. Отец Скария с матушкой и восьмимесячной дочкой жили отдельно в церковном доме. Питался я в близком индусском ресторане, и мне там было удобно. Весенние месяцы самые жаркие в вообще жарком Мадрасе; температура постоянно стояла по Фаренгейту 90 градусов, а то 100 и выше. Вечером, когда спадал зной, я часто ходил на громадный песчаный пляж, находившийся на берегу безграничного океана, где обычно сильный ветер нагонял большие волны, неся на берег прохладу и облегчение от жары. По вечерам на пляж всегда приходило много народу, и там же можно было видеть не совсем обычных индийских рыбаков. Их паруса постоянно терялись из вида в морской дали, и, когда они приходили к берегу, оказывалось, что они плавают далеко в океан просто на нескольких соединенных друг с другом бревнышках с парусом. Выйдя на берег, они разбирают бревна и выбрасывают их на пляж сушиться, чтобы при следующей поездке снова спустить их в воду и строить плот. При сильной волне, рыбаки, конечно, бывают постоянно мокрыми, но жара их тут не подсушивает. Ловят они обычно 3-4 рыбы, фунтов по 10-15 каждая. Несколько раз я ездил на гору Св. Фомы - место мученичества Св. Апостола. Она расположена в 8 милях на юго-запад от форта Св. Георгия в Мадрасе. Сев в автобус и приехав туда около полудня, я проводил там время до вечера. Гора - не крутая, площадью в 75 акров, высотою в 300 футов над уровнем моря. Вблизи горы аэродром, поля; на вершине прохладнее, чем в городе. Дорога на гору идет по некрутому подъему - 135 ступеней, чередующихся с площадками. Гора Св. Фомы по общепринятому преданию - место мученичества апостола Индии. Насадив христианство на западном побережье Индии, в нынешнем Траванкоре и Кочине, и основав там 7 церквей, Св. Ап. Фома проповедовал также христианство на месте, где сейчас расположен город Мадрас. Здесь его проповедь, сопровождавшаяся чудесами, имела успех, и многие были обращены в христианство. За туже проповедь христианства он подвергся гонению со стороны язычников и должен был бежать с окраины Мадраса - Малапур по направлению горы, носящей сейчас его имя. Св. Ап. Фома пытался скрыться в пещере Малой горы, которая существует и сейчас. Это небольшая пещера с природным каменным потолком, которая, кроме главного входа, имеет второе довольно большое отверстие вроде окна. Предание говорит, что, скрывшись в этой пещере и услышав погоню, Св. Ап. Фома вылез из пещеры по малому отверстию и убежал на гору. Там погоня еще раз настигла его и нанесла ему колотые раны, от которых через 3 дня он там же и скончался. Местом погребения Св. Ап. Фомы в течение нескольких веков был Малапур, главное место его проповеди на восточном побережье Индии. Ко времени власти португальцев в Индии в XVI веке, христиане были разгромлены на восточном побережье магометанами, а мощи Св. Ап. Фомы были вывезены в Едессу. Несколько веков назад на горе Св. Фомы была построена армянская церковь, существующая до сих пор. Как и многие другие армянские церкви, она была обеспечена капиталом, но сами армяне за ней не смотрели, и со временем она оказалась, как и Малая гора и Малапур, в руках католиков. В церкви на горе Св. Фомы, как чтимые древности, хранятся - каменный крест и икона Божией Матери. Теперь там небольшой католический женский монастырь, и монахини, показывая эти древности многочисленным паломникам, говорят, что крест и икона времен Апостола Фомы и что икона написана Евангелистом Лукой. Кроме двух-трех небольших монастырских построек, тут же рядом стоит кладовая - старая постройка с флагом; были времена, когда горой пользовались для военных целей: на гору была построена дорога, возились пушки, и эта кладовая была построена для хранения пороха. На Малой горе имеется тоже весьма хорошо посещаемая католическая церковь. Главный центр католичества - Малапур, в 4 милях от горы Св. Фомы на окраине Мадраса, на берегу океана. В 1896 году над гробницей Св. Ап. Фомы там был построен громадный собор. Его главная достопримечательность - сама гробница Св. Ап. Фомы, Она сохраняется, как комната, футов 15-16 длины и 14 футов вышины, без потолка, спускающаяся на 7 футов ниже пола собора. Обширные, прилегающие к собору участки застроены многочисленными большими зданиями, в которых находятся резиденция католического епископа, женский монастырь и еще какие-то учреждения. Бывая несколько раз в этих местах в будние дни, я всегда видел повсюду народ. Говорят, что в праздники при большом стечении народа, бывают торжественные богослужения. Эти места, конечно, остаются святыней для всех истинных христиан, и православные с западного побережья с благоговением их посещают. Как и на горе Св. Фомы, армяне построили церковь и в самом Мадрасе. При церкви обширные старые постройки оригинальной армянской архитектуры, церковь обеспечена капиталом, но армяне разъехались из Мадраса и теперь их там всего несколько человек. При мне там был немолодой священник с матушкой и взрослой дочерью, который служб не совершал, благодаря чему я несколько раз служил там для русских. Более многочисленная колония армян имеет свою церковь и священника в Бомбее. В мое время при церкви жил диакон и очень популярный ювелир Саносиан с семьей. Самая большая колония армян в Индии - в Калькутте, где у них две церкви, своя школа и 2 или 3 священника. В Калькутте армян около 2 тысяч. Лекции Самосундарам Айер Кроме поездок-паломничеств по местам деятельности и кончины Св. Ап. Фомы, в Мадрасе я ходил на лекции о религии индуса по профессии адвоката Мадраса Самосундарам Айера. Лекции он читал по вечерам в среду на Армянской улице, близкой от улицы Бродвей. По газетному объявлению я пошел на его лекцию о "Братстве религий" - вопрос, с которым приходилось много раз сталкиваться в разговорах и который остался для меня загадкой. Я не мог поверить, что все мои собеседники индусы, проповедуя равенство всех религий, договаривают свою мысль до конца. Самосундарам Айер - передовой адвокат Мадраса, 55 лет, религиозный человек с большой эрудицией, подошел к вопросу в духе древнего философа, отыскивая сущность всех религий. Он много говорил об "Омнипотант анд Омнипрезент" - Всемогущем и Вездесущем Боге, от Которого все зависит и Которому мы должны молиться. Как и у Ганди, у него чувствовалась ломка своей старой индусской религии, искание более высокой, приближение к истине. Разница с передовыми философами Греции у него все же большая. В то время, как те сказали новые слова миру, выполняя своего рода пророчески-миссионерское дело, и дали мощные первые толчки мировой философии, здесь не было знания уже существующей более глубокой богословской науки. Для меня его лекции представляли интерес, как ознакомление с религиозной мыслью индуса. Меня он всегда радушно приветствовал, я высказывал ему одобрения в его исканиях, но в толпе как-то не представилось случая затронуть подымавшиеся им вопросы с других сторон. Пароход Не так скоро, как думалось, удалось погрузиться на пароход. В марте пароходов в Америку было много, в апреле же и мае - мало. Возможно, что судоходство в это время сокращалось потому, что это начало сезона сырого юго-западного муссона, когда на Индийском океане бывают сильные бури. Стоимость экономного проезда - около 550 долл. - была одинакова, как на пассажирских, так и на грузовых пароходах, причем можно было ехать и на запад и на восток - Индия и Америка находятся на противоположных сторонах земного шара; только, поехав на запад, я приехал бы на восточное побережье Америки, а поехав на восток, через Великий океан, - на западное побережье. По получении визы я выбрал в индийской компании "Скандия Навигейшон" ближайший грузовой пароход "Джалакирти" 10.000 тонн, идущий, как мне сказали, на третьей неделе апреля месяца из Мадраса в Нью-Йорк. Пароход пришел 5 мая, и 6 мая я погрузился на него. За первым замедлением последовали следующие, но меня это не беспокоило; пароход должен был привезти меня в Америку, а сколько это должно было занять времени, мне было не важно. Мне отвели каюту на двух, в которой почти все время я ехал один, кушал я в офицерской столовой. Нас, пассажиров было всего 8 человек. Ближе всех со мной был доктор В. М. Амваду, ехавший из Кочина в Америку на год для усовершенствования своего образования. Мы были одного мнения, что при медленном путешествии на грузовом пароходе, мы по дороге увидим больше, чем при более скором проезде на пассажирском. Наш пароход хорошо отвечал такому желанию. В Мадрасе он простоял три дня, разгружаясь и нагружаясь; 9 мая он пошел, но не на юг, к Америке, а на север, в сторону Калькутты, на 400 миль в порт Визагапатам. Здесь он погрузил 9.000 тонн "маганизе ор", какой-то черной, тяжелой, как железо, руды, годной, как мне говорили, для