 |
||||
|
№38 (201) Октябрь, 2005 НЕДЕЛЯ В СВ.-ТРОИЦКОМ МОНАСТЫРЕ (Джорданвилль, Нью-Йорк) Галина Дейницына  Основатели Джорданвилля слева на право: монах Филарет, иеромонах Пантелеимон, иеромонах Иосиф Завтра мы уезжаем. Странно: раньше, куда бы мы не ехали, как бы хорошо время не проводили, но возвращение домой было всегда радостным - везде хорошо - а дома лучше. А вот сегодня этого чувства нет. Сердце подсказывает, что даже в привычном, уютном и любимом доме не будет чего-то того - самого главного, самого важного, чем все полно тут. Тут ведь так: взойди на гору, спустись в пушистый от кустов овраг, зайди в лес или просто из окна выгляни - всюду на встречу тебе, солнечным золотом блеснут главки храма. Иногда видишь его весь - светлый, увенчанный прелестными легкими куполами, а иногда из-за веток только кусочек, как солнечный луч пробьется, но он всегда, здесь, всегда с тобой и все что здесь - все ВОКРУГ него. Вокруг него колышутся поля, сочно зеленеют огороды, кипит работа на постройке длинного трехэтажного здания, медленно покачивая головами идет черно-белое коровье стадо, ритмично стучат замечательные умницы комбайны, мчатся тяжелые грузовики, визжат пилы. Все ВОКРУГ. Все потому, что он здесь. И поэтому после самого тяжелого, самого утомительного дня, никому здесь в голову не придет сказать, как часто говорим мы: ах, зачем все это? Ведь, как белка в колесе. И жизни не видишь, и времени ни на что нет... Этого не скажет здесь никто. На самое главное, на то, чем истинно жив человек, (не хлебом единым... не хлебом, а вот тем, на что у нас времени нет) тут время есть всегда. Правильнее - это то и есть основное. И вот от него уезжать и не хочется. Как чудесно прошла эта неделя! Даже капризница американская погода, и та не подвела. Дождь шел только по ночам, и от него еще слаще спалось, а дни стояли прозрачные, прохладные, освещенные нежарким осенним солнцем. Перед храмом ковер цветов: пушистые лиловые астры, забавный львиный зев (предмет восторга моей дочурки), открывает белую пасть с желтеньким пестиком-язычком. А сверху он самых разнообразных оттенков: от светло-розового до темно-бархатистого коричневого. Тут и нежно пахнущие флоксы, и душистый табак, такой свой, знакомый, напоминающий детство, и лиловая петуния. А отдельно от них - розы. Уже отцветающие, осенние, но все еще прекрасные. Все это колышется меняя краски и узоры под лучами солнца, а вечерами посылает к храму волну нежного аромата. Сегодня вечером пройдем мимо цветов в последний раз. В последний раз будем стоять в полутемном храме, чуть освещенном огоньком на клиросе, да разноцветными бликами лампадок. Одна за другой будут входить черные фигуры, класть поклон перед иконой, уставным поклоном приветствовать братию и замирать в неподвижности. Все больше и больше их, будто темные колонны вырастают в храме. А на клиросе голос чтеца напевно произносит древние слова, древние мудрые, все всё знающие, что может случиться в человеческой жизни и на все это просящие помощи и защиты. Стоишь, слушаешь и будто свой голос слышишь - все, о чем читают так нужно и близко. Потом поднимешь голову, и каждый раз перехватит дыхание от восторга, каждый раз как чудо воспринимается высота храма. Мы ведь уже отвыкли от огромных величественных храмов, ютясь в небольших домах, случайных зданиях, комнатах. А тут - настоящий. Высоко, высоко взлетел купол храма и с него смотрят величественные фигуры ангелов, днем освещенный разноцветными бликами продолговатых узких окон. Но сейчас видны только неясные контуры, да будто что-то подхватывает и несет в синюю вышину. Служба подходит к концу. Сейчас самое прекрасное: низкий поклон и трогательные слова служащего иерея: простите мне, братие, еже согреших сегодня... Если бы мы в жизни умели так кончать день. Медленно от иконы к иконе движется вереница черных фигур, будто колосья под ветром склоняясь в поклонах: "все святые в земли Русской просиявшие, молите Бога о нас!" Напев знакомый и любимый давно, еще с тревожных, наполненных ожиданием сирен, вечеров войны, в такой далекой теперь, Европе. Воспоминание усугубляется и тем, что так много из братии было нам знакомо еще там в подворье на Выдрице, на старинной уличке Братиславы. Только одного нет - седого, сгорбленного, в сером подряснике, неслышными шагами переходящего от лампадки к лампадке. Они светились сквозь его пальцы то розовым, то золотистым светом, вспыхивали ярче от любовного прикосновения. Теперь это делает другой, тоже старенький и сгорбленный, но еще быстрый, даже несколько порывистый в движениях. Но и о. Филимон недалеко. Прямо в окно нижней церкви заглядывает белый крест с его могилки. Все ему и слышно и видно. Здесь он, с нами. День кончен. В темноте расходятся по кельям монахи. День завтра начнется рано, рано. Мы еще будем спать в маленькой комнате на ферме, когда всюду: на лесах строящегося здания, на полях, огородах, высоко на сиденьях ржаво-красных тракторов, за рулем автомобилей, появятся фигуры в черных, надвинутых на брови шапочках, из-под которых выбиваются, связанные для удобства в пучок, волосы. Тут уж не до ряс: крестьянские сапоги, старенькие рубахи на