выработки взрывчатого вещества. Оттуда мы 19 мая отправились на юг, против средней силы ветра и небольшой волны, в обход Цейлона. Около Цейлона начался небольшой дождь, более сильный муссон и качка. Сначала ветер был встречный, дня же за 3 до Африки, он стал дуть несколько сбоку, с юго-запада, причем уже несколько раньше перейдя в шторм, и наш довольно большой, тяжело нагруженный пароход, стало бросать как скорлупу, на водяных холмах. При описании бурь на море в прежние времена приходилось слышать о борьбе за судно и за жизнь. На современном, хорошо построенном пароходе, как наш "Либерейтор", - американской шаблонной постройки 1942 года, - буря мало изменяет обстановку. Как всегда, механики по очереди работают в машинном отделении, офицеры и вахтенный несут по очереди свои службы. Хорошо закрытые люки, особенно носовой части, захлестывает волна; иногда вода летит на вторую палубу и тогда ходить туда, конечно, без надобности не следует; вообще же жизнь идет своим чередом. На нашем пароходе только трое из пассажиров, да один, впервые плавающий кадет, страдали морской болезнью. Команда сбросила башмаки и сандалии, чтобы удобнее было ходить босиком по мокрому, сильно качавшемуся судну. Я морской болезнью не страдал, пропустил только одну трапезу, но некая ненормальность чувствовалась в организме. После, на мой вопрос: была ли опасность для судна перевернуться, помощник капитана, по фамилии Капитан, - отвечал: "О да! Я очень боялся, что сначала руда собьется на одну сторону, а потом судно перевернется". 3.000 миль вместо 13 суток пароход шел 15 суток. В Аден прибыли мы 3 июня и из-за починки холодильника простояли там до 6 июня. Тут я мог наблюдать оживленное движение судов, небольшого, но нужного, как бы влепившегося в горячие безжизненные скалы порта. В Красном море дул встречный легкий ветер, благодаря которому в воздухе не было песка и кузнечиков, как в мой первый проезд. Чего не бывало в Индии, мои свечки валились в каюте от жары, но на воде, после Индии, жара не была тяжелой. В северной части моря стало значительно прохладнее. Проходя ту часть моря, где Моисей с израильским народом переходил его по дну, я спросил дежурного офицера, известно ли морякам точное место перехода? Индус офицер провел меня в каюту, полную морских карт и приборов, и показал переход, говоря, что расстояние на этом месте 20 миль, наших 30 верст. Останавливались мы в Порт-Суэце, в Порт-Саиде, на Средиземном море в Алжире и Оране, а также, кратко, в Гибралтаре. Средиземное море было спокойно, и по выходе из Орана я писал свои записки. Близко, вправо была Франция, где мне пришлось пробыть семь с половиной лет, где так много моих друзей и знакомых; немного дальше - Германия и Россия. Я думал: будут ли продолжатели моего дела в Индии, правильно ли я делаю, оставляя ее, и что меня ожидает в Новом Свете - Америке? Господствовала мысль, что, если мне не было оказано содействия в Индии от своих, то, стало быть, у них что-то неладно; и как звать людей в свою Церковь, если она нездорова? Возможность ехать в Америку представлялась, как этап, предназначенный волею Божией, как возможность работать на новой ниве Божией, где можно будет продолжать и начатую работу в Индии и работу среди своих, о которых я никогда не переставал думать, представляя себе работу среди них в настоящее время самым обширным полем, полем плодородным, но заросшим бурьяном, полным мертвых костей, которые в назначенное время оживут, и поля станут плодоносящими. Верилось, что и в настоящее печальное время, оно дает сколько-то меду духовного, но нужно бороться за лучшее. Если Господь благословит видеть здоровой нашу родную Церковь, верилось, что, как отражение, будет и единение с Церковью в Индии. Америки еще не видно и неясно, что я там буду делать. Наступает вечер моей жизни. Физически я уже не могу нести такие труды, как раньше, и опять виделось, что Господь ведет на дело по силам, а пока свой морской и жизненный путь я освещал молитвой: "Да святится Имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет Воля Твоя..." В Атлантическом океане остановок не предвиделось, но из-за болезни одного матроса, пароход 2 дня простоял у Азорских островов - с прохладным морским климатом - владения португальцев. Острова покрыты веселой зеленью, от которой глаз отвык в пустынных, выжженных солнцем