выпуск, засученные до локтя рукава, вот они - "тунеядцы, попы, чужеяды" и пр. эпитеты изобретаемые в массовом порядке советским ширпотребом. Хорошо ответить на это указав на грохочущий трактор, где за рулем, весь запыленный, с обветренным потным лицом - отец игумен. Вот уж не узнаешь благолепного в голубом с золотом облачении о. диакона в покрытом цементной пылью строительном рабочем, балансирующим где-то на краюшке четвертого этажа воздвигаемой семинарии. Когда-то еще на той же Выдрице знали мы двух мальчиков и обоих звали Васями. Были они чинными в черненьких русских рубашках, а однажды мы увидали их, светящихся сдержанной гордостью в подрясниках, послушниками. Теперь оба - молодые иеромонахи, строгие, в клобуках и длинных рясах. Но это в церкви. А днем один прекрасно справляется с рулем автомобиля, а другой вызывает искреннее восхищение и зависть моей дочки, наблюдающей, как ловко и привычно его руки доят белых в черных разводы монастырских коров. Для дочки моей тут вообще, что ни день, то новые и захватывающие впечатления. Под руководством о. Нифонта, старого друга и знакомого еще с тех времен, когда она еще с трудом преодолевала расстояние от стула к столу, прошла моя девочка полный курс на монастырских полях и огородах. Домой поедут колоски пшеницы, стебель гречихи, спеленатый в зеленые листья с серебристой, как у венецианской красавицы косой, кочан кукурузы, желтенький цветок и колючий листик огурца и сам огурец, весь в колючках и с длинным хвостиком, запоздавший цветок клубники, стручок фасоли, гриб сыроежка и еще много других сокровищ, которые я уже и не упомню. Все ведь это сорвано собственными ее руками, подкреплено рассказами ее друга и ментора, а к этому еще и неожиданные приключения: когда срывали кукурузу, в ней сидел настоящий живой зайчонок. А кукуруза оказалась такой высокой - выше не только ее, но и мамы, и самого о. Нифонта. А из капусты, которую, к сожалению, сорвать было не по силам, выскочила маленькая коричневая лягушка. Потом видали бабочку капустницу, и узнали почему она так называется, видали страшноватую пушистую и довольно злую на вид гусеницу. Но венцом всего, конечно, были коровы и маленький рыжий теленок, которого можно было гладить, и целая масса черных и рыжих кур, которые бежали толпой и теснились и дрались над кусочком брошенной им булки. А если хлопнуть в ладоши - разлетались с отчаянным кудахтаньем. Но было еще и другое. Восхищение храмом, встреча со знакомыми святынями в новом, еще больше приближающем их, виде (св. Серафим идущий в густом лесу, или молящийся на коленях перед образом), бессознательная копировка монашеского поклона во время крестного знамения, желание подпевать хору во время богослужения, неожиданно ставший не книжным, а совсем реальным факт влияния на нашу судьбу согрешения прародительницы Евы - девочкам в алтарь нельзя. В далекие века был послан укор и обида на это, но и утешение нашлось: надо в женский монастырь поехать, там и девочкам место и дело найдется. Обещала поехать. А пока доживаем наш последний день здесь. Хочу засветло еще пойти в церковь чтобы и еще раз налюбоваться красотой сплошь покрытых чудесной живописью стен, притворов и купола. Весь Новый завет глядит на вас, ожив в прекрасных гармоничных красках. И тоже своими силами. Два монаха - о. Киприан и о. Алипий - оба небольшого роста, незаметные в общей семье братии, создали и выполнили настоящее чудо русского иконописного искусства. Радостно присутствовать на богослужении в таком храме. И в эту короткую неделю нам повезло увидеть и одно из красивейших празднеств, сопровождаемых приездом самого Владыки Анастасия, стечением богомольцев со всех сторон Америки. Это был день св. Иова Почаевского, особо чтимого монастырем. Крестный ход с Его иконой и прибывшей из Нью-Йорка иконой Почаевской Божией Матери обошел вокруг церкви и чудесно, настоящим русским перезвоном, вторили ему монастырские колокола. Муж и дочка причащались и вынесли из храма благословение монастыря - напечатанные на атлас иконки. Это тоже здешнее - монастырская типография во главе с о. игуменом Антонием. Ее журналы и книги могут служить образцом тщательности и аккуратности для многих светских профессиональных издательств. При монастыре живут несколько известных ученых профессоров, которые преподают в семинарии и делят всю жизнь братии. И так тепло прозвучали слова одного из них - "эти четыре года - самые счастливые годы моей жизни. И я всечасно благодарю Господа, что дал Он мне возможность здесь жить". Нам этого не судилось, но и эта неделя была самой лучшей из всей нашей жизни в Америке. ("Владимирский сборник статей", США, 1954 г.) |
||||
| СООБЩЕНИЯ |
| ЗВУКОЗАПИСИ |
|
"Последнее Воскресение" (MP3)
Святая Зарубежная Русь (МР3) "Духовные песни" (МР3)  |
| ПОСЕТИТЕ |
|
Официальный сайт Свято-Троицкого монастыря в Джорданвилле
Официальный сайт русского церковного зарубежья Сайт Свято-Троицкой Духовной семинарии в Джорданвилле Ссылки
Часть публикаций "Русского инока" сохраняет элементы дореволюционной орфографии. |
Русскiй Инокъ (На главную)
Все права защищены и охраняются законом
Copyright © The Russian Inok (USA). All rights reserved.