берегах Аравии и Африки. Америка Америку мы увидели 9-го июля. Отслужив литургию в каюте, в день Тихвинской иконы Божьей Матери, я прилег отдохнуть и уснул. Около полудня я был разбужен сильным шумом мотора над головой. Выйдя из каюты, я увидел небольшой сторожевой дирижабль, совсем низко летевший над нашим пароходом; два других летели вдали, вокруг нас все море было покрыто десятками больших рыбачьих моторных лодок. Одни из них стояли на месте, тихо покачиваясь на волнах, другие быстро куда-то шли. Все было покрашено в белый цвет, дышало энергией, благополучием и силой. Сразу почувствовалась Америка - новый мир. После больших городов Европы и Индии для меня Америка не была особенной новостью. Здесь все насыщено большой техникой, против которой я ничего не имею, если человек, не гордясь, не забывает Бога над собой и своего места и назначения для Царствия Божия. Иначе отнеслись к Америке мои спутники индусы. Кадет Вазу, раньше говоривший о своих антипатиях к большевизму, проходя мимо меня в то время, когда над нами пролетал второй дирижабль, бросил мне на ходу: "Я сразу становлюсь большевиком!" Дежурный офицер на рубке, с пришедшим механиком, показывая на начавшие обрисовываться сквозь туман отдаленные небоскребы Нью-Йорка, с особенным ударением говорил мне: "Это очень плохая, самая плохая страна". Это же они повторяли целой компанией, когда вечером пароход стоял на якоре в гавани, освещенной бесчисленными разноцветными огнями. Индусы стараются иметь свою технику и свой прогресс, но до Америки им далеко, особенно с их восточной ленью и способностями. Враждебность к Америке можно объяснить их болезненно задетой гордостью, мыслью, что англичане и американцы смотрят на них свысока, как на отсталых черных. Простояв ночь у острова Слез, пароход утром прошел мимо статуи Свободы и остановился у одной из пристаней, особенно густо окруженной небоскребами. ЗАКЛЮЧЕНИЕ Америка встретила меня не с распростертыми объятиями. Эти строки пишутся через 9 лет после прибытия в Новый Свет. В начале книги очень кратко и даже не все главное было сказано о времени моего пребывания в Европе. Пока, тоже очень кратко, скажу, что, со своей стороны, я делал, что мог, для сохранения близости к Индии, Было некое содействие в церковных нуждах христиан Индии; с осени 1957 года в Св. Тихоновской семинарии обучается бесплатно выписанный из Индии священник о, Филипп; в остальном же православная Америка остается совершенно безучастной к моему делу в Индии. Правда, раз католикос при последнем нашем свидании говорил, что с единением Церквей нужно ждать, значит и нужно было ждать, и я ждал. Сейчас католикосу 82 года. Естественно должна быть мысль о недалеком конце его земного поприща, и мне передают его желание еще до смерти восстановить единение Церквей. Кому-то нужно начать действовать в этом направлении, и, прежде всего, нужно познакомить нашу Церковь с Православною Церковью в южной Индии и рассказать, что там уже сделано. С этой целью и издается эта книга. Готов к печати также материал - воспоминания миссионера о деятельности в Европе, а потом и в Америке, несколько связанной с деятельностью в Индии. Если Бог благословит, то и это будет напечатано в благоприятное время. Хотелось бы кратко сказать о духе христианской активности. Господь заповедал Св. Апостолам: "Шедше научите вся языки, крестяще их во Имя Отца и Сына, и Святого Духа" (Матф. 28,19). Св. Апостол Павел в начале послания к Римлянам благодарит Бога, что "вера ваша возвещается во всем мире" (Рим. 1,8). То было время, когда без всяких формальностей Св. Апостолы насаждали новые Церкви в разных частях мира. Когда это им удавалось, они просто сообщали об этом своим собратьям по вере, и те с радостью принимали новообращенных. Св. Апостолам самим нужно было переродиться из евреев по вере в христиан и, проповедуя во всем мире, всем народам, приводить их к единству во Христе. Мы переживаем нездоровое время возникающих иногда без особой нужды или, хуже, из нездоровых, часто нехристианских побуждений, церковных разделений - выделение национальных церквей, разных юрисдикции. Единение Индийской Церкви со всею Православной Церковью, есть дело нужное, чисто христианское, и дай Бог, чтобы зов об этом единении дошел до возглавителей наших поместных православных церквей и чтобы они с радостью осуществили это святое